Понятие «прозрачность» в развитии клиентоцентрированной терапии

В начале этой статьи я описал прозрачность как внеш­ний слой аутентичности — это ясное и открытое выражение терапевтом своего собственного опыта. Однако следует иметь в виду, что клиентоцентрированный терапевт доста­точно прозрачен для своего клиента и без такого явного «самораскрытия» перед ним и что различие, которое мы про­водим между конгруэнтностью и прозрачностью, не являет­ся абсолютным. Наши клиенты познают нас благодаря тому, что мы делаем и чего не делаем во время терапевтических сессий как на вербальном, так и на невербальном уровне. Это особенно характерно для клиентоцентрированной тера­пии, где рабочее терапевтическое отношение явно окрашено личной вовлеченностью терапевта в общение с клиентом на основе всего того, что испытывает терапевт в данный момент; это и позволяет клиенту узнавать терапевта как человека. Иначе говоря, мы никогда не можем быть для клиента «пустым экраном». Каждый терапевт вызывает у своих клиентов различные чувства, и это, видимо, является важнейшим элементом успеха или неудачи терапии. Каковы бы ни были конкретные техники или интервенции тера­певта, самое важное для клиента состоит в том, встретил ли он такого терапевта, чья личность и способ бытия-в-мире позволяют ему выйти именно на тот уровень, который соответствует действительным проблемам клиента. Этот аспект терапии нам почти не подконтролен, и все исследо­вания, выполнявшиеся в надежде выработать рекомендации для его практического применения, не дают нам почти ника­кой полезной информации.

Что же касается средств самовыражения терапевта в уз­ком смысле слова, то показательно, с каким трудом они вводятся и принимаются в процессе развития клиентоцентрированной терапии. Это не должно нас удивлять. В самом деле, к специфическим исходным посылкам клиентоцентрированной терапии относится положение, что те­рапевт следует за клиентом в рамках системы его ценностей. Однако между 1955 и 1962 годами этот принцип стал более вариативным. Клиентоцентрированная терапия эволюцио­нировала из «недирективной» в «икспириентальную*», и это дало терапевту возможность привносить в терапию что-то из своей собственной системы ценностей, пока это не меша­ло ему держаться в русле переживаний и опыта клиента (Gendlin, 1970). Именно таков был контекст, в котором стали приемлемыми экспрессивные интервенции самого терапевта. Таким образом, мы имеем здесь дело с интервен­циями, начинающимися в собственной системе ценностей терапевта. Подобное происходит, например, в случаях интер­претаций, конфронтации и использования тех или иных тех­ник. Мало-помалу выражение терапевтом собственных переживаний перестало быть только средством оказания «необходимой помощи» в тех случаях, когда терапевт боль­ше не мог искренне принимать клиента и сопереживать ему, а стало рассматриваться как позитивный потенциал углуб­ления терапевтического процесса. Чувства, испытываемые терапевтом в контакте с клиентом, стали теперь считаться ценным и потенциально полезным материалом для его ис­следования себя и своих способов построения взаимоотно­шений с другими людьми (исчерпывающий анализ развития представлений Роджерса по данному вопросу см.: Van Balen, 1990). Кроме того, Роджерс приписывает также прозрач­ности терапевта и более общую моделирующую функцию.

«Клиенту, да и любому человеку вообще, не так-то лег­ко вверять кому-либо свои самые сокровенные чувства. Выведенному из равновесия, расстроенному человеку еще труднее поделиться с терапевтом своими самыми глубо­кими и тревожными переживаниями. Искренность тера­певта — один из тех элементов в терапевтическом отно­шении, которые снижают возможные риск и откровения и делают его менее опасным» (Rogers, 1966, р. 185-186).

* От англ. experience – опыт.

По-видимому, главную роль в этой эволюции сыграли три фактора. В первую очередь следует сказать об исследо­вании больных шизофренией, которое Роджерс и его кол­леги проводили между 1958 и 1964 годами. Для этой группы очень замкнутых пациентов «классическая» терапевти­ческая интервенция — «отражение переживаний» — была явно недостаточна: в общем-то зачастую отражать было почти нечего. Пытаясь установить контакт с пациентами, клиентоцентрированные терапевты научились использовать альтернативный ресурс помощи — свои собственные пере­живания, возникающие здесь-и-теперь:

«Даже если клиент никак не реагирует и ничего не вы­ражает, внутренний мир терапевта в данное время вовсе не пуст. Каждую секунду у него возникает множество разнообразных переживаний и впечатлений. Большин­ство из них касаются клиента и того, что происходит в настоящий момент. Терапевту нет необходимости сидеть и пассивно ждать, пока клиент выразит что-нибудь личное или значимое для терапии. Вместо этого он может обра­титься к своим собственным переживаниям и обнару­жить в них неиссякаемый источник, черпая из которого, он может инициировать, углублять и поддерживать тера­певтические отношения даже с самым незаинтересован­ным, молчаливым или экстернализованным клиентом» (Gendlin, 1967а, р. 121).

