Творческая сила и осознавание

Мы видим, что радикальные изменения необходимы – необходимы в обществе, в нас самих, в наших личных и групповых взаи­моотношениях; как вызвать такое изменение? Если изменение со­вершится приспособлением к образцу, спроецированному умом, благодаря разумному, продуманному плану, то это изменение находится ещё внутри поля ума, и, следовательно, все расчёты, которые строит ум, превращаются в цель, в мечту, ради которой мы готовы пожертвовать собой и другими. Если придерживаться этого, то следует, что мы, человеческие существа, всего лишь со­здание ума, а это подразумевает приспособление, принуждение, жестокость, диктаторские режимы, концентрационные лагеря – весь букет. Когда мы поклоняемся уму, всё это подразумевается, не так ли? Если я осознаю это, если я вижу тщету дисциплины, контроля, если я вижу, что различные формы подавления только усиливают «я» и «моё», – что же мне делать тогда?

Чтобы рассмотреть эту проблему полностью, мы должны вникнуть в вопрос – что такое сознание. Интересно, думали ли вы об этом сами или только цитировали, что говорят о созна­нии авторитеты? Не знаю, насколько вы поняли из собственно­го опыта, из изучения самих себя, что означает сознание – не только сознание повседневной активности и устремлений, но и скрытое, более глубокое, более богатое, гораздо более труд­ноуловимое сознание. Если мы хотим обсудить вопрос о корен­ном изменении в себе, а значит и в мире, и пробудить благода­ря этому изменению, определённое видение, энтузиазм, пыл, веру, надежду, уверенность, которые дадут нам необходимый импульс для действия, – если мы хотим понять это, не необхо­димо ли вникнуть в вопрос сознания?

Мы видим, что имеем в виду под сознанием на поверхност­ном уровне ума. Очевидно – мыслительный процесс, мысль. Мысль – результат памяти, вербализации; она состоит в наименовании, регистрации и накоплении определённого опыта, что даёт возможность общения; на этом уровне действуют, так­же, различные запреты, контроль, разрешительные и запрети­тельные санкции, дисциплина. Всё это нам хорошо знакомо. Продвинувшись немного глубже, мы сталкиваемся со всеми ра­совыми накоплениями, со скрытыми мотивами, коллективны­ми и личными честолюбивыми устремлениями, предвзятыми мнениями, являющимися результатом восприятия, контакта и желания. Всё это сознание, как скрытое, так и лежащее на поверхности, концентрируется вокруг идеи «я», «само».

Когда мы обсуждаем, как вызвать изменение, мы обыкно­венно имеем в виду изменения на поверхностном уровне, не правда ли? Путём решений, умозаключений, вер, контроля, запретов мы боремся за то, чтобы достичь той поверхност­ной цели, которой мы хотим, жаждем достичь, и мы надеем­ся прийти к ней с помощью бессознательных, более глубоких слоев ума; поэтому мы считаем необходимым раскрыть глу­бины самих себя. Но между поверхностными уровнями и так называемыми глубинными уровнями ума существует извечный конфликт – все психологи, все те, кто занимается самопозна­нием, прекрасно осведомлены об этом.

Приведёт ли этот внутренний конфликт к изменению? Не самый ли основной и важный вопрос нашей повседневной жизни – как вызвать радикальное изменение в самих себе? Вызовет ли его простая перемена на поверхностном уровне? Разве понимание разных уровней своего сознания, своего «я», раскрытие прошлого, различных стадий личного опыта, от детства до сегодняшнего дня, рассмотрение того, как отража­ется во мне коллективный опыт отца, матери, предков, нации, осознание обусловленности конкретного общества, в котором я живу, – разве анализ всего этого вызовет изменение, которое не является простой корректировкой?

Я чувствую, и вы, несомненно, тоже должны чувствовать, что коренное изменение собственной жизни необходимо – из­менение, которое не является простой реакцией, не является результатом давления, тягот и требований, предъявляемых ок­ружающей средой. Как мне вызвать подобное изменение? Моё сознание – сумма всего человеческого опыта плюс мой личный контакт с настоящим; может ли это вызвать изменение? Разве изучение собственного сознания, собственной активности, разве осознание своих мыслей и чувств, утихомирение своего ума для того, чтобы наблюдать, не осуждая, – разве этот про­цесс приведёт к изменению? Может ли изменение возникнуть благодаря вере, благодаря идентификации с проецируемым образом, называемым идеалом? Не подразумевает ли всё это некий конфликт между тем, что я есть, и тем, чем я должен быть? И разве конфликт вызовет коренное изменение? Я пре­бываю в постоянном сражении, с самим собой и с обществом, не так ли? Существует беспрестанно продолжающийся конф­ликт между тем, что я есть, и тем, чем я хочу быть; разве этот конфликт, эта борьба приведут к изменению? Я вижу: измене­ние необходимо; могу ли я вызвать его, рассматривая весь про­цесс своего сознания, борясь, дисциплинируя себя, практикуя различные формы подавления? Я чувствую, что такой процесс не может вызвать радикальное изменение. В этом можно быть полностью уверенным. А если этот процесс не может вызвать коренного преобразования, глубокой внутренней револю­ции – что тогда вызовет её?

