Неважно, что ты говоришь или кому говоришь. 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Неважно, что ты говоришь или кому говоришь.



Или даже не так – лишь когда ты произносишь последнее слово,

история по-настоящему приобретает смысл"

Сара Дессен

 

Изабелла Мари Свон Каллен

 

Жертвенность.

Все мы приносим жертвы. Иногда приходится проигрывать и отдавать что-то ради спасения других, отдавать то, что нам дорого, если это необходимо, пусть даже больше всего на свете хочется это сохранить. Это напоминает мне о словах Джаспера, которые он произнес в моей комнате в Вашингтоне - Nella vita - chi non risica, non rosica – кто не рискует, тот не пьет шампанского. Он говорил, что я могу думать в первую очередь о собственном спокойствии, продолжать жить так, как живу, но он не верил, что выжить – это единственное, что меня интересует. Он предложил мне сделать ставку и рискнуть, взять от жизни то, о чем я мечтала, пока есть шанс. Он повторял, что нет никаких гарантий, но есть возможности, и хотя не может обещать мне успех, он заверил, что если я не попытаюсь, ничто не изменится.

Он говорил это, чтобы воссоединить меня с Эдвардом, но его слова запали мне глубоко в душу.

В мире более двадцати семи миллионов людей живут в рабстве, попавшие в ловушку, используемые для физического труда или сексуальных утех. Половина из них – дети. Только в Соединенных Штатах около трехсот тысяч детей находятся под угрозой порабощения, около трех миллионов уже живут на улицах, треть из которых уже через сорок восемь часов такой жизни уходит в проституцию. Средний возраст тех, кто работает в порноиндустрии и проституции в Америке – от двенадцати до четырнадцати лет, и хотя их рассматривают как преступников, на деле это жертвы. Их жизни им не принадлежат, у них нет права прекратить это, они не хозяева своих тел.

Работорговля – один из наиболее прибыльных видов криминальной деятельности, она приносит тридцать два миллиарда долларов дохода в год. Это больше, чем прибыль «Найка», «Гугла» и «Старбакса» за все последние годы, вместе взятая. В тысяча восемьсот пятидесятом году, за десять лет до того, как рабство в Америке было запрещено, средняя стоимость раба была сорок тысяч долларов, сегодня можно купить человека за девяносто. Девяносто долларов. У большинства людей обувь стоит дороже, они не знают, что могут купить за эту цену живого, дышащего человека. Доктор Каллен заплатил за меня намного больше, около миллиона долларов, но даже этого мало.

Человеческая жизнь не имеет цены. Людей нельзя продавать… ни при каких обстоятельствах.

Нет возможности посчитать число всех жертв, ибо правда в том, что большинство из них никто не знает. Это фантомы, скрытые от общества, без личности, их никто не замечает. Но я вижу их, я знаю, что они есть, потому что я была одной из них.

Они натирают полы и готовят еду, которую не смогут поесть. Они собирают хлопок и делают одежду, которую никогда не смогут купить. Она собирают урожаи бобов какао и готовят шоколад, который никогда не попробуют. Семьдесят процентов какао-бобов поступает из Западной Африки, где порабощено около пятнадцати тысяч детей, работающих на полях. Каждый раз, когда Эдвард покупает «Тоблерон» в магазине, я думаю, чьи руки делали его. Может, какому-то ребенку пообещали купить велосипед, и он согласился помочь, только чтобы выбраться из заточения в маленькой комнате с десятками других детей, а потом его заставили работать двенадцать часов в день и избивали до смерти, если он делал ошибки? Такое произошло с одиннадцатилетним мальчиком Али Диабатом… а другие?

Конечно, они есть.

Они стоят на перекрестках и около домов, продавая себя за деньги, которых не получат. Когда-то я ехала по Южной улице Доктора Мартина Лютера Кинга в Чикаго и видела проституток, стоящих вдоль дороги. Я задумалась, сколько из них попали туда по собственной воле, какие у них истории. Возможно, они встретили в интернете мужчину, который убедил их сбежать из дома, обещая такую желанную для подростков свободу, а когда они прихали, то попали в ловушку? Заставляли ли их заниматься сексом и продавать свои тела другим под угрозами побоев, если они попытаются сбежать? Я знала, что такое возможно, учитывая, что случилось не так давно с четырнадцатилетней девочкой из Канзаса, которую завлек в Чикаго мужчина из всемирной паутины. Вопрос в том, сколько таких…

В этом есть своя ирония – видеть проституток на улице Доктора Мартина Лютера Кинга. Я думала, знают ли они, какая судьба была у этого мужчины, была ли у них когда-нибудь возможность ходить в школу и слышать его речь «У меня есть мечта»? Он мечтал о мире, где все будут равны, где никто не обидит слабого и судить будут лишь по характеру. У них самих есть мечты? Хотят ли они жить в лучшем мире, чем тот, который у них есть сейчас? Уверена, что хотят, я помню, как росла в сарае в Финиксе. Даже в минуты самого черного отчаяния, когда надежда умирала, я продолжала мечтать.