Кроме того, для признания значимости внутреннего мира терапевта важную роль сыграли контакты с представи­телями экзистенциальной психотерапии, такими, как Роло Мэй и Карл Витакер, критиковавшими роджерианцев за не­дооценку вклада терапевта в терапевтические отношения, стремление оставаться в тени клиента как его alter ego* и почти не проявлять себя в качестве реального другого человека, обладающего собственной личной идентичностью. Вот как, к примеру, Витакер прокомментировал выдержки из стенограмм сессий клиентоцентрированных терапевтов с больными шизофренией:

«Создается такое впечатление, что эти двое сущест­вуют в некоем отдельном микрокосме или изолиро­ванной камере, будто двое близнецов в одной утробе. Эти беседы личностно значимы для обоих участников, однако обсуждается только жизнь пациента. Это на­столько бросается в глаза, что временами кажется, будто в комнате находится только одно Я, и это Я — пациент. Словно терапевт искусственно преуменьшает себя само­го. Иногда настолько сильно, что я почти вижу, как он исчезает. В этом их подход к терапии радикально отли­чается от нашего, в котором оба участника действитель­но присутствуют, и терапевтический процесс включает в себя открытые взаимоотношения двух индивидов и ис­пользование опыта каждого из них для роста и развития пациента» (см.: Rogers et al., 1967b, p. 517).

* Другое, второе Я (лат.).

Это «стремление быть признанным» (Barrett-Lennard, 1962, р. 5), которое постепенно завоевывало себе место в ин­дивидуальной терапевтической практике роджерианцев, проявилось еще сильнее (может быть, даже слишком силь­но) в так называемом «движении групп встреч» 1960-х и 1970-х годов (Rogers, 1970, р. 52-55). Групповая динамика, с ее акцентом на «обратной связи здесь-и-теперь», конечно, не могла обойтись без этого. Все вышеперечисленные влия­ния сделали клиентоцентрированную терапию гораздо бо­лее интерактивной, ориентированной на взаимодействие, в котором терапевт выступает не только как alter ego кли­ента, но и как независимый полюс взаимодействия, сооб­щающий клиенту время от времени о своих собственных переживаниях по поводу ситуации. В силу такого рода про­зрачности терапевтический процесс становился в гораздо большей степени диалогом, встречей Я и Ты (Buber and Rogers, 1957; Van Balen, 1990, p. 35-38).

Во время такой аутентичной обоюдной встречи воз­никают моменты, когда терапевт почти полностью отходит от своей профессиональной роли и предстает перед клиен­том в очень личном и глубоко человечном качестве. Соглас­но Ялому, такие «критические моменты» часто становятся поворотными пунктами терапии. При этом они редко упо­минаются в психиатрической литературе — то ли из стыд­ливости, то ли из страха перед цензурой сообщества; о них не говорят даже с теми, кто обучается терапии, потому что это не вписывается в «доктрину» или из-за опасности воз­можных преувеличений. Приведем два из многочисленных примеров Ялома:

«Терапевт работает с пациенткой, у которой в течение курса терапии развились симптомы, позволяющие запо­дозрить рак. Пока она ждет результатов лабораторных анализов (которые впоследствии окажутся отрицатель­ными), беспрерывно рыдая от охватившего ее ужаса и пе­реживая кратковременное психотическое состояние, терапевт держит ее за руки, как маленького ребенка».

«Несколько сессий подряд пациент критически оце­нивает личностные качества терапевта и подвергает сомнению его профессиональные способности. Наконец терапевт взрывается и принимается стучать кулаком по столу и орать: "Какого черта! Почему вы не прекра­тите словесную диарею и не займетесь делом, не попы­таетесь понять себя и не перестанете наезжать на меня? Сколько бы у меня ни было ошибок (а их у меня действи­тельно немало), к вашим проблемам они не имеют ни ма­лейшего отношения! Я тоже человек, и сегодня у меня — плохой день"» (Yalom, 1980, р. 402-403).