Как вам вызвать подлинную революцию? Какова та сила, та творческая энергия, которая вызовет такую революцию, и как высвободить эту силу? Вы испробовали всё – испробо­вали дисциплину, испробовали погоню за идеалами и различ­ные умозрительные теории: что вы – бог и что если вы сможете осознать свою божественность или познать на опыте Атмана, высшее – назовите как хотите, – тогда само это осоз­нание вызовет радикальное изменение. Вызовет ли? Сначала вы постулируете, что существует некая реальность, частью которой вы являетесь, а затем выстраиваете вокруг этого различные теории, умозрения, веры, доктрины, предположе­ния, в соответствии с которыми и живёте; мысля и действуя согласно этому образцу, вы надеетесь вызвать коренное изме­нение. Вызовете ли?

Положим, вы предполагаете, как предполагает большин­ство так называемых религиозных людей, что в вас, глубоко, в основе вашего существа, таится сущность реальности; и что если с помощью культивирования добродетели, с помощью различных форм самодисциплины, самоконтроля, подавления себя, самоотречения, самопожертвования вам удастся войти в соприкосновение с этой реальностью, то это вызовет требуемое преобразование. Не является ли подобное предпо­ложение всё ещё частью мысли? Не результат ли оно обуслов­ленного ума, который приучен мыслить соответствующим об­разом, согласно определённым образцам? Создав образ, идею, теорию, веру, надежду, вы затем ожидаете от своего создания, что оно вызовет коренное изменение.

Надо прежде всего видеть необыкновенно коварную ак­тивность «я», ума, надо осознать свои идеи, веры, умозрения, и все их отбросить, так как они на самом деле обман и иллю­зия, разве не так? Другие, может быть, и имели опыт реальнос­ти; но если вы не имели этого опыта, какой смысл пускаться в умозрения на сей счёт или воображать, что в вашем сущест­ве таится нечто реальное, бессмертное, божественное? Эти вещи по-прежнему находятся внутри поля мысли, а всё, что проистекает из мысли, обусловлено, связано временем, па­мятью; следовательно, это не реальность. Если на самом деле осознаешь – не умозрительно, не с помощью воображения или подобных глупостей, но действительно увидишь ту истину, что любая активность ума, занятого своими умозрительными, философскими поисками, любое предположение, любое вооб­ражение или надежда – это только самообман, какой тогда бу­дет сила, которая вызывает коренное преобразование?

Возможно, до этого пункта своих рассуждений, мы поль­зовались сознательным умом – мы следовали доводам, возра­жали или принимали их, и картина была для нас ясной или расплывчатой. Чтобы двигаться дальше и познавать на опыте более глубоко, требуется ум, который спокоен и быстр в своём выяснении истины, не правда ли? Это больше не поиск идей, потому что если вы гонитесь за идеей, налицо мыслитель, сле­дующий тому, что сказано, и значит, вы немедленно создаёте двойственность. Если вы хотите продвинуться дальше в этом вопросе о коренном изменении, не необходимо ли активному уму прийти в успокоение? Несомненно, только когда ум споко­ен, он и может понять, какие огромные трудности и сложности заключают в себе мыслитель и мысль как два отдельных про­цесса – носитель опыта и переживаемое на опыте, наблюда­тель и наблюдаемое. Революция, психологическая, творческая революция, в которой нет «я», возникает только когда мысли­тель и мысль одно, когда нет такой двойственности, как мыс­литель, контролирующий свою мысль; и я полагаю, что один только опыт и высвобождает ту творческую энергию, которая, в свою очередь, вызывает радикальную революцию, уничтоже­ние психологического «я».