Долго время я ощущала вину за смерть матери Эдварда. Элизабет Каллен потеряла свою жизнь, пытаясь спасти мою, пытаясь избавить меня от такого детства, которое было у нее, но, в конце концов, я поняла, что это не моя вина. Не удивительно, что Джаспер вспоминал мать, говоря эти слова. Nella vita - chi non risica - non rosica – именно так она проживала свою жизнь. Просто выжить для нее было недостаточно, как не было достаточно и для меня. Она знала, что в жизни есть намного больше, и ничего не делая, ничего не получишь. Она стремилась сделать мир лучше – если не для себя самой, то для своих детей. Так поступают многие из нас… иногда мы все просто должны.

Жертвенность.

В украденной мной книге Альберта Швейцера я запомнила одну фразу. Четыре простых слова, которые так легко повторить – «моя жизнь – мой пример» - но понять их смысл мне удалось намного позже. Правда в том, что слова не так важны, как действия, только наши деяния говорят громче сказанного. Люди могут сочинять истории, приукрашивать факты, но великие поступки не требуют объяснений. Теперь я это понимаю, потому что моя жизнь – мой пример, как и жизнь Элизабет, и Карлайла, и всех остальных, которые пострадали, пытаясь помочь другим. Тем, кто не мог защитить себя сам. Я могу говорить часами о том, как ужасно рабство, я могу писать на эту тему до тех пор, пока не заболят пальцы, но слова не станут достаточной мерой жизни в безопасности.

Мэгги, рабыня-подросток, приехавшая из Финикса и жившая в доме Аро, сбежала из дома, где с ней дурно обращались, когда ей было десять. Она жила на улице, просила милостыню, спала под мостом, а потом наткнулась на мужчину, который дал ей сэндвич и пообещал помочь. Ее любимой игрой было изображать школу вместе с маленькой сестренкой – она мечтала стать учительницей, но едва она закончила пятый класс, как ее мир обрушился.

Клара была иммигранткой из Мексики, она приехала в Америку в четырнадцать лет, чтобы сбежать от нищеты и бесправия в собственной стране. Она посылала деньги домой, чтобы поддержать мать, она воровала, когда не могла найти работу, напуганная и одинокая в чужой стране, где никто не подал бы ей руку помощи. Однажды кто-то предложил ей работу домоправительницы, это был мужчина с мягким голосом и теплой улыбкой, которому очень хотелось верить. Прошло несколько недель, и поведение мужчины резко изменилось, однажды ее заперли в комнате, привязали и заставили делать позорные вещи, ей приходилось бороться за свою жизнь. Она просто хотела помочь своей семье, сбежать от жестокости, а попала в ловушку намного хуже той, в которой была в своей стране.

Нонна была сиротой, она путешествовала из семьи в семью, пока не оказалась в доме Аро. Она попала туда из-за ошибки в системе опеки, никому не было дела до того, что ее поработили, ей не позволяли выходить или посещать школу. Она не знала никого, всю жизнь мечтая о том, чтобы у нее была своя семья. Ближе всего ей стали Каллены, поэтому не удивительно, что она не хотела большего, живя у них, ей нравилось быть приемной бабушкой для трех маленьких мальчиков, которые обожали ее. Эдвард говорил, что они не знали ее настоящего имени. Она называли ее Нонной, что на итальянском означало «бабушка».

Происхождение Джанет осталось тайной, что не удивительно. В стране находятся тысячи безымянных жертв, которые появляются над водами океана, а потом так же быстро исчезают в бездне. Я нечасто ее вспоминала, для меня она была лишь историей, которая произошла еще до меня. Я интересовалась, была ли у нее семья, которая тосковала по ней, был ли кто-то, кто еще ждал ее и искал. Каждая жертва была чьей-то дочерью, чьей-то сестрой или братом, даже чьей-то матерью, должен же быть кто-то, чья любовь была достаточно сильной, чтобы не позволить забыть. Не знаю, каково это – когда тот, кто тебе дорог, исчезает, и ты не знаешь, что произошло.

Элизабет похитили ребенком и держали под залог долга, который так и не выплатили; родителей моей матери хладнокровно убили, а ее продали еще ребенком. Они обе потерялись в бесчувственном и полном жестокости мире организованной преступности, они познали боль и унижения по вине собственной семьи. Я родилась в этом мире, он был частью моей ДНК, его кровь курсировала в моих венах, и так всегда будет. Я principessa delta mafia по праву своего рождения, и это ничто не изменит.

