Город – ярко мерцающее море светлячков

 

Маруланда, сидя на вершине горы, самой высокой среди окрестных гор, и положив руки на колени, задумчиво созерцал необъятность ночи. Переведя свой взгляд туда, дальше моря ночи, застывшего в своей неподвижности, он остановился на ярко мерцающем море светлячков: это зрелище плавно перетекло в образ воображаемого города. Он решил отправиться в путь этой же ночью и шёл вниз по склону Кордильеры до тех пор, пока его не застал день; это было как знак, и Маруланда решил отдохнуть на вершине одной из гор. Видение города исчезло, сейчас перед ним лежал величественный гордиев узел зелёного цвета: Маруланда шёл навстречу гигантскому змею.

Через три часа Маруланда продолжил свой путь, спускался и поднимался как на бесконечных качелях; он отдыхал то в глубине гор, то на берегу речки, бегущей по ущелью, то на склонах гор, когда искал хоть немного тени для отдыха там, где был кустарник. На исходе 15 дня, увидев с горы долину, покрытую свинцовыми тучами, он понял, что, наконец-то, величественный узел зелёного цвета закончился. Его губы невольно прошептали: «А сейчас я пойду навстречу другому змею».

День сменился ночью, ночь – рассветом, когда в 6 часов утра он очутился на берегу реки и для того, чтобы перейти эту реку, надо было пройти по импровизированному мосту из связанных между собой стволов деревьев. Но ещё до того, как он увидел реку и мост, зачарованный Маруланда обратил внимание на громадину из цемента, столпотворение высоких и низких сооружений; громадину, словно нарисованную и раскрашенную в кричащие цвета пятилетним ребёнком. И когда Маруланда уже шёл по первой улице города, но, разумеется, после того, как предварительно прикинул в уме пути возможного отступления через двери и окна, он был поражён видом огромного множества людей; такого количества он не видел никогда в своей жизни, этот поток изливался и растекался по разным улицам; молчаливое, немое множество с бешеной торопливостью в глазах, которые казались часами на городской башне. Маруланду толкали локтями в спину и спереди, его бросало то в одну, то в другую сторону, иногда людской поток заставлял Маруланду вертеться волчком на одном месте, не позволяя самому выбрать путь для своих ног.

Неожиданно, вытолкнутый человеческим водоворотом, он, беспомощный, очутился на пустынной середине улице. Тишина охватила его со всех сторон, словно невидимая сеть. Он попытался освободиться от этого наваждения, махнув на всё рукой, и решил пойти поискать другую улицу, которая позволила бы ему спокойно осмотреть приснившийся город. Запоздалый жест. Лавина машин с рёвом хлынула на него, тишина взорвалась рёвом автомобильных сигналов. В это мгновение он подумал: «Это похоже на прорвавшуюся реку…». Но времени для размышлений не было. Так и не поняв как именно, он оказался в воздухе, в фантастическом прыжке с середины улицы по направлению к спасительному тротуару. В ушах шумело, он чувствовал себя абсолютно беззащитным на местности, где нет никаких надёжных естественных укрытий.

Он шёл уже по другой улице, когда прямо на его глазах день резко сменился ночью. Маруланда вынул из заднего кармана своих брюк фонарик и стал освещать себе путь. Впереди, в нескольких метрах от него, была уже привычная темнота, и она поглощала слабый свет его фонарика.

Он шёл по длинной улице, не встречая тех препятствий, которые обычно попадались ему в горах или сельве во время ночных переходов. Это было как на равнине Толимы, но только без необходимости добираться до рассвета к берегам реки Магдалены. И словно умножающийся мираж, Маруланда увидел, как двери и окна начинают растворяться, чтобы озариться вспышками перекрёстного огня всех калибров, который, к счастью, и великому удивлению Маруланды, не причинял ему ни малейшего вреда. Мираж исчез вместе со вспышками залпов.

Улица превратилась в узкий полуосвещённый коридор, и в конце его был лифт с распахнутыми дверями. В одной из стен было вделано что-то вроде бутылки с жидкостью, очень напоминающей по цвету воск, но только светящийся изнутри, поэтому он без труда разглядел цифру 14. Подъём казался стремительным из-за той пустоты, которую он, вдруг, ощутил в желудке, как будто кто-то уколол туда сотней булавок. Дверь открылась, и Маруланда оказался на крыше высокого здания. Звёзды уже начали свой полёт светлячков, чтобы исчезнуть в положенное время. Взгляд Маруланды медленно скользил вслед за исчезающим светом до тех пор, пока не натолкнулся на выступы и впадины, прочерченные на горизонте контуром далёкого змея – вечного образа Кордильеры.