Мы знаем путь власти – власти с помощью господства, власти с помощью дисциплины, власти с помощью принужде­ния. С помощью политической власти мы надеемся прийти к коренному изменению; но такая власть только порождает дальнейшую тьму, распад, зло, усиление «я». Нам знакомы различные формы стяжательства, как личного, так и группо­вого, но мы никогда не пробовали путь любви и мы даже не знаем, что это значит. Любовь невозможна до тех пор, пока существует мыслитель, центр «я». Если мы осознаём всё это, что нам делать?

Несомненно, единственная вещь, которая может вызвать коренное изменение, творческое, психологическое освобож­дение – это каждодневное внимание, ежеминутное осознава­ние своих побуждений, сознательных, так же как бессознатель­ных. Когда мы осознаём, что дисциплина, верование, идеалы только усиливают «я» и, следовательно, абсолютно тщетны – когда мы осознаём это каждый день, видим эту истину, не при­ходим ли мы к самому важному вопросу: мыслителю, постоян­но отделяющемуся от своей мысли, от своих наблюдений, от своего опыта? До тех пор пока мыслитель существует отдельно от своей мысли, над которой он пытается господствовать, ко­ренного преобразования быть не может. До тех пор пока «я» – это наблюдатель, тот, кто накапливает опыт, укрепляет себя с помощью опыта, не может быть никакого коренного изме­нения, никакого творческого освобождения. Творческое осво­бождение наступает, только когда мыслитель есть мысль, – но разрыв между ними не может быть ликвидирован никаким мостом, никаким усилием. Когда ум осознаёт, что любое умо­зрение, любая вербализация, любая форма мысли только при­даёт силу «я», когда он видит, что до тех пор, пока мыслитель существует отдельно от мысли, должна быть ограниченность, конфликт двойственности, – когда ум ясно понимает это, тогда он внимателен, постоянно осознаёт, как он отделяется от опы­та, самоутверждается, ищет власти. В этом опознавании, если ум всё глубже и шире погружается в него, не ставя перед собой никакой задачи, наступает состояние, в котором мыслитель и мысль одно. В этом состоянии нет усилия, нет становления, нет желания изменения; в этом состоянии нет «я», ибо в нём возникает преобразование, которое идёт не от ума.

Только когда ум пуст, появляется возможность творчества; но я не имею в виду ту поверхностную пустоту, которая знакома большинству из нас. Большинство из нас пусты на поверхност­ном уровне, и это проявляется в желании развлечений. Мы хо­тим, чтобы нас развлекали, и вот мы читаем книги, слушаем радио, посещаем лекции, обращаемся к авторитетам; ум вечно наполняет себя всякой мишурой. Я говорю не об этой бездум­ной пустоте. Напротив, я говорю о пустоте, которая приходит благодаря необыкновенной вдумчивости и внимательности, когда ум видит собственную власть создавать иллюзии и выхо­дит за свои пределы.

Творческая пустота невозможна до тех пор, пока сущест­вует мыслитель, который ожидает, наблюдает, высматривает, для того чтобы накопить опыт, для того чтобы укрепить самоё себя. Может ли ум когда-либо быть пустым от всех символов, от всех слов, с их ощущениями, так чтобы не было носителя опыта, того, кто накапливает? Возможно ли для ума полностью отбросить все рассуждения, все опыты, все обманы, все авто­ритеты, так чтобы быть в состоянии пустоты? Вы, естествен­но, не сможете ответить на этот вопрос; для вас невозможно ответить на него, потому что вы не знаете ответа и никогда не пытались ответить. Но если я могу посоветовать – прислушай­тесь к нему, позвольте вопросу вопросить вас, дайте ему посе­ять свои семена; и он принесёт плоды, если вы по-настоящему прислушаетесь к нему, если вы не будете сопротивляться ему.

Только новое может преобразовывать, не старое. Если вы следуете старому образцу, любое изменение будет модифици­рованным продолжением старого; ничего нового в этом не будет, не будет ничего творческого. Творчество может возник­нуть, только когда сам ум нов; и ум может обновить себя, только когда он способен видеть всю свою собственную активность, осознаёт свои собственные желания, требования, побужде­ния, стремления, сотворение своих собственных авторитетов, страхов; когда он видит в самом себе сопротивление, создан­ное дисциплиной, самоконтролем, и видит надежду, проеци­рующую верования, идеалы, – когда ум прозревает насквозь, осознаёт весь этот процесс, может ли он отбросить все эти вещи и быть нов, творчески пуст? Вы узнаете, может или нет, только если проэкспериментируете, не имея никакого мнения на сей счёт, не желая испытать на опыте это творческое состо­яние. Если вы желаете испытать его, вы испытаете; но то, что вы испытаете, не будет творческой пустотой, это будет только проекция вашего желания. Желая испытать на опыте новое, вы просто потворствуете иллюзии; но если вы начнёте наблю­дать, осознавать свою собственную активность каждый день, каждый миг, разглядывая, как в зеркале, весь процесс, проис­ходящий в себе, тогда, проникая всё глубже и глубже, вы при­дёте к последнему вопросу, к этой пустоте, в которой только и может быть новое.