Многие не выжили, но кое у кого появился второй шанс, и все благодаря тем, кто не смог стоять в стороне и просто смотреть. У нас остались истории, нас назвали рабами против нашей воли, но это не отображает нашу сущность. Мы не рабы… мы просто люди, со своими надеждами и мечтами, как и все остальные. Однажды на кухне в Вашингтоне Эдвард сказал мне, что я такой же раб, как и он - принц мафии, окружающие видят нас такими, но они не знают нас. Мы те, кто мы есть, и именно в этом истина.

Моя жизнь – мой пример.

Наша жизнь не была идеальна, и мы не познали сказку, которую легко найти в книгах. Мы не Золушка и волшебный Принц, и даже не Фиона со Шреком – и точно так же мы не Джейк и Роуз, и не Ромео с Джульеттой. Мы просто Эдвард и Белла, и этого достаточно. И мы не будем мчаться навстречу рассвету и жить долго и счастливо в конце произведения, потому что так заканчиваются только неоконченные истории. Жизнь продолжается, и иногда она посылает испытания, чтобы проверить нас, но пока мы продолжаем бороться, все будет в порядке. Проигрывают лишь те, кто не сражается, кто не хочет попытаться, потому что никогда нельзя поворачиваться к миру спиной.

Это наша судьба, и мать Эдварда видела, что у нас обоих есть шанс в жизни.

Декларация Независимости.

Большинство людей слышат эти слова и тут же думают об Аврааме Линкольне и гражданской войне, о правительственных указах, изданных полтора столетия назад. Но за этим скрывается намного больше. Это декларация свободы, она позволяет отпустить прошлое и то, что не позволяет нам всплыть на поверхность. Это поворотная точка, где мы осознаем силу, заложенную в нас, силу, которая может всё. И не имеет значения, в какой ситуации окажется человек – иногда самые сильные люди в моей жизни на первый взгляд казались очень слабыми. Все жаждут свободы, но не все свободны… моя мама доказала это.

Мне до сих пор больно жить в мире, где ее нет. Я понимала, что мама сумела набраться храбрости и прекратить свои страдания. Она освободила себя, она приняла решение, впервые в своей короткой жизни. Ее жизнь окончилась трагически, но правда в том, что это было ее желание, и я не думаю, что она боялась в последнюю минуту. Я верила, что теперь она пребывает в мире, и она знает, что те мечты, которые она возлагала на меня, сбылись. Я невероятно скучала по ней, все, что у меня осталось – это одна-единственная фотография, подаренная доктором Калленом на мое первое Рождество в Форксе, но мне не нужны вещи, чтобы хранить память. Она продолжает жить в моем сердце, воспоминания о ее любви и силе никогда не померкнут. Я гордилась, что она сумела сделать выбор, решить, что уже достаточно, и я знала, что Эдвард испытывает те же чувства к своим родителям.

Я многое узнала об Элизабет, читая ее дневник, и яснее всего была ее глубочайшая любовь к детям. Они были ее миром, она верила, что, пока они живы, она не исчезнет, потому что частичка нее будет жить в них вечно. Карлайл вызволил ее из рабства, но освободила себя Элизабет сама, подарив миру детей. Она нашла свободу в любви, в сострадании и жертвенности. Она воспитала трех чудесных мальчиков, которые стали настоящими мужчинами-защитниками. Я верю, что мир стал лучше благодаря их существованию. Она хотела подтолкнуть мир, хоть немного уменьшить в нем страдания, и ей это удалось. Безумно больно, что ее жизнь так оборвалась, но я чувствую, что, где бы она ни была, она гордится своими детьми.

Даже Эдвардом…

Потому что, несмотря на все, через что он прошел, и что делал, мой муж - по-прежнему хороший человек. И не имеет значения, сколько людей осуждают его, какая у него репутация, я знала его суть, и это – единственное, что имело значение. Мне нравилось далеко не все, что он совершал, он воровал и причинял боль другим, но я соглашалась с тем определением, которое ему дали на инициации. Он человек чести.

Что касается доктора Каллена… я часто думаю, что он оказался там, где хотел быть. Его последнее деяние было актом неповиновения, и хотя он нанес вред, он также нашел там свою честь – ту честь, которую не мог отыскать уже очень давно. Он не раз терпел неудачи на пути, совершал ошибки, которые не исправить, но его истинная сущность пробивалась даже сквозь этот мрак. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я была у него в офисе в больнице Вашингтона, я слушала, как он говорил о той ситуации, в которой мы оказались. Он сказал, что пытается спасти Эдварда, хоть Эдвард еще и не знает, что нуждается в спасении… что он пытается найти путь, где никто не пострадает. Тогда я переживала о нас с Эдвардом, я боялась, что погибну, и ему будет больно, но я не понимала, что спасение нужно самому доктору Каллену. Иногда мне кажется, что ему нужна была эта жертва. Я не раз вспоминала тот разговор, я представляла, как повернулись бы события, если бы он с самого начала знал, чем все завершится.