 

Смерть

 

«Снайпер», который на фотографиях, - ненастоящий…»

 

«Мануэль Мруланда, подписывающий коммюнике от имени РВСК – это ненастоящий «Снайпер» – утверждал Виктор Москера Чаух на страницах газетыEl Siglo 13 июня 1983 г. Известный политик заявил журналисту этого издания о том, что «он очень хорошо знает «Снайпера» ещё с тех времён, когда был губернатором Кауки, и что в то время тоже предпринимались усилия по достижению мира…».

Будучи спрошенным по данному вопросу, сенатор Херман Була Ойос, который предложил проект закона об амнистии, и который установил прямые контакты с Батеманом, сказал: «Да, Виктор тоже говорил мне о том, что «Снайпер», который представлен на фотографиях, - ненастоящий».

Но, в таком случае, Вооружённые Силы должны внести полную ясность в этот вопрос, поскольку именно для этого в их составе и существует самая развитая в Латинской Америке разведывательная служба. И, как утверждают многие, самая профессионально подготовленная»1.

После таких утверждений Москеры Чаукса, Председатель Комиссии по Примирению, Хон Агудело Риос, обнародовал следующее заявление:

«Для членов Комиссии по Примирению является неоспоримым фактом то, что Мануэль Маруланда Велес жив и что именно с ним в январе этого года мы вели переговоры, о которых известно всей стране.

Доктор Виктор Москера Чаух, к которому мы питаем чувство большого уважения, считает иначе, он полагает, что Комиссия встречалась не с подлинным или настоящим Мануэлем Маруландой Велесом. Таким образом, он высказал сугубо своё личное мнение по данному вопросу, основанное на его личном знакомстве с этим человеком; мнение, которые было бы ошибкой воспринимать, как некое категоричное суждение, поскольку сам доктор Москера не давал оснований для такого истолкования своих слов.

Я полагаю – и это сугубо моё личное мнение, – что сомнения в существовании настоящего Маруланды Велеса объясняются, главным образом, его традиционной недоступностью СМИ. Вполне возможно, что именно эти разнообразные слухи о его жизни, приключениях и смерти послужили в своё время Артуро Алапе основой для написания книги – «Смерти «Снайпера», - тема, которая уже давно стала частью легенды о Маруланде»2.

«Жив ли Батеман? Мёртв ли «Снайпер»? – задаётся вопросом журналист Даниэль Сампер, ведущий колонки в газете El Tiempo. «Почти все со своими гипотезами и мнениями приняли участие в этой традиционной игре, которой всегда любила предаваться публика.

Надо прямо сказать, – добавляет журналист - что если «Снайпер» окажется всё-таки живым, то это будет далеко не первый случай его воскрешения. И если Батеман окажется мёртвым, то это будет далеко не первый случай, когда его убивали. Уже не раз отмечалось то, что команданте Мануэль Маруланда Велес, он же «Снайпер», погибает с периодичностью раз в 2 года и с той же периодичностью он возвращается к жизни. На эту тему Артуро Алапе написал прекрасную книгу, озаглавленную «Смерти «Снайпера», которая сейчас, правда, нуждается в исправлении, поскольку со времени её выхода в свет и до сего дня «Снайпер» умирал и воскресал, как минимум, ещё 6 раз.

Что же касается команданте Пабло, чьё настоящее имя – Хайме Батеман Кайон, то он получил прямо-таки какой-то билет туда и обратно на тот свет, точнее, кратковременную командировку на несколько дней. Радио убило его 2 недели назад, но армия воскресила на следующий день, и дала ему возможность спокойно пожить 5 месяцев. Сейчас пресса опять его убила. Лично я не верю ни единому слову о том, что Батеман обворовал своих собственных товарищей. Ведь буквально до вчерашнего дня я был склонен верить утверждениям о том, что он мёртв, а вчера узнал о его воскрешении»3.

