Соотношение международно-правовых, конституционных и уголовно-процессуальных норм в сфере охраны частной жизни 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Соотношение международно-правовых, конституционных и уголовно-процессуальных норм в сфере охраны частной жизни



 

Содержание норм международного права, Конституции Российской Федерации и уголовно-процессуального законодательства показывает, что неприкосновенность частной жизни является одним из самых важных принципов существования правового государства и построения гражданского общества. Однако настоящий параграф не преследует целью произвести тщательную сравнительную характеристику положений международно-правовых, конституционных и уголовно-процессуальных норм, закрепляющих право человека и гражданина на неприкосновенность частной жизни, основанную на их текстуальном анализе. Подобная попытка неизбежно привела бы к дублированию как приведенных выше, так и указываемых далее, в том числе в контексте сравнения, нормативных правил и, как следствие этого – к необоснованному, не вызванному необходимостью увеличению объема работы. Задачу составляет выработка теоретической основы разрешения коллизионных ситуаций, когда нормы, регламентирующие принцип неприкосновенности частной жизни, закрепленные в международных актах, Конституции Российской Федерации и уголовно-процессуальном законодательстве вступают в противоречие, а также – конструирование правового механизма недопущения означенных коллизий.

Вопрос о соотношении коллизионных конституционных и уголовно-процессуальных норм однозначно решается в пользу первых на основании самой же Конституции, которая в ч. 1 ст. 15 указывает: «Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации». В данном случае будет налицо так называемая конкуренция правовых норм, т.е. явное преимущество юридической силы одних над другими.

Неотчуждаемость прав и свобод личности обусловливает то, что они в качестве элемента конституционного статуса, представляющего собой совокупность основных, главенствующих отношений гражданина с государством входят в отраслевой статус личности и составляют его основу. Проблема соотношения конституционного и отраслевого (уголовно-процессуального) статусов, исследованная В.М. Корнуковым, привела ученого к верному выводу о том, что уголовно-процессуальное положение каждого участвующего в деле лица базируется на конституционном статусе гражданина, что этот статус, являясь стержнем всего правового статуса личности, определяет начала отраслевого уголовно-процессуального статуса. Поэтому противопоставление норм уголовно-процессуального законодательства в сфере неприкосновенности частной жизни аналогичным нормам Конституции Российской Федерации недопустимо.

Вместе с тем, соотношение коллизионных норм Конституции Российской Федерации и положений международных договоров, иных законодательных, в том числе уголовно-процессуальных, норм и правил международных договоров на законодательном уровне не определено. Данная ситуация породила острейшую научную полемику по вопросу об иерархическом месте международных договоров в российской правовой системе.

Прежде всего, необходимо обратить внимание на противоречивость положений, содержащихся в ч.1 и 4 ст.15 Конституции Российской Федерации. Так, ч.1 ст.15 гласит: «Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие на всей территории Российской Федерации. Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации». Отсюда следует вывод о том, что в иерархии всех нормативных, в том числе и международно-правовых, актов конституция занимает высшую ступень, и ни одна из норм международного права не должна противоречить Конституции.

Вместе с тем частью 4 ст.15 установлено: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».

На первый взгляд, сформулированный на основе ч.1 ст.15 Конституции Российской Федерации вывод можно поставить под сомнение. Проблема здесь заключается в том, что огульно подчинив нормы российского законодательства правилам, закрепленным в международных договорах, Конституция Российской Федерации не пояснила как следует толковать термин «закон» в контексте ч. 4 ст.15. В Конституции Российской Федерации данный термин используется достаточно часто и при этом толкуется неоднозначно. Так, в одних случаях ему дается расширительное толкование, т.е. под «законом» понимаются не только законы, но и другие нормативные акты. В других случаях он толкуется ограничительно, а в-третьих буквально, т.е. как совокупность пяти разновидностей законов: Конституции Российской Федерации, законов Российской Федерации о поправках к конституции, федеральных конституционных законов, федеральных законов и законов субъектов Российской Федерации.

Неконкретность вышеуказанного конституционного положения породила, прежде всего, острые научные дискуссии по вопросу о том, что обладает высшей юридической силой – Конституция Российской Федерации или международный договор.