Перенос и прозрачность

В клиентоцентрированной терапии проработка переноса не рассматривается как сущностный процесс, как своего рода «чистое золото» терапии. Терапевтическое отношение не структурируется таким образом, чтобы обеспечить макси­мальную регрессию клиента. Мы следуем скорее ортопедагогической (orthopedagogic) модели, согласно которой рост стимулируется с самого начала, а упор делается на аспекты реального терапевтического отношения. Шлин идет еще дальше, говоря о переносе как «фикции, созданной и поддер­живаемой терапевтами для того, чтобы защитить самих себя от последствий своих собственных действий» (Shlien, 1987, р. 15). Однако, на мой взгляд, вместе с критиками этой его статьи и такими авторами, как Пфейфер (Pfeifer, 1987) и Ван Бален (Van Balen, 1984), мы должны сказать следующее: «Нет, Джон, перенос все-таки существует». Джендлин по этому поводу отмечал:

«Если клиент — человек с проблемами, он не может не создавать трудностей для другого человека, который с ним столь тесно контактирует. Взаимодействуя и сбли­жаясь с терапевтом, он, вероятно, не в состоянии нести весь груз своих проблем в одиночку. Терапевт непре­менно будет по-своему интерпретировать те трудности, отклонения и фиксации, которые неизбежно возникают в процессе взаимодействия с клиентом. И только в этом случае их взаимодействие сможет выйти за рамки сессии и окажет на клиента собственно терапевтическое воздей­ствие» (Gendlin, 1968, р. 222).

В клиентоцентрированной терапии, как и в психоанали­зе, клиент во взаимоотношениях с терапевтом воспроизводит свое прошлое. Однако способ работы с этим материалом не­сколько отличается от того, как это принято делать в психо­аналитически ориентированной терапии. Во-первых, сущест­вует уверенность, что некоторые реакции переноса, которые могут рассматриваться как мера безопасности со стороны клиента, в условиях хорошего терапевтического рабочего альянса сами постепенно исчезнут без специальной проработ­ки. Во-вторых, сторонники клиентоцентрированной терапии не настаивают на принципиальном приоритете проработки проблемы в существующих здесь-и-теперь взаимоотноше­ниях клиента с терапевтом. По Раису, критерием необходи­мости дальнейшего исследования является яркость и непо­средственность переживания определенных проблем, а не время, в котором они существуют:

«Действительно, любой из моментов времени может заслуживать внимания терапевта. Важно не то, прошлое это или настоящее, а интенсивность, с которой клиент переживает ситуацию. В конце концов, чем ярче пере­живается ситуация, тем, скорее всего, она эмоционально значимее для клиента. Адекватно прорабатывая пережи­вания клиента, мы помогаем ему находить адаптивные ответы в различных специфических ситуациях» (Rice, 1974, р. 303).

Следовательно, полагает Райе, проработка реакций пере­носа в актуальных терапевтических отношениях, существу­ющих здесь-и-теперь, есть не «обязанность», а возможность, один из компонентов терапевтического процесса. Тем не ме­нее лично я полагаю, что этот компонент важен, особенно в условиях длительной терапии. Какова же тогда роль про­зрачности терапевта в проработке реакций переноса в клиентоцентрированной терапии? Вот несколько соображений на этот счет.

Акцент делается не на проработке в целях достижения инсайта, состоящего в распознавании и вытекающем из него понимании того, как клиент искажает образ терапевта и стро­ит свои отношения с ним, а на получении клиентом корректи­рующего эмоционального опыта:

«Недостаточно того, что пациент вновь переживает свои болезненные чувства и использует неадаптивные способы межличностного взаимодействия. В конце кон­цов, он поступает так на протяжении всей своей жизни со всеми, а не только с терапевтом. Таким образом, само по себе повторение, даже если оно является повторным переживанием, еще ничего не решает. Каким-то обра­зом получается так, что вместе с терапевтом пациент не только повторяет, он идет дальше простого повторения. Он не просто переживает вновь, он живет дальше, если на опыте разрешает свои проблемы» (Gendlin, 1968, р. 222).