(Когда известного политика из Кауки спросили: «Снайпер», которого Вы видели по телевизору, и тот «Снайпер», который выступал по радио, - это одно и то же лицо?». Он, демонстрируя хорошую память и изрядную способность к сравнительно-историческому анализу, ответил: «Мимика того «Снайпера», который был показан по телевизору, не соответствует мимике того, настоящего «Снайпера», которого я знал. Тот, настоящий, был более экспрессивен, особенно в жестах, а тот, который сейчас появляется на экранах, - более спокойный, менее взрывной. «Снайпер», который выступал по радио, тоже не является настоящим – не тот стиль речи, поскольку настоящий «Снайпер» выражался более крестьянским языком, менее культурно. Настоящий «Снайпер» не рассуждал так много о политике, да и не отличался глубокими познаниями в этой области, и когда он говорил об этом, то делал большие паузы. Таким образом, есть два «Снайпера» - один – на радио, другой – на телевидении, и оба являются самыми настоящими шарлатанами, которые своими выступлениями ввергли страну в смущение… Всё это – настоящий фарс.

На этот счёт у меня есть такая гипотеза: настоящий, подлинный «Снайпер», которого я знал лично, был человеком очень хитрым - он, наверняка, уже давно похоронен в какой-нибудь пещере в одной из Кордильер. Так, вот, он, в своё время, вполне вероятно, заранее придумал эту хитрость, дабы избежать преследования со стороны Вооружённых Сил. Он выбрал и обучил из числа своих близких людей 5 человек очень похожих на него. Он научил их подрывной деятельности, а затем стал направлять в разные районы страны, и потому, буквально, в течение нескольких недель он удивительным образом мог появляться одновременно в разных местах и организовывать засады на представителей сил правопорядка. Так родилась легенда о вездесущести этой личности. Легенда, созданная им самим, легенда, в которую, в той или иной степени, поверили мы все, а правительство невольно посодействовало её распространению. После смерти настоящего «Снайпера», двойники или обманщики продолжили практику создания новых двойников или обманщиков для руководства командованием группы подрывных элементов и для того, чтобы сбить с толку врага относительно смерти своего настоящего лидера. И, конечно же, те двое «Снайперов», которые появились на радио и на телевидении, а также тот, который фигурирует на фотографиях в газетах, являются ни больше, ни меньше, чем тремя обманщиками, которые продолжают традицию, заложенную настоящим, реальным «Снайпером», - который, как я уже сказал, умер, минимум, лет 20 назад, - продолжать создавать двойников, чтобы продолжать мучить страну своими злодеяниями. Это и позволяет объяснить, почему всё это время «Снайперы» погибают, но никак не могут погибнуть окончательно…»).

 

Жизнь

 

Когда у воинов нет другого выхода,

они стоят до последнего.

Когда у них нет возможности отступить,

они сопротивляются стойко.

Когда у них нет иного пути,

они сражаются неистово.

 

Сунь-цзы. «Трактат о военном искусстве».

 

«Три «Лебедя» окружают и атакуют «Орла»

 

В 80-е гг. РВСК в своём поступательном развитии столкнулись с новыми методами действий врага. За почти 20 лет существования повстанческой вооружённой организации её способы ведения войны всегда ограничивались ожиданием врага, использованием локальных и вполне предсказуемых засад. И эта отработанная схема, помноженная на инерцию повседневной партизанской жизни, была со временем изучена и проанализирована армией, и потому, вполне естественно, что она сумела найти свой ответ в рамках собственной доктрины проведения операций. Отныне ситуация выглядела так: в той же самой местности, где продолжали действовать партизаны, начинало действовать армейское подразделение, но эти два отряда старались не вступать друг с другом в прямое столкновение, не искать прямых огневых контактов, они старались ни в коем случае не попадаться на глаза друг другу. Это была какая-то фантасмагорическая игра интуиций, кошки-мышки, где стороны постоянно менялись местами, и потому эффект внезапности нападения терялся полностью. Обе воюющие стороны, по сути дела, стали придерживаться одинаковой тактики.

«Это было что-то новенькое, которое к тому же неоднократно повторялось, и с некоторых пор мы с большим беспокойством стали отмечать это. Почему это произошло? И что делать нам в этой ситуации?» - встревожено задавал себе в то время вопрос Хакобо Аренас. Для партизан этот феномен стал свидетельством их зацикливания на одном и том же способе действия, его догматизации. «Наступил момент – после почти 20 лет контрповстанческой борьбы, - когда армия, благодаря накопленному за эти годы опыту, осознала какие именно коррективы необходимо внести в свою тактику. Это нашло своё отражение, прежде всего, в приказах, которые отныне гласили: если некое армейское подразделение направляется в некий регион, то это подразделение никоим образом не должно передвигаться по дорогам, шоссе, широким тропам, одним словам, путям, которые были хорошо известны местным жителям. При этом, указанное подразделение всегда должно передвигаться таким образом, что, если оно, к примеру, идёт на север, то нужно было создать у местных жителей такое впечатление, что оно движется на юг, если оно идёт на запад, то необходимо было сделать так, чтобы все думали, что оно направляется на восток, а если оно, действительно, шло на восток, то надо было создать впечатление о том, что оно движется на запад…».