Большинство ученых-юристов прочно стоят на позициях приоритета юридической силы Конституции Российской Федерации над международными договорами. Так, по мнению В.А. Карташкина, Конституция России, «признавая приоритет международного права над внутригосударственным законодательством, не распространяет это верховенство на Основной Закон страны». Отметив, что международные договоры РФ являются частью ее правовой системы, Б.С. Эбзеев пишет: «В рамках этой правовой системы нет актов, которые по своей юридической силе стояли бы выше Основного Закона. Следовательно, в случае рассматриваемой коллизии также действует правило о высшей юридической силе Конституции Российской Федерации». Мнения о приоритете Конституции Российской Федерации над международными договорами придерживаются также В.А. Толстик и В.М. Волженкина, которая по данному поводу высказывается весьма категорично: «Только Конституция имеет прямое действие и обладает верховенством над правовыми актами любой юридической силы, включая международные договоры Российской Федерации».

Поставив международно-правовые положения по юридической силе ниже Конституции Российской Федерации, авторы пытаются отвести им конкретную ступень иерархической лестницы в правовой системе Российской Федерации.

В последнее время по данному вопросу в литературе начинает складываться мнение о том, что ратифицированное международное соглашение обладает во внутригосударственной правовой системе юридической силой, равной силе того акта, которым он ратифицирован. Ратификация же представляет собой акт утверждения договора высшими органами государства, выражающий согласие на его обязательность. Так, В.М. Волженкина пишет: «Утверждение международного договора путем принятия федерального закона (ратификация) наделяет его статусом, равным федеральному закону, но международный договор не приобретает преимуществ перед федеральным законом, что вытекает из конституционного положения ч.4 ст.15. В этом статусе международные договоры входят в правовую систему страны и должны применяться как федеральные законы».

С точки зрения В.А. Толстика, «поскольку нормы международного права вводятся в правовую систему Российской Федерации посредством выражения на их обязательность для Российской Федерации, и высшей формой выражения такого согласия является федеральный закон (в буквальном смысле этого слова), следовательно, и юридическая сила норм международного права должна приравниваться к актам этого иерархического уровня с учетом внутривидового приоритета».

Необходимо также отметить, что в юридической литературе получило распространение мнение о том, что приоритетом над федеральными законами или, по крайнем мере, равной с ними юридической силой обладают только ратифицированные договоры.

Между тем, согласие на обязательность для Российской Федерации договора, согласно Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации» может выражаться в форме федерального закона не только ратификацией, но и иными способами – утверждением, принятием (ст.20), присоединением (ст.21). В связи с этим правильным представляется мнение В.А. Толстика о том, что «любой международный договор, согласие на обязательность которого для Российской Федерации выражено в форме федерального закона … иерархически будет расположен выше федерального закона». Этот вывод, во-первых, подтверждается постановлением пленума Верховного Суда «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия»: «…суд при рассмотрении дела не вправе применять нормы закона, регулирующего возникшие правоотношения, если вступившим в силу для Российской Федерации международным договором, решение о согласии на обязательность которого для Российской Федерации было принято в форме федерального закона, установлены иные правила, чем предусмотренные законом. В этих случаях применяются правила международного договора Российской Федерации». Во-вторых, в пользу указанного вывода говорит нормативно закрепленный механизм разрешения коллизий международно-правовых правил и положений ряда законодательных отраслей федерального уровня, регулирующих одинаковые общественные отношения. Так, ч.2 ст.7 Гражданского кодекса Российской Федерации указывает: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем те, которые предусмотрены гражданским законодательством, применяются правила международного договора». Часть 2 ст.3 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации устанавливает: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила исполнения наказаний и обращения с осужденными, чем предусмотренные уголовно-исполнительным законодательством Российской Федерации, то применяются правила международного договора». Статья 6 Таможенного кодекса Российской Федерации гласит: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем те, которые предусмотрены настоящим Кодексом и иными актами законодательства Российской Федерации по таможенному делу, то применяются правила международного договора». И, наконец, ч. 3 ст. 1 УПК Российской Федерации предусматривает: «…Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные настоящим Кодексом, то применяются правила международного договора».

Основываясь же на ч. 3 ст. 76 Конституции Российской Федерации, которая гласит: «Федеральные законы не могут противоречить федеральным конституционным законам», ученые ставят международные договоры лишь на третью ступень иерархической лестницы правовой системы России, располагая на предыдущих двух Конституцию Российской Федерации и федеральные конституционные законы соответственно.

Наряду с данным мнением в литературе были высказаны и другие позиции. Так, И.П. Блищенко полагает, что международный договор, соответствующим образом вошедший в силу, действует на территории государства как национальный закон, т.е. «он может действовать параллельно с национальным законом, дополняя его или создавая специальный режим». Возражая ему П.Н. Бирюков пишет: «…остается непонятным, каким образом международный договор может «дополнять» закон (нормативный акт) – принципиально иной источник права».