Для этого «жить дальше» от терапевта подчас требует­ся больше, чем нейтральная благожелательность (Wachtel, 1987). Терапевт должен не только представлять собой «пустой экран», но и — в дополнение к своим эмпатическим интервен­циям — реально и в нужный момент взаимодействовать с тем, что возникает между ним и клиентом, и таким образом выра­жать свою версию происходящего. Так, он может поставить под сомнение представления клиента о себе, противопоста­вив им собственный опыт. Он может сообщить клиенту о том, как тот ведет себя с ним и какие чувства в нем вызывает. При необходимости он четко устанавливает свои собственные ограничения: клиент может «обсуждать» с ним все что угодно, но не может делать все, что ему вздумается. Для того чтобы вести работу с клиентом надлежащим образом, терапевт должен обращать особое внимание на происходящее между ним и его клиентом, на то, какие отношения складываются между ними в общении; он должен также постоянно отслежи­вать, что «делает с ним» клиент. По словам Ялома, пережи­вания, возникающие здесь-и-теперь, являются для опытно­го терапевта «столь же необходимыми, как микроскоп для микробиолога» (Yalom, 1975, р. 149). Подтверждение этим взглядам мы находим также в гуманистическом ответвлении фрейдистской аналитической школы, которая относится к «контрпереносу» не как к «трещине в зеркале», а как к вспо­могательному средству в аналитической работе (Corveleyn, 1989; Wachtel, 1987). Очевидно, мы можем найти здесь связь с интеракционистским подходом, как предполагают Д. Кислер, а также В. ван Кессел и П. ван дер Линден (Kiesler, 1982; van Kessel, van der Linden, 1991).

 

Практические рекомендации

В чем может проявляться откровенность терапевта? И в какой момент лучше всего быть откровенным? Роджерс разрешает этот вопрос, давая на него весьма мудро самый общий ответ: «...когда это уместно» (Rogers, 1962, р. 417). В том же духе высказывается и психоаналитик Вачтел: «Мне бы очень хотелось, чтобы существовали строгие и ясные пра­вила относительно того, когда именно оказываются полез­ными такие откровения терапевта. К сожалению, их нет...» (Wachtel, 1987, р. 183). Таким образом, нам не остается ниче­го другого, как руководствоваться своим клиническим чуть­ем и здравым смыслом. Это не означает, однако, что никаких руководящих принципов не существует. Пожалуй, основной критерий полезности в этом вопросе заключается в следу­ющем: служит ли наше откровение процессу роста клиента (Yalom, 1980, р. 414)? Может ли наш клиент использовать и интегрировать эту информацию? Другими словами, речь в данном случае идет о сочетании прозрачности с ответст­венностью, а значит, о наличии существенных ограничений в этом вопросе. Как терапевты мы вынуждены воздержи­ваться от всего того, что не может помочь клиенту. Ялом иллюстрирует этот фундаментальный принцип трогатель­ной историей о двух знаменитых целителях, заимствованной у Г. Гессе.

«Иосиф, один из целителей, жестоко страдавший от ощущения собственной малозначимости и от сомне­ний в самом себе, отправляется в длительное путеше­ствие, чтобы найти помощь у своего соперника, Диона. На пути, в оазисе, он рассказывает о своей беде незнаком­цу, который оказывается Дионом; затем Иосиф принима­ет приглашение Диона отправиться вместе с ним к нему домой в качестве слуги и пациента. Со временем к Иоси­фу возвращаются его прежний душевный покой, сила и способность исцелять, в итоге он становится другом и соратником своего господина. И только спустя много лет Дион на своем смертном одре открывает Иосифу, что к моменту их встречи в оазисе он сам зашел в такой же тупик и находился в пути, чтобы просить помощи Иосифа» (Yalom, 1975, р. 215).