Истина, Бог или что хотите из подобных вещей, не что-то, что можно познать на опыте, ибо носитель опыта – резуль­тат времени, результат памяти, прошлого, и до тех пор, пока существует носитель опыта, не может быть реальности. Ре­альность существует, только когда ум полностью свободен от «аналитика», от носителя опыта и от переживающего на опы­те. Тогда вы найдёте ответ, тогда вы увидите, что изменение возникает без ваших просьб, что состояние творческой пусто­ты не та вещь, которую можно культивировать, – оно является, оно приходит тайком, вез всякого приглашения; только в этом состоянии существует возможность обновления, новизны, революции.

 

 

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

О СОВРЕМЕННОМ КРИЗИСЕ

ВОПРОС: Вы говорите, что нынешний кризис беспрецедентен. Что в нём такого исключительного?

КРИШНАМУРТИ: Несомненно, нынешний кризис по все­му миру исключителен, беспрецедентен. В различные пери­оды истории постоянно происходили кризисы всякого рода, социальные, национальные, политические. Кризисы прихо­дят и уходят; экономические спады и депрессии наступают, модифицируются и продолжаются в иной форме. Мы всё это знаем; этот процесс нам знаком. Но нынешний кризис от них отличается, не так ли? Он отличается прежде всего тем, что мы имеем дело не с деньгами или с какими-то материальными вещами, а с идеями. Этот кризис исключителен потому, что он происходит в сфере возникновения идей. Мы спорим об иде­ях, мы оправдываем убийство; повсюду в мире мы оправдыва­ем убийство как способ достижения праведной цели, что само по себе беспрецедентно. Прежде зло признавали злом, убий­ство – убийством, но сегодня убийство превратилось в сред­ство достижения благородной цели. Убийство отдельного человека или группы людей оправдывается тем, что убийца или группа, которую он представляет, называет убийство способом достижения результата, который принесёт пользу человечес­тву. Таким образом, мы приносим настоящее в жертву будуще­му – и не важно, какие средства мы при этом используем, до тех пор, пока наша заявленная цель состоит в том, чтобы, как мы утверждаем, добиться результата, который станет благом для человечества. Следовательно, предполагается, что плохое средство приведёт к хорошему результату и неправильные средства вы оправдываете путём создания идей. Раньше в ос­нове кризисов всегда лежала эксплуатация вещей или людей; сегодня можно говорить об эксплуатации идей, что куда более пагубно и опасно, ведь эксплуатация идей несёт такие опусто­шения, такие разрушения. Сегодня мы знаем о силе пропаган­ды, и это одно из величайших бедствий, которые только могут произойти, – использование идей для трансформации челове­ка. Именно это и происходит сегодня в мире. Человек не ва­жен – важными стали идеи, системы. Человек не имеет больше никакого значения. Мы можем уничтожить миллионы людей, пока добиваемся результата, и результат этот оправдывается с помощью идей. У нас есть великолепная структура идей для оправдания зла, и это само по себе беспрецедентно. Зло есть зло; оно не способно породить добро. Война не может быть средством достижения мира. Война может принести выгоды второго плана, такие как более скоростные самолёты, но мир человечеству она не принесёт. Война интеллектуально оправдывается как средство достижения мира; когда интеллект начинает управлять человеческой жизнью, он порождает беспре­цедентный кризис.