Действительно представляется неясным, как международный договор может дополнять или подменять собой национальный закон, либо параллельно с ним регулировать однородные правоотношения. Каким нормативным актом следует руководствоваться правоприменителю в конкретной правовой ситуации, а тем более в условиях коллизии их норм?

По мнению С.В. Черниченко, ссылки в п. 4 ст. 15 Конституции на общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры, которым отдается приоритет перед законами, превращают соответствующие международно-правовые нормы (договорные и обычные) в конституционные. К такому выводу он приходит исходя из того, что, по его мнению, в п. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации термин «закон» употреблен без указания на то, что он не охватывает положения Конституции.

В контексте предмета настоящего исследования представляет особый интерес и во многом вызывает наше одобрение позиция И.И. Лукашука, который с одной стороны признает верховенство Конституции Российской Федерации, а с другой – делает весьма существенную оговорку относительно общепризнанных принципов и норм международного права, касающихся прав и свобод человека и гражданина. Последние он ставит как минимум в один ряд с Конституцией Российской Федерации. Свою аргументацию он выстраивает следующим образом. В соответствии с концепцией демократического правового государства Конституция Российской Федерации придала особый статус общепризнанным принципам и нормам о правах человека: «В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией» (ч.1 ст.17). Исходя из того, что принципы и нормы международного права в данном случае указаны даже перед самой Конституцией, И.И. Лукашук делает вывод о том, что они обладают, по крайней мере, не меньшей силой. Кроме того, он считает, что это подтверждается и общей концепцией Конституции: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью» (ст. 2). Конституция, как и соответствующие международные акты, исходит из того, что «основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения» (ч. 2 ст.17). Наконец, он полагает, что это подтверждается и ч. 2 ст. 55, согласно которой «перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина». Правда, данная позиция в науке международного права подвергается критике.

Так, С.Ю. Марочкин пишет: «Вряд ли назначение ч. 1 ст. 17 – установить приоритет международного права, скорее, она содержит указание на правовые основы в вопросах прав человека, соответственно и смысл ее прочитывается так: права человека признаются и гарантируются в соответствии с Конституцией, которая закрепляет их согласно общепризнанным нормам международного права. Поэтому данная статья не ослабляет положение о высшей юридической силе Конституции в правовой системе Российской Федерации».

Хотя позиция ученых о равенстве норм Конституции и международного права по юридической силе является более предпочтительной, чем мнение о приоритете первых над вторыми, нельзя полностью разделить ее. Ведь, если согласиться с тем, что Конституция и нормы международного права юридически равновелики, становится непонятным, какими правилами необходимо руководствоваться при разрешении их возможных коллизий.

Соглашаясь с точкой зрения о приоритете международных договор над федеральным отраслевым законодательством, нельзя разделить мнения о преимуществе над первыми по юридической силе положений Конституции Российской Федерации.

Прежде всего, наша позиция основывается на несогласии с аргументами, обосновывающими указанное мнение, в качестве которых, в частности, приводится ссылка на особый порядок выражения согласия на обязательность для Российской Федерации международных договоров, установленный в ст. 22 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»: «Если международный договор содержит правила, требующие изменения отдельных положений Конституции Российской Федерации, решение о согласии на его обязательность для Российской Федерации возможно в форме федерального закона только после внесения соответствующих поправок в Конституцию Российской Федерации или пересмотра ее положений в установленном порядке». Кроме того, в качестве свидетельства в пользу приоритета Конституции Российской Федерации, указывается на то, что Конституционный Суд Российской Федерации (п. «г» ч. 2 ст. 125 Конституции РФ) может признать не вступивший в силу договор или отдельные его положения не соответствующими Конституции Российской Федерации. При этом не соответствующие Конституции Российской Федерации международные договоры Российской Федерации не подлежат введению в действие и применению (ч. 6 ст. 125 Конституции РФ). Однако эти аргументы свидетельствуют скорее об обратном! Указанные законоположения как раз и вызваны признанием приоритета положений международных договоров, правда еще не введенных в действие. В связи с этим назначение вышеозначенных законодательных правил состоит в том, чтобы поставить препоны таковому введению во избежание их конкуренции с положениями Конституции Российской Федерации.