Я помню, как в мое первое Рождество с Калленами мы с Эдвардом гуляли по торговому центру. И тогда он безрассудно заявил, что когда-нибудь выдаст мне Декларацию Независимости, освобождающую меня. Тогда меня это поразило, его наивность вызывала умиление, но я понимала его намерения. Долгие годы я пыталась понять, что такое свобода, и я узнала, что это не ощущение абсолютной безопасности или завершенности, это возможность самому выбирать свою ношу. Это шанс найти смысл жизни, что-то, ради чего стоит бороться, ради чего стоить умереть, ради чего стоит рисковать. Nella vita - chi non risica, non rosica. Мы с Эдвардом стояли перед людьми, которых любили, и клялись быть вместе остаток жизни, но это не была жертва. Мы вместе приняли решение, мы выбрали свою участь, и именно тогда он исполнил свое обещание. В тот момент Эдвард Каллен освободил меня.

Это моя Декларация Независимости.

Сейчас две тысячи десятый год, и где-то, под покровом тьмы, родилась маленькая девочка-рабыня. Она будет расти, тайно желая лучшего в жизни, она будет мечтать о мире, который находится далеко от нее. О мире, где у нее могут быть друзья, она сможет пойти в школу, влюбиться и однажды выйти замуж. О мире, где она сможет отправиться, куда пожелает, и стать тем, кем захочет. О мире, где люди будут видеть ее и знать о ее существовании.

Я не знаю ее имени, но я верю, что когда-нибудь кто-нибудь это сделает.

The End

 

Ауттейк 2 – Начало и конец [P84]

 

«Мир круглый. То место, которое выглядит как конец, может запросто оказаться началом»

Иви Бэйкер Приест

 

Элизабет Каллен

Мой муж всегда хотел быть врачом.

Некоторых людей удивил бы этот факт, учитывая семью, в которой он родился, но мне это казалось идеально подходящим. Карлайл был сострадательным человеком с большим сердцем и неувядающим желанием доказать обратное. Он постоянно повторял, что я слишком ранимая для своего же добра, он переживал, что люди заметят это и будут использовать против меня, но он отказывался видеть, что он сам такой же уязвимый, как и я.

 

Много лет назад Карлайл нашел этого тощего черного маленького котенка на траве около нашего дома. Он копался в одном из моих цветников; мой муж накричал на животное, ожидая, что оно убежит от страха, но оно, напротив, ринулось прямо к нему. Карлайл отвернулся, чтобы уйти, а кот последовал за ним, и он уже раздумывал, а не ударить ли его ногой, чтобы заставить отстать, но я знала мужа слишком хорошо и понимала, что так он никогда не поступит. Будучи таким человеком, он никак не мог отвернуться от чего-то столь беззащитного. Наконец он поднял котенка и занес его внутрь, положив мне на кухонную стойку, а потом начал обыскивать ящики в поисках тунцовой консервы.

 

Кот остался с нами и получил имя Тень благодаря своей темной шерстке и сверхъестественной способности всюду ходить за людьми. Но, в конце концов, он стал самым настоящим ночным кошмаром. Дом кишел блохами, он уничтожил нашу мебель, царапая и кусая ее, а когда мальчики пытались отогнать его, он шипел на них. Все они были еще маленькими; Эдвард едва начал ходить, а потом все усугубилось, когда у него обнаружилась аллергия. Мой бедный младший сыночек, с его слезящимися глазами и зудом кожи, он был совершенно очарован этим пушистым созданием. Это стало настоящей катастрофой, но мой муж нашел выход.

Когда поведение кота стало еще более невыносимым, в дело вступила я, и тогда Карлайл с неохотой попросил Эсме взять его, отказываясь выбрасывать животное назад на улицу. Кот прожил с ними несколько месяцев, а потом умер от кошачьей лейкемии. До его смерти муж постоянно проверял кота, когда был у сестры, в его глазах это было чем-то очень обычным, но в таком поступке я видела проявление его характера. Он просто не мог отвернуться и забыть что-то настолько беззащитное, даже если это существо причиняло ему жуткие неудобства.

 

Если в силах Карлайла Каллена было кому-то помочь, он это делал.

 

Его желание быть врачом конфликтовало с тем путем, который он выбрал в жизни, но его глубинные ценности никогда не менялись. Я знала, что он убивал людей, я знала, что он непреднамеренно уничтожал чужие жизни, но я также знала, что его это не захватывает. Он поступал так только потому, что должен был, откажись он, они уничтожили бы его. Он учился и брал занятия, когда это не пересекались с его обязанностями; он всегда поддерживал ту часть себя, которая стремилась помогать людям, а не мучить их, хоть он сам и не осознавал это.