Сконцентрированность на процессе развития клиента требует от терапевта, чтобы он упоминал о фактах из своей собственной личной жизни только в исключительных слу­чаях. Но «в исключительных случаях» не значит «никогда». Таким образом, терапевт может, как было показано выше, от­крыть клиенту нечто о себе, чтобы проявить тем самым свою эмпатию. Кроме того, если какое-либо событие его личной жизни тяжким грузом ложится на душу и мешает его тера­певтической работе (например, смерть значимого человека), то, возможно, стоит упомянуть об этом в беседе с клиентом. А что если клиент спрашивает нас о нашей собственной философии жизни, о наших ценностях или предпочтениях? Как правило, в таком случае следует быть очень осторожным и вместе с клиентом выяснить подлинный смысл его вопро­са. В большинстве случаев клиента на самом деле интересует не терапевт: такие вопросы могут быть связаны с поиском им решения своей проблемы или возникают в специфическом контексте взаимоотношений. Именно на это нам и следует обращать внимание. В целом клиентоцентрированные тера­певты предпочитают воздерживаться от «личных призна­ний», как мне кажется, по следующей очень серьезной при­чине: клиент должен искать свой собственный путь. Но одно не исключает другого. Мы не должны забывать, что клиенты зачастую по косвенным данным составляют свое мнение о том, «как мы живем», так что нам все равно не удается пол­ностью избежать собственной моделирующей роли. Само по себе это не так уж плохо, по крайней мере тогда, когда мы помогаем клиенту обрести независимость от следования чужим моделям. Если нам это удается, то мало-помалу клиент начинает воспринимать терапевта как «спутника» (Yalom, 1980, р. 407), вместе с которым и вопреки которому он может принять свое собственное решение. Чаще всего это происходит ближе к концу терапии, то есть в ее экзистен­циальной фазе (Swildens, 1988, р. 54), когда клиент достигает точки, в которой он может свободно выбирать.

Из сказанного становится ясно, что откровенность тера­певта редко связана с раскрытием фактов его прошлой или настоящей личной жизни. Но что же тогда может открыть терапевт? Ответ очевиден: свои собственные чувства здесь-и-теперь по отношению к клиенту и к тому, что происходит между ними во время сессии. Но и в этом терапевт сохраняет выдержку. Во внимание принимаются только устоявшиеся, длительные чувства, и, кроме того, терапевт должен спра­шивать себя, уместно ли говорить о них в данный момент. Таким образом, существует и проблема своевременности, или «тайминга»: можно ли надеяться, что клиент достаточно восприимчив к моей обратной связи, к тому, как я восприни­маю наше взаимодействие, или же мне следует отдать пред­почтение решению других терапевтических задач? Иногда терапевтические отношения еще не являются достаточно прочными и безопасными, и стоит поработать именно с этим. В наиболее эмоциональные, волнующие моменты нужна, возможно, только эмпатическая близость. Иногда клиенту необходимо дать возможность полностью излить свои чув­ства по отношению к символической фигуре терапевта, не прерывая его, не противопоставляя ему «реальности» того, что на самом деле ощущает терапевт... Но порой собст­венные переживания терапевта, возникшие во взаимодейст­вии с клиентом, могут оказаться наиболее продуктивным способом углубления терапевтического процесса.

Кроме вопроса о том, что и когда терапевту следует гово­рить, нам стоило бы обсудить и то, каким наиболее конструк­тивным образом следует доносить до клиента свой опыт. Мнения об этом в литературе по клиентоцентрированной терапии можно найти, в частности, в следующих работах: Boukydis, 1979; Carchuff and Berenson, 1977; Depestele, 1989, p. 63-69; Gendlin, 1967b; Gendlin, 1968, p. 220-225; Kiesler, 1982; Rogers, 1970, p. 53-57. Все эти авторы подчеркивают важность того, чтобы экспрессивные интервенции терапевта основывались на его базовых установках. Связь с конгруэнт­ностью очевидна: барометр взаимодействий — переживание того, что происходит в рамках терапевтического отноше­ния,— должен работать как следует! А это значит, что тера­певт должен пристально следить за потоком своих пережи­ваний и распознавать их значение, в достаточной степени осознавать собственный вклад в возникающие в терапевти­ческих отношениях трудности, придерживаться определен­ной меры открытости при обсуждении тех или иных вопро­сов (но так, чтобы это не превращалось в битву по поводу того, кто же прав) и, наконец, был способен говорить о своих переживаниях с учетом всех сложностей и поворотов тера­певтического процесса. В качестве иллюстрации последнего момента Роджерс приводит пример того, как терапевт может выразить свою «скуку»:

«Это переживание существует внутри сложного и по­стоянно меняющегося потока чувств, о которых также следует сказать. Мне хочется поделиться с клиентом и неприятным ощущением моей скуки, и ощущением того дискомфорта, который я испытываю, говоря о ней. Когда я делаю это, я начинаю понимать, что скука возникает от того, что я отдален от клиента, а мне хотелось бы быть бли­же к нему. И даже когда я просто пытаюсь выразить все эти переживания, они изменяются. И мне уже совсем не скучно, когда я с предвкушением — и даже с некоторой опаской — дожидаюсь его ответа. Я даже чувствую его как-то по-новому, словно, поделившись с ним всем этим, я уничтожил то переживание, которое как барьер стояло между нами. Я даже готов услышать в его голосе недо­умение и, возможно, обиду, когда он осознает, что начал говорить более искренне, потому что я отважился стать с ним реальным и настоящим» (Rogers, 1966, р. 185).