Действительно, конституционность подлежащих ратификации договоров должна выясняться на стадии подготовки их проекта и закона о ратификации соответствующим комитетом парламента и Конституционным Судом Российской Федерации. В юридической литературе, кстати, указывалось на необходимость решать вопрос о соотношении международных и национальных норм именно на данном уровне. Если же будет установлено, что не вступивший в силу для Российской Федерации международный договор или отдельные его положения противоречат Конституции России, то необходимо либо внести в Конституцию соответствующие поправки на основании ст. 22 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», либо при участии всех договаривающихся сторон внести изменения в международный договор. Если же договор вступил в действие, то в случае его коллизии с конституционными нормами необходимо руководствоваться основополагающим принципом международного права о недопустимости ссылаться на положения своего внутреннего законодательства в качестве оправдания невыполнения договора – «pacta sunt servanda» (договор должен соблюдаться). Понятно, что в создании международного договора Российской Федерации принимали участие как минимум еще одно государство или международная организация. И в одностороннем порядке, после того как договор вступил в действие и приобрел обязательность для России, игнорировать их волю вряд ли допустимо.

Необходимо отметить, что конституционное право некоторых стран идет по пути признания приоритета международных договоров. Так, в частности, по Конституции Голландии преимущество международных договоров признается в отношении всего законодательства, включая конституционное, правда не безоговорочно. Противоречащее указанной Конституции постановление договора должно быть одобрено парламентом большинством в две трети поданных голосов (ст. 91/3). После этого суд применяет соответствующее постановление договора, а не противоречащую ему конституционную норму.

В.С. Шадрин по данному поводу справедливо указывал: «Практическая деятельность по реализации предписаний уголовно-процессуального закона не должна приводить к ограничению прав личности, вопреки конституционным положениям…, а также нормам международного права, независимо от восприятия их внутригосударственным правом, устанавливающим пределы ограничения прав человека, ниже которых правоприменитель не вправе опуститься ни в коем случае, при любой коллизии между интересами личности и общества».

Кстати, и неоднократно упоминаемый выше И.И. Лукашук в последнее время все больше склоняется в сторону приоритета международных норм о правах человека над Конституцией Российской Федерации и заключает, что концепция абсолютного приоритета Конституции противоречит международному праву.

Косвенно позицию о приоритете международных норм о правах человека над конституционными и отраслевыми подтверждает и следующее высказывание В.С. Шадрина: «Участник уголовного процесса сейчас может рассматриваться как обладатель субъективных прав, предоставленных ему, во-первых, УПК и иными Федеральными законами…; во-вторых, Конституцией России …; в-третьих, международными правовыми актами о правах человека. Из столь солидного набора своих прав их субъект в принципе может выбрать для реализации любое по своему усмотрению, добиваясь для себя наиболее выгодного правового режима. Если его не устроит регламентация правового положения личности в отраслевом процессуальном законодательстве, он может истребовать свои правовые возможности, предусмотренные Конституцией России, а в случае более благоприятного их изложения в международном договоре – обратиться к нормам международного права».

Однако в контексте последнего утверждения необходимо обратить внимание на следующее обстоятельство. Так, прежде всего, международно-правовым актом права и свободы человека и гражданина, нашедшие отражения в Конституции и отраслевом законодательстве Российской Федерации, могут быть расширены, или, возможно, закреплены какие-либо новые права. Точно также Конституция Российской Федерации может предусматривать расширение прав граждан по сравнению с отраслевым законодательством или содержать какие-либо права, не получившие в нем регламентации. Последнее, кстати, наглядно иллюстрируется примером статьи 49 Конституции Российской Федерации, закрепляющей принцип презумпции невиновности, и статьи 51 Конституции Российской Федерации, наделяющей гражданина правом не свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников. Указанные нормы, не были закреплены в УПК РСФСР, однако применялись при производстве по уголовным делам непосредственно.

При разрешении подобных коллизий процессуальным органам и их должностным лицам, понятно, необходимо руководствоваться правилом (принципом) верховенства нормативного акта в российской правовой системе, т.е. применению подлежит нормативный акт, обладающий большей юридической силой. И от волеизъявления гражданина в силу принципа публичности здесь ничего не зависит.

Вместе с тем, международно-правовой акт может также ограничивать, и довольно существенно, права человека, и прежде всего, право на неприкосновенность частной жизни, в частности, содержать основания и порядок их ограничения или отмены вообще, не предусмотренные национальным, в том числе конституционным, законодательством. Потенциальная возможность подобных ограничений становится очевидной в свете таких приобретающих все более широкое распространение и принимающих самые разнообразные формы социальных, техногенных и природных катаклизмов континентального и даже планетарного масштаба, как терроризм, эпидемии, эпизоотии, аварии на объектах химической, атомной промышленности и энергетики, лесные пожары, наводнения, землетрясения и т.п. Понятно, что установление ограничений прав человека в целях локализации и устранения указанных катаклизмов и их вредоносных последствий направлены во благо самого человека. Поэтому и в указанном случае, независимо от волеизъявления граждан, необходимо применять вышестоящий по юридической силе в иерархии российской правовой системы нормативно акт, пусть даже посредством такого применения правовой статус лица в части предоставленных ему прав, терпит значительный урон по сравнению с регламентацией последних нижестоящим нормативным актом.