Он считал себя презренным человеком и не понимал, как я порой могу смотреть на него, а тем более любить. Он считал себя плохой, холодной личностью, не заслуживающей ценности, подаренные жизнью. Он постоянно пытался искупить вину за вещи, которые ему не подчинялись, он отчаянно хотел изменить то, что уже стало прошлым. Ему казалось, что он проклят, он боялся, что все, чего он касается, обречено, но он не видел правду. Он был благословенным мужчиной, тем, кто пожертвовал собой, потому что обладал большим сердцем. Ему досталась нелегкая судьба, но он старался изо всех сил и делал то, что нужно для выживания, но ведь все мы стремимся к этому – выжить.

 

Мужчина, которого я любила, никогда не причинял боль людям, только если у него не было иного выбора. Мой Карлайл Каллен давал еду голодым и приют нуждающимся, он всегда хотел сделать больше, чем мог.

Извне он казался жестким, а иногда и грубым, но внутри он был мягким. Именно поэтому я знала, в тот самый момент, когда встретила маленькую Изабеллу Свон, что мой муж однажды поможет ей. Он мог еще не понимать этого, он мог отрицать правду, но я ни секунды не сомневалась.

 

Когда-то давно Карлайл пытался помочь мне с собственными проблемами, и тогда он рассказал мне о феномене, называемом детской амнезией – так можно объяснить, почему мы не помним наше рождение или младенческие годы. Доктора не до конца уверены, почему это случается, существует множество теорий, и некоторые из них говорят, что мы инстинктивно подавляем воспоминания, связанные с травмой или нашей неспособностью понять. Я не помнила свою жизнь до рабства, у меня не осталось воспоминаний о моих родителях или о нормальном детстве. Первое, что я помнила – как я лежала на холодном цементе в подвале и плакала, а надо мной стоял какой-то мужчина и говорил непонятные мне вещи. Обычно первые воспоминания появляются у людей в три с половиной года, но у некоторых – позже. Например, мои появились в шесть лет.

 

Когда я впервые встретила Изабеллу Свон, ей было как раз три с половиной. Карлайл повез меня в Лас Вегас на уикенд, чтобы отпраздновать нашу годовщину, и сразу после прибытия он получил звонок, сообщающий, что ему нужно отправиться в Финикс по делам. Эта новость вызвала у меня такой страх и чувство опустошенности, что подогнулись коленки.

Финикс – место, где я провели худшие годы своей жизни. Мне отчаянно хотелось вспомнить нормальные годы своего детства, время, когда я, должно быть, была счастлива и любима, но Финикс всегда заслонял эти воспоминания. Эвансоны поработили меня, мучили меня, причиняли боль, и когда Алек забрал меня у своей матери и отвез в Чикаго, я поклялась, что больше никогда не вернусь в это место. Это Ад на земле, последнее место, где мне бы хотелось оказаться, особенно на годовщину.

 

Карлайлу были прекрасно известны мои чувства, поэтому напряжение в машине душило нас всю дорогу в Аризону. Я не столько злилась на него, сколько волновалась, боясь того, что ждет меня после приезда. Я тяжело работала, чтобы справиться с пережитым в Финиксе, и мне было страшно, что возвращение туда уничтожит весь мой прогресс. Когда мы прибыли, я попросила у мужа минутку передышки, чтобы взять себя руки. Сердце бешено билось в груди, желудок крутило, голова закружилась. Я делала глубокие вздохи, чтобы успокоиться, и пыталась ободрить себя мысленной беседой. Я знала, что мой муж никогда не позволит обидеть меня, но меня пугала близость людей, которые помнили меня исключительно как рабыню. Тошно, что окружающие могут смотреть, как мучают ребенка, но не пытаются остановить это, эти размышления ввели меня в столь глубокую задумчивость, что я не заметила ее приближение.

 

Я услышала громкий визг ребенка, этот звук вырвал меня из оцепенения, я быстро развернулась и увидела, как прямо на меня несется маленькая девочка. Я ждала, что она остановится или оббежит меня, но вместо этого она врезалась прямо в мои ноги. Я отшатнулась на несколько шагов, а она упала на попу и подняла на меня удивленный взгляд. Казалось, что мое присутствие глубоко озадачило ее, она не ожидала, что кто-то появится у нее на пути.

Я с минуту ее разглядывала, пораженная, какой неопрятной и хрупкой она выглядела. Ее лицо было чумазым, ладони почти черными от грязи, а одежда изношенной и порванной. У меня не хватило бы слов, чтобы описать, как спутались ее волосы, они представляли собой просто грязный клубок. Она смотрела на меня, как на привидение. Мне стало интересно, кто отвечает за нее, потому что, очевидно, что этот человек совершенно провалил свою работу.