Таким образом, партизаны перестали вступать в столкновение с врагом и при этом тратили немало сил впустую. Они продолжали устраивать засады на тропах и дорогах, но туда никто не попадался. Бесплодное ожидание деморализует бойцов, приводит к напрасной трате сил и средств, показывает неэффективность разведки. Хакобо Аренас рассказывает об одном случае, который совершенно неожиданным образом привёл к серьёзным изменениям в тактике партизан РВСК. Планировалась одна военная операция, которая предполагала перемещение нескольких отрядов партизан в пределах одного из регионов юга Колумбии: «Генеральный Штаб РВСК сосредоточил определённые силы в сельве Гуаяберо; эти подразделения должны были реализовать план, который именовался у нас «Большим Планом», но они не смогли завершить его до конца, поскольку информация об этой операции просочилась к военным. Зона проведения данной операции стала непригодной для её реализации. И вот, проводя новую разведку местности, наши партизаны случайно столкнулись с разведкой армейской, которая, как выяснилась позже, проводилась несколькими отдельными подразделениями. Это был новый феномен. Армия стала проводить разведывательный поиск, главным образом, не с воздуха, как раньше, а с земли, нащупывая границы расположения и действия наших отрядов, занимая соседние регионы, устраивая там свои лагеря и учась выживанию в сельве. Получалось так, что нам надо было идти армии навстречу, а она в это время маневрировала где-то в районе слияния рек Гуаяберо и Лейва, в районе муниципалитета Ла Урибе в департаменте Мета. Армией были организованы отдельные самостоятельные отряды. Наши товарищи-командиры, которые стояли во главе тех сил, которые действовали в то время там, хорошо знали местность; наши подразделения провели около 32 суток в сельве, и за это время не было ни единого столкновения с армией. Но однажды один армейский офицер нарушил их собственный принцип не использовать ни дорог, ни постоянных троп, ни каких-либо других путей, которые могли бы выдать присутствие контрповстанческих подразделений; в итоге, они обнаружили себя, и имела место небольшая стычка, но, правда, и не более…».

После 32 двух дней проведённых партизанами в лесу, их запасы были исчерпаны, отряды вновь соединились и снова вернулись в лагерь для проведения анализа того, что имело место. Хакобо Аренас так поясняет суть этого невольного эксперимента: «Осмысливая то, что имело место некоторое время назад, в итоге, мы увидели следующее: у нас была прежняя тактика действий, а у армии она стала иной, и потому, при таких обстоятельствах, совершенно неудивительно, что у нас не было с ней никаких столкновений. Реальность была такова, что наши подразделения применяли старую тактику, в то время как армия изменила свою…».

И вот тогда был разработан план «Три «Лебедя». Что значит «Три «Лебедя»? «Этим названием мы хотели сказать, что 3 наших отряда, отдельно друг от друга, - поясняет Хакобо Аренас, – направляются опять в тот же район и осуществляют там поиск вражеских подразделений для того, чтобы, найдя их, скрытно расположиться рядом, немедленно связаться с остальными силами, соединиться в один кулак, наметить общий план действий, а потом провести окружение врага, нападение на него и захват в плен. И вот, спустя 20 дней, один из наших отрядов достиг места расположения армейского контрповстанческого подразделения. Расположившись рядом своим лагерем, партизаны немедленно связались с двумя остальными отрядами, ночью произошло объединение сил, да, практически, с наступлением ночи, затем обговорили детали операции и ночью же двинулись через сельву, что является делом в высшей степени сложным, и шли до тех пор, пока не вышли и не заняли исходные боевые рубежи, буквально, под носом у врага, а с рассветом начался бой. Надо сказать, что это армейское подразделение дралось героически, солдаты держались долго, бой шёл, примерно, 4 часа…

Главная ценность этой операции заключалась не только в том, что нам, в итоге, удалось захватить казарму, - потом мы