Во всем этом есть связь с безусловным позитивным отно­шением. Экспрессивные конфронтации терапевта наиболее эффективны тогда, когда они выстроены и исходят из глубо­кого проникновения в личность клиента. Поэтому терапевт не должен позволять себе слишком долго накапливать нега­тивные переживания, чтобы оставаться достаточно откры­тым для клиента. Он должен ясно давать понять клиенту, что его переживания связаны не с клиентом как человеком, а с определенными аспектами его поведения. Обратная связь терапевта с клиентом должна быть как можно более ясной и конкретной: он должен показать, что именно сейчас пере­живает и что в поведении клиента вызвало эти пережи­вания. Быть может, самое важное состоит в том, что тера­певт должен сосредоточиться на позитивных жизненных тенденциях, скрывающихся за тревожным поведением кли­ента и за его собственными негативными переживаниями, и обсуждать их наряду со всем остальным. Так, в приведен­ном выше примере Роджерс сообщает о скрытых причинах своей скуки, которая возникает из-за желания установить с клиентом более тесный контакт. Когда мы посредством обратной связи даем понять клиенту, что его поведение нас раздражает, мы пытаемся соприкоснуться с потребностями и позитивными намерениями, прячущимися за этим поведе­нием, и вовлечь их в наше обсуждение. Джендлин иллюстри­рует это примером, касающимся установления границ:

«К примеру, я не допущу, чтобы пациент касался или обнимал меня. Я остановлю его, но такими приветливыми словами и жестами, которыми бы я встретил любое пози­тивное желание более тесной близости или физического контакта. Отстраняя пациента от себя рукой, я посмотрю ему в глаза и скажу, что хорошо отношусь к физическим прикосновениям и рад им, даже если не могу себе этого позволить. (В такие моменты я понимаю, что, возможно, отчасти сам придаю этим действиям позитивный смысл. Возможно, в этом движении пациента сейчас больше враждебности, чем теплоты. Однако потребность любого человека в физическом или сексуальном контакте всегда содержит в себе теплое и здоровое начало, и я могу его распознать.)» (Gendlin, 1967b, p. 397).

Наконец, мы всегда должны направлять терапевтиче­ский процесс по клиентоцентрированному руслу, превращая его в «самораскрытие без ограничений». Лучший способ достичь этого состоит в том, чтобы оказывать свое влияние как можно более открыто. Здесь необходимо помнить два «правила общения». Во-первых, как выразился Роджерс, — это «присвоение» или передача Я-сообщений вместо Ты-сообщений: терапевт ясно дает понять, что именно в нем нахо­дится источник ощущений и, кроме того, старается сообщать о своих собственных чувствах, а не высказывать оценочные суждения в адрес клиента. Например, он не скажет: «Как вы навязчивы», а скажет: «Когда вы второй раз за неделю позво­нили мне, я почувствовал, что на меня давят, словно я яв­ляюсь чьей-то собственностью...» Второе «правило обще­ния» можно назвать, по Джендлину, «постоянной сверкой», или «открытостью тому, что будет»: после каждой интервен­ции — и особенно после той, которая основывалась на нашем собственном опыте,— следует заново настраиваться на ход переживаний клиента и продолжать беседу, исходя уже из него. Все это должно способствовать пониманию того, что конструктивное самовыражение терапевта отнюдь не совпадает с отреагированием. Это скорее некая форма «дисциплинированной спонтанности», наряду и вместе с эмпатией устанавливающая некую вторую линию, по кото­рой клиент может развивать свою «дальнейшую жизнь» как внутри терапии, так и за ее пределами в направлении новых и более удовлетворяющих его способов взаимодействия с са­мим собой и другими людьми. Конечно, возможны ошибки, если использовать самораскрытие безоглядно, но и полно­стью оставлять в стороне этот важнейший источник инфор­мации об отношениях тоже нельзя: такое упущение может существенно ухудшить качество терапевтического процесса.

Литература

 

Barrett-Lennard, G.T. (1962), 'Dimensions of therapist response as cau­sal factors in therapeutic change'. Psychological Monographs, 76 (43, Whole No. 562).