 

- Ты ужасно грязная, дитя, - заметила я. Она нахмурилась и сконфуженно посмотрела на свою одежду.

- Где? – удивленно уточнила она, ее голос звучал так мило и невинно, словно она действительно не понимала, как выглядит.

- Везде, - со смехом сказала я, падая перед ней на колени и прижимал палец к кончику ее испачканного носа.

- О, хорошо, - с улыбкой ответила она, словно мой ответ принес ей огромное облегчение. Я засмеялась, глядя, как засветилось ее лицо. – Хочешь поиграть?

- Во что мы будем играть? – спросила я, с улыбкой глядя на ее милую позу. Несмотря на свой неухоженный вид, в ней была искорка, эта маленькая тоненькая девочка очаровывала. Сквозь ее внешний вид пробивалось внутреннее свечение, и оно скрывало все остальное. Происходящее казалось немножко нереальным.

 

- Не знаю, - ответила она, на ее лице застыла задумчивость, она прикусила губу. Я внимательно наблюдала, изучая ее крошечное тельце и думая, почему никто не присматривает за такой красивой маленькой девочкой. Где ее родители?

- Как тебя зовут, милая? – спросила я.

- Изабелла Свон, - уверенно ответила она.

- Изабелла Свон, - повторила я, пытаясь вспомнить, слышала ли я когда-то об Изабелле. Я не помню, чтобы у Свонов была маленькая дочь или внучка, но я плохо знала людей в Финиксе, это вполне могло быть правдой. – Сколько тебе лет, маленькая Изабелла?

- Три! – ответила она, показывая два пальца. Я рассмеялась, ее уверенность забавляла. Я потянулась и расправила еще один ее пальчик, чтобы получилось три.

- Вау, так ты большая девочка, да? – спросила я.

- Так мама говорит! Мама всегда говорит, что большие девочки хорошие. А я хорошая, если я грязная? Мама говорит, что грязь – это плохо, она не любит, когда я играю в грязных местах, но мне нравится грязь. О-о, мы может там поиграть! – выпалила она. Я усмехнулась и ответила, что можем, а потом спросила, что еще она любит делать. - Не знаю. Иногда я помогаю маме, но она сказала, не сегодня.

 

Она встала, пока говорила, и начала расправлять одежду. Я нахмурилась, увидев, что ее ступни кровоточат и тоже грязные. – У тебя кровь течет, - заметила я. – Ты, наверное, порезалась или еще что-то. Печет?

- Кровь всегда течет, но это не больно! Мама говорит, я храбрая, - с гордостью ответила она.

- Тогда думаю, что ты и вправду храбрая! – сказала я, смутившись, что мать позволяет своему ребенку гулять в таком виде. Кстати, чья она дочь? - Но чтобы кровь не текла, надо носить обувь. Разве песок не печет ноги?

Изабелла покачала головой. - Я люблю песок, он грязный! У меня нет обуви, мама говорит, что когда я подрасту, смогу носить ее обувь, но у меня пока нет своей. А кровь это хорошо, если я не захожу в дом. Мне нельзя туда, хозяин злится.

 

Как только она произнесла эти слова, я застыла в полном ужасе, уставившись на нее. Хозяин?! Я была поражена, я не могла понять, как такая яркая и крошечная девочка может иметь хозяина. Она слишком милая, слишком хрупкая и маленькая, чтобы быть чьим-то рабом. Она же еще ребенок, она младше моих детей, это не может быть правдой. Я сама была такой, я видела десятки людей, подобных мне, но она не может быть одной из нас. Она слишком молода и слаба для такой жизни.

Меня так ошарашило происходящее, что я перестала замечать что-либо, кроме девочки передо мной. Я услышала, как Карлайл громко назвал мое имя другому мужчине, я повернула голову и заметила в дверях старшего Свона. Он улыбнулся мне, но как только он заметил девочку возле меня, улыбка тут же исчезла. Меня охватывали злость и боль, я едва сдерживала дрожь, ужасаясь происходящему. Он поработил эту прекрасную маленькую девочку! Как такое вообще возможно?!

 

Он со злостью заорал, его тон напугал ребенка и тут из-за угла здания выбежала женщина. Она рассыпалась в извинениях, а потом схватила ребенка и потянула ее к большому деревянному сараю во дворе. Через секунду я поняла, что это ее мать, и кусочки паззла постепенно становились на свои места. Мать Изабеллы Свон была одной из рабынь, а учитывая, что организация моего мужа не порабощает мужчин, я точно знала, откуда появился ребенок. Девочка была незапланированной, нежеланной, зачатая презренным способом и игнорируемая всеми.