Есть и другие причины, указывающие на беспрецедентный кризис. Одна из них – необычайная важность, которую чело­век придаёт чувственным ценностям, собственности, имени, касте и стране, конкретным ярлыкам, которые он носит. Вы либо мусульманин, либо индуист, либо христианин, либо ком­мунист. Имя и собственность, каста и страна получили огром­ное значение, а это значит, что человек оказывается в ловушке чувственных ценностей, ценности вещей, сотворённых умом или рукой. Рукотворные вещи и плоды ума стали настолько важны, что из-за них мы убиваем, разрушаем, калечим, ликви­дируем друг друга. Мы приближаемся к краю бездны; каждое действие нас туда подталкивает, каждое политическое или эко­номическое действие неизбежно влечёт нас к пропасти, к этой бездне хаоса и смятения. Вот почему кризис беспрецедентен и требует беспрецедентных действий. Чтобы избежать этого кризиса, выйти из него, необходимо действие, не зависящее от времени, действие, не зависящее от идеи или системы, потому что всякое действие, основанное на системе, идее, неминуе­мо приведёт к разочарованию. Такое действие лишь приведёт нас к бездне другим путём. Поскольку кризис беспрецедентен, должно быть беспрецедентное действие, то есть обновление человека должно быть мгновенным, не процессом времени. Оно должно иметь место сейчас, не завтра; ибо завтра – процесс дезинтеграции. Если я думаю о том, что преобразую себя завтра, я вношу путаницу смятения, я по-прежнему внутри поля разрушения. Это возможно – измениться сейчас? Это возмож­но – полностью трансформировать себя в настоящем, немед­ленно? Я говорю, что это возможно.

Для того чтобы адекватно реагировать на кризис, который носит исключительный характер, необходима революция в мышлении; и эта революция не может произойти через дру­гого, через какую-то книгу, через какую-то организацию. Она должна происходить через нас, через каждого из нас. Только тогда мы сможем создать новое общество, новую структуру, от­делённую от этого ужаса, от этих чрезвычайно разрушитель­ных сил, которые сейчас накапливаются, громоздятся; и эта трансформация становится реальной, только когда вы как ин­дивид начинаете осознавать себя в каждой мысли, в каждом действии и чувстве.

 

О НАЦИОНАЛИЗМЕ

ВОПРОС: Что приходит, когда национализм уходит?

КРИШНАМУРТИ: Разум, конечно. Но боюсь, что в вопросе было другое. Другим было – чем может быть заменён национа­лизм? Любая замена – действие, не приносящее разума. Если я откажусь от одной религии и стану адептом другой или вый­ду из одной политической партии и вступлю в другую, эта пос­тоянная замена будет свидетельствовать о состоянии, в кото­ром разума нет.

Как национализм уходит? Только поняв его до конца, изучая его, осознавая его роль во внутренних и внешних поступках. Вовне он порождает разделение между людьми, классифика­ции, войны и разрушения, что очевидно для всякого наблюда­тельного человека. Внутренне, психологически это отождест­вление своего «я» с чем-то большим, со страной, с идеей, – что является, несомненно, формой расширения своего «я». Если я живу в маленькой деревне или в большом городе или где-то там ещё – я никто; но если я отождествляю себя с чем-то большим, со страной, если я называю себя индусом, это льстит моему са­молюбию, даёт мне удовлетворение, чувство благополучия, под­нимает престиж; и это отождествление с чем-то большим – эта психологическая потребность для тех, кто не может обойтись без расширения своего «я», также порождает конфликт, вражду между людьми. Таким образом, национализм не только служит причиной внешнего конфликта, но и порождает внутреннее разочарование; когда человек понимает национализм, весь этот процесс национализма, национализм же отпадает. Понимание национализма приходит через разум, через внимательное на­блюдение, через изучение всего процесса национализма, пат­риотизма. Из этого проникновения приходит разум, и тогда на место национализма не появляется никакой замены. Как толь­ко мы заменяем национализм религией, религия становится новым средством расширения своего «я», новым источником психологического беспокойства, способом поддержки своего «я» посредством веры. Следовательно, всякая форма подмены, даже самая благородная, есть форма невежества. Можно привес­ти пример человека, пытающегося бросить курить при помощи жвачки, бетель-ореха или чего-то ещё, – если человек действи­тельно понимает проблему курения, привычек, ощущений, пси­хологических потребностей и тому подобного, курение отпадёт само по себе. Понимание же возможно только тогда, когда про­исходит развитие разума, когда разум функционирует, но разум не функционирует, когда происходит подмена. Подмена – это всего лишь форма взятки своему «я», чтобы убедить себя делать это, а не то. Национализм, со всем его ядом, с его несчастьями и глобальными склоками, может исчезнуть только когда при­сутствует разум, а разум же приходит просто от сдачи экзаменов и изучения книг. Разум появляется, когда мы понимаем пробле­мы одновременно с их возникновением. Когда происходит по­нимание проблемы на её разных уровнях, не только внешней её стороны, но и внутренней, психологической подоплёки, тогда в этом процессе появляется разум. Поэтому, когда есть разум, нет никакой подмены; и когда присутствует разум, тогда нацио­нализм, патриотизм, эти формы глупости, исчезают.