Помимо указанного, при разрешении коллизий между международно-правовыми нормами и нормами национального законодательства необходимо обращать внимание на условия исполнения международно-правовых актов присоединившимися странами и степень их обязательности для последних, которые, как правило, устанавливаются (оговариваются) в соответствующих преамбулах. Так, если присоединившиеся страны выражают безусловное и безоговорочное согласие следовать положениям международного документа, соблюдать содержащиеся в нем требования, то в случае возникновения противоречия положений международного акта правилам акта внутригосударственного подлежат применению первые. Примеры такого безоговорочного согласия содержатся, в частности, в преамбулах к Международному пакту о гражданских и политических правах 1976 г., к Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания 1984 г., к Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.

Вместе с тем, страны-участники далеко не всех международных актов столь категоричны в своих обязательствах. Присоединение государств к таким актам бывает опосредовано оговоркой о невозможности незамедлительного, безграничного и всеобъемлющего исполнения закрепленных в них правил в силу ряда правовых, политических, социально-экономических, географических и других факторов, характеризующих развитие государства вообще и аппарата его уголовной юстиции в частности. Так, например, в п. 2 Предварительных замечаний к Минимальным стандартным правилам обращения с заключенными ООН 1984 г. указывается: «Принимая во внимание разнообразие юридических, социальных, экономических и географических условий в мире, ясно, что не все эти правила можно применять повсеместно и одновременно. Они должны, однако, вызывать к жизни постоянное стремление к преодолению практических трудностей, стоящих на пути к их осуществлению, поскольку в целом они отражают те минимальные условия, которые Организация Объединенных Наций считает приемлемыми». Или, например, в п. 1.5. Части первой «Общие принципы» Минимальных стандартных правил ООН, касающихся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних (Пекинских правил) 1985 г. говорится: «Настоящие правила будут осуществляться в контексте экономических, социальных и культурных условий, существующих в каждом государстве-члене».

Таким образом, международно-правовые акты последней группы закрепляют некие позитивные ориентиры, своеобразные «маяки», к которым обязуются стремится государства-участники, обеспечивая соблюдение и защиту прав и свобод граждан, вовлекаемых в уголовное судопроизводство. Необходимо подчеркнуть, что здесь присоединившиеся государства обязуются не исполнять правила международно-правового акта, а максимально, всеми возможными силами и средствами, стремиться к их исполнению. В связи с этим вряд ли в данном случае допустимо разрешение коллизии национальной и международно-правовой норм в пользу последней.

Как справедливо указывает В.С. Шадрин, «в настоящее время в международных правовых документах зафиксирован минимум прав человека, ниже которых правовые возможности личности в государствах, признаваемых в мире демократическими и правовыми, не должны опускаться». Соответственно и отечественный законодатель при регламентации прав личности, и отечественный правоприменитель при их обеспечении не должны опускаться ниже стандартов, закрепленных в международно-правовых документах.

Изложенное выше приводит к следующим выводам. Так, во-первых, термин «закон», приведенный в ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации в контексте положения о приоритете над ним правил международного договора следует толковать расширительно, т.е. признать, что он охватывает собой и собственно Конституцию Российской Федерации. Таким образом, в Российской Федерации должен действовать абсолютный примат международно-договорных норм над внутригосударственным законодательством любого уровня, включая конституционный, в том числе норм, регулирующих неприкосновенность частной жизни. Данное правило должно получить непосредственное ясное и четкое закрепление в Конституции Российской Федерации.

Во-вторых, Конституция Российской Федерации и уголовно-процессуальное законодательство в части регламентации обеспечения прав и свобод человека и гражданина вбирают в себя опыт международного сообщества, поэтому различия неприкосновенности частной жизни в уголовном судопроизводстве как его международно-правового и конституционного принципа в настоящее время нивелируются.

 

Глава 2. Соблюдение международно-правового и конституционного принципов неприкосновенности
частной жизни при производстве по уголовным делам

 



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-19; просмотров: 230; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 54.211.203.45 (0.027 с.)