 

Но она имела значение.

 

Я видела, как мать ругает ее и мне было больно– она не сделала ничего плохого. Я смотрела на это, как будто это мой ребенок, дорогой и чувствительный, отчаянно нуждающийся в любви и внимании. Вскоре ее мать ушла, оставив ее сидеть одну, и я не колебалась ни секунды, направляясь к ней. Она понурила голову, безразлично оставляя на грязи разводы рукой, по щекам бежали слезы, оставляя дорожки на испачканной коже. Сердце сжалось от такого зрелища, я присела рядом с ней.

- Могу я присоединиться к тебе? – мягко спросила я. Она глянула на меня и кивнула, оживившись, когда я села прямо в грязь. Мне было все равно, что подумают другие, все равно, какой будет реакция мужа, потому что единственное, что имело значение в этот момент – это бесценное дитя.

 

Я провела руками по холодной, сухой земле, как она недавно, а потом набрала полную ее горсть и пропустила сквозь пальцы. – Итак, тебе нравится грязь? – спросила я, заинтересовавшись ее жизнью. Очевидно, она была еще слишком маленькой, чтобы работать. – У тебя есть лопатка и ведерко, чтобы поиграть?

- У мамы есть, - сказала она. – Она говорит, чтобы я не играла с ними, а то поранюсь. Она говорит, что это для взрослых людей.

- Оу, - ответила я. – У тебя должны быть свои, которые будут безопасными.

- У меня нет ничего своего, - сказала она. – Мама говорит, что только хозяин может нам что-то дать.

- Значит, у тебя нет ничего своего? – с любопытством спросила я. Даже Эвансоны позволяли мне иметь личные вещи, чтобы я не притронулась к их имуществу. Они следили, чтобы у меня был надлежащий вид и приличное содержание – тогда я бы не смутила никого, если бы меня заметили рядом с ними. Они бы никогда не позволили своим рабам выглядеть, как Изабелла, думая, что это плохо на них отобразится.

Она озадаченно смотрела на меня пару секунд, а потом пожала плечами, не зная, как ответить на мой вопрос. – С чем ты хочешь поиграть?

- С грязью, - просто сказала она, и после паузы добавила: - Со мной играют друзья!

- У тебя есть друзья? – с улыбкой спросила я. Она с энтузиазмом кивнула.

- Много друзей! Мальчики и девочки! И я им тоже нравлюсь, - ответила она, ее слова смутили меня. Как у нее могут быть друзья? – Мама говорит, что однажды у меня будут реальные друзья.

 

Я вздрогнула, поняв, что все они выдуманные, от этого сердце заныло еще сильнее. Она так отчаянно нуждалась во внимании и любви, что придумывала людей в своем сознании, которые заботились о ней. – Ты хорошая девочка. Нет причины, по которой ты бы кому-то не понравилась, - сказала я.

- Хозяину я не нравлюсь, - тихо пробормотала она.

- А мне нравишься, - сказала я, не зная, как ответить на такое заявление. Я точно знала, что она чувствует, я прошла через эти муки сама, но она слишком молода, чтобы понять это.

 

- Да? – удивленно спросила она. Я улыбнулась, кивая.

- Конечно ты мне нравишься, глупенькая. Хочешь я расскажу тебе секрет? – прошептала я. Она качнула головой, с ожиданием глядя на меня. – Мне не очень нравится грязь.

- А я люблю грязь! – громко сказала она, ослепительно улыбаясь. – Но ты мне нравишься, даже если ты ее не любишь. – Я улыбнулась ее невинности, а потом встала и протянула ей руку. Она сконфуженно посмотрела на меня, прежде чем взять ее. Я подняла ее на ноги.

- Покажешь мне тут все, маленькая Изабелла? – спросила я. Она согласилась и следующие двадцать минут мы провели, прогуливаясь по поместью, она держала меня за руку. Она показала мне крошечное убогое местечко, где она спала, но она утверждала, что оно ей нравится, потому что она могла проводить всю ночь с мамой.

 

Я шла за ней по полям, когда заметила неподалеку кучу шелухи от початков кукурузы, лежащую на земле. У меня появилась идея. Я подошла ближе и взяла несколько штук, а потом повела Изабеллу на крыльцо.

Мы присели и я начала задавать ей вопросы о ее жизни, пока я придавала шелухе форму. Я внимательно слушала все то, что она говорила. Очевидно, что она все еще была крайне наивна, она не понимала, в какой опасности находится и какая жизнь там, за пределами собственности Свонов. Слишком юная, чтобы понимать концепцию рабства, она еще не различала классы людей. В ее глазах нет разницы между мной и ее хозяином, и уже от этого у меня в горле застревал ком.