Bolten, M.P. (1990), 'Opleidingstherapie en de plaats van groepen', Tijdschrift voor Psychothérapie, 16, 60-68.

Boukydù, R.N. (1979), 'Caring and confronting', Voices. The Art and Science of Psychotherapy, 15, 31-34.

Bozarth,J.D. (1984), 'Beyond reflection: Emergent modes of empathy', in R.F. Levant andJ.M. Shlien (eds.), Client-Centered Therapy and the Person-Centered Approach: new directions in theory, research and practice (pp. 59-75). New York: Praeger.

Briber, M., and Rogers, C.R. (1957), 'Dialogue between Martin Buber and Carl Rogers', in H. Kirschenbaum and V. L. Anderson (1989), Carl Rogers: Dialogues (pp. 41-63). Boston: Houghton Mifflin.

Carkhuff, R.R., and Berenson, B.G. (1977), 'In search of an honest expe­rience: confrontation in counseling and life', in R.R. Carkhuff and B.C. Berenson, Beyond Counseling and Therapy (pp. 198-213). New York: Holt, Rinehart and Winston.

Cluckers, G. (1989), '"Containment" in de therapeutische relatie: de therapeut als drager en zingever', in H. Vertommen, G. Cluckers, and G. Lietaer (eds.), De Relatie in Thérapie (pp. 49-64). Leuven: Leuven University Press.

Corueleyn.J. (1989), 'Over tegenoverdracht gesproken: hin-derpaal of hulpmiddel?', in H. Vertommen, G. Cluckers, and G. Lietaer (eds.), De Relatie in Thérapie (pp. 103-19). Leuven: Universi­taire Pers Leuven.

Depestele, F. (1989), 'Experientiele psychothérapie: een stap in de praktijk', Tijdschrift Klinische Psychologies 19, 1-15 en 60-81.

Gendlin, E.T. (1967a), 'Subverbal communication and therapist expres­sivity: Trends in client-centered therapy with schizophrenics', in C.R. Rogers and B. Stevens, Person to Person (pp. 119-28). Lafayette, Ca: Real People Press.

Gendlin,E.T. (1967b). 'Therapeutic procedures in dealingwith schizo­phrenics', in C. Rogers et al. (eds.), The Therapeutic Relation­ship and its Impact: a study of psychotherapy with schizophrenics (pp. 369-400). Madison: University of Wisconsin Press.

Gendlin, E.T. (1968), 'The experiential response', in E. F. Hammer (ed.), Use of Interpretation in Therapy: technique and art (pp. 208-227). New York: Grune and Stratton.

Gendlin, E.T. (1970), 'A short summary and some long predictions', in J.T. Hart and T. M. Tomlinson (eds.), New Directions in Cli­ent-Centered Therapy (pp. 544-62). Boston: Hough ton Mifflin.

Glover, E. (1955), The Technique of Psycho-Analysis. New York: Inter­national Universities Press.

Groen,]. (1978), 'Spiegels en schaduwen van de analyticus', Tijdschrift voor Psychotherapie, 1, 19-27.

Kiesler, D.J. (1982), 'Confronting the client-therapist relationship in psychotherapy', in J. C. Anchin and D.J. Kiesler, Handbook of Interpersonal Psychotherapy (pp. 274-95). New York: Pergamon.

Kinget, M. (1959), 'Deel I. Algemene presentatie', in C. R. Rogers and M. Kinget, Psychotherapie en Menselijke Verhoudingen (pp. 11—171). Utrecht/Antwerpen: Spectrum and Standard.

Lietaer, G., Tombauts,]., and Van Balen, R. (eds.), Client-Centered and Experiential Psychotherapy in the Nineties. Leuven: Leuven University Press.

Mcconnaughy, E.A. (1987), 'The person of the therapist in psychothe­rapeutic practice', Psychotherapy', 24, 303-14.

Menninger, K.A. (1958), 'Transference and counterlransference', in K.A. Menninger, Theory of Psychoanalytic Technique (pp. 77-98). New York: Basic Books.

Pfeiffer, W.M. (1987), 'UebertragungundRealbeziehunginderSicht klientenzentrierter Psychotherapie', Zeitschrift fur Personenzen-trierte Psychologie und Psychotherapie, 6, 347-352.

Racket, H. (1957), 'The meanings and uses of countertransference', Psychoanalytic Quarterly, 26, 303-57.

Rice, L.H. (1974), 'The evocative function of the therapist', in D.A. Wexler, and L.N. Rice (eds.), Innovations in Client-Centered Therapy (pp. 289-311). New York: Wiley.

Rogers, C.R. (1951), Client-Centered Therapy. Boston: Houghton Mifflin.

Rogers, C.R. (1957), 'The necessary and sufficient conditions of the­rapeutic personality change', Journal of Consulting Psychology, 21,97-103.

Rogers, C.R. (1961), On Becoming a Person. Boston: Houghton Mif­flin.

Rogers, C.R. (1962), 'The interpersonal relationship: the core of guid­ance', Harvard Educational Review, 32, 416-29.

Rogers, C.R. (1966), 'Client-centered therapy', in S. Arieti (ed.), Ame­rican Handbook of Psychiatry (Vol. 3, pp. 183-200). New York: Basic Books.

Rogers, C.K (1967a), 'Some learnings from a study of psychotherapy with schizophrenics', in C R. Rogers and B. Stevens, Person to Person (pp. 181-91). Lafayette, Ca: Real People Press.

Rogers, C.R. (1967b), 'A silent young man', in C. R. Rogers et al. (eds.), (1967a), op. cit. (pp. 401-16).

Rogers, C.R (1970), On Encounter Groups. New York: Harperand Row.

Rogers, C.R. (1986), 'Carl Rogers's column: reflection of feelings', Person-Centered Review, 1, 375-77.

Rogers, C.K et al. (eds.), (1967a), The Therapeutic Relationship and its Impact: a study of psychotherapy with schizophrenics. Madi­son: University of Wisconsin Press.

Rogers, C.K et. al. (1967b), 'A dialogue between therapists', in C. R. Rogers et al. (eds.), (1967a), op. cit. (pp. 507-20).

Rombauts.J. (1984), 'Empathie: actieveontvankelijkheid', in G. Lietaer, Ph. Van Praag, andJ.C.A.G. Swildens (eds.), Client-Centered Psy­chotherapie in Beweging (pp. 167-76). Leuven: Acco.

Shlien.J. (1987), A countertheory of transference', Person-Centered Review, 2, 15-49 (comments: 153-202/455-75).

Swildens, H. (1988), Procesgerichte Gesprekstherapie, Inleiding tot een gedifferentieerde toepassing van de clientgerichte begin-selen bij de behandeling van psychische stoornissen. Leuven, Amersfoort: Acco/De Horstink.

Tiedemann,]. (1975), 'Angst in de therapeutische relatie', Tijdschrift voor Psychotherapie, 1, 167-71.

Vanaerschot, G. (1990), 'The process of empathy: holding and letting go', in G. Lietaer, J. Rombauts, and R. Van Balen (eds.), op. cit. (pp. 269-93).

Van Balen, R. (1984), 'Overdracht in client-centered thérapie. Een eerste literatuurverkenning', in G. Lietaer, Ph. H. van Praag, and J.C.A.G. Swildens (eds.), Client-Centered Psychotherapie in Be­weging (pp. 207-26). Leuven: Acco.

VanBalen,K (1990), 'The therapeutic relationship according to Carl Rogers: only a climate? A dialogue? Or both?', in G. Lietaer, J. Rombauts, and R. Van Balen (eds.), op. cit. (pp. 65-86).

Van Kessel, W., and Van der Linden, P. (1991), 'De-hier-en-nu relatie met de therapeut: de interaktionele benadering', in J.C.A.G. Swildens, O. de Haas, G. Lietaer, and R. Van Balen (eds.), Leer-boek Gesprekstherapie: de clie'ntgerichte benadering. Amers-foort/Leuven: Acco.

Wachtel, P.L. (1979), 'Contingent and non-contingent therapist re­sponse', Psychotherapy: Theory, Research and Practice, 16, 30-35.

Wachtel, P.L. (1987), 'You can't go far in neutral: on the limits of thera­peutic neutrality', in EL. Wachtel, Action and Insight (pp. 176-84). New York: Guilford.

Winnicott, D.W. (1949), 'Hate in the countertransference', Interna­tional Journey of Psychoanalysis, 30, 69-74.

Yalom, I.D. (1980), Existential Psychotherapy. New York: Basic Books.

Yalom, I.D. (1975), Theory and Practice of Group Psychotherapy (rev. ed.). New York: Basic Books.