Она говорила о друзьях и школе, ей хотелось, чтобы в ее жизни это было. Но я знала, что так долго не продлится. Однажды она поймет правду. Однажды она проснется и поймет, в каком мире живет. И потеряет все надежды на будущее. Однажды она сдастся, и эта искорка в ней умрет, исчезнет, станет воспоминанием, которое она быстро забудет.

 

Детская амнезия – так это называл Карлайл. Возможно, она даже не вспомнит нашу встречу.

 

Вскоре на крыльце появился Карлайл и я попросила у него нож, доставая из волос ленточку, чтобы закрепить кукурузную шелуху в форме куклы. Я протянула ее девочке и она с благоговением уставилась на игрушку, в то время как муж сказал, что нам пора. – Спасибо, что позволила мне поиграть с тобой, Изабелла. Ты будешь хорошей маминой девочкой, да?

- Буду. Вы еще приедете поиграть со мной? Вы мне нравитесь, у меня нет друзей, чтобы играть, - проговорила она, все еще глядя на куклу в руке. Мои глаза наполнились слезами, но я попыталась не расплакаться и выдавила улыбку.

- Я посмотрю, что можно сделать, малышка, - прошептала я, голос надломился. Я наклонилась и легонько поцеловала ее в макушку, ощущая мягкость и тепло ее волос. - Пока, bella bambina.

 

Я направилась к машине и увидела, как Изабелла помахала моему мужу на прощание, а потом вдруг сорвалась с места и побежала к нему. Я застыла, когда она обхватила своими тоненькими ручками его ноги, оставляя на его брюках следы грязи. Он напрягся от шока. - Спасибо, что навестили меня! – радостно сказала она.

- Пожалуйста, дитя, - ответил он, аккуратно потрепав ее по голове, когда она отстранилась. Она поскакала назад к засохшему дереву и плюхнулась в грязь с довольной улыбкой на лице.

 

Именно так все началось. Когда я уезжала в тот день из резиденции Свонов, я стала другим человеком. Что-то в Изабелле Свон безвозвратно изменило меня, ее существование разбудило часть меня, которую я долго подавляла – часть, которая была не свободна и никогда не будет.

 

Карлайл спас меня из рабства, он разбил мои оковы, но дать мне свободу он не мог. Свобода не бывает только физической, это эмоциональное свойство, и пока я продолжаю прятаться от прошлого, я никогда ее не найду. Чем сильнее я старалась скрыться от правды, тем дальше я отдалялась от свободы. После встречи с этой красивой маленькой девочкой я поняла, что единственный способ освободить себя – наконец посмотреть в лицо своему прошлому. Я могу идти по жизни и делать вид, что ничего не было, пытаться скрыть шрамы в душе новыми воспоминаниями, но, правда в том, что я просто бегу.

 

Этот крошечный, наивный ребенок преподал мне величайший урок – что значит быть свободной.

 

К тому времени, как мы выехали на шоссе, удаляясь от Финикса, я приняла решение. Я собиралась встретиться со своими демонами, потому только так я могла спасти Изабеллу от ее собственных. Она так похожа на меня, но, в то же время, в ней было то, что я не помнила – счастливый ребенок, который не понимает, что случится с ним в будущем, но полон надежд. В моей памяти эти воспоминания стерлись, на их место пришел ужас и опустошенность, которые я испытывала после. Я не хотела для нее такой жизни. Не хотела, чтобы однажды она проснулась и поверила, что от нее отказались, брошенная и нелюбимая, потому что это не так. Я люблю ее и могу помочь.

 

В моем муже не было такой уверенности. Он сделал неубедительную попытку купить ребенка, пытаясь найти легкое решение, а когда ему отказали, он просто заявил, что все кончено. Я не сдавалась, я повторяла ему, что мы можем найти способ, но он был упрямым дураком. Он думал, что знает лучше меня, его желание защитить меня пересилило все остальное. Но я так легко не сдаюсь…

 

Я должна спасти ее.

 

Каждый раз, когда он ехал в Финикс, я убеждала его взять меня с собой. Я видела, как он колеблется, но мне удавалось уговорить его. Я проводила время с Изабеллой, а он занимался делами. Несколько раз я пыталась завести беседу с ее матерью, но она с неохотой отвечала, зная, кто мой муж. Не могу винить ее, потому что я понимала ее чувства. Разговоры с посетителями хозяина всегда чреваты неприятностями, она не могла пойти на подобный риск. Чем больше времени я проводила с Изабеллой, тем более влюблялась в нее, моя решимость спасти ее укреплялась. И не имеет значения, что для этого потребуется. Это было словно наваждение, мое желание росло с каждым днем.

 

Спустя несколько месяцев после моей первой встречи с Изабеллой, в теплый сентябрьский день, я убедила Ка



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-19; просмотров: 139; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 35.168.18.209 (0.112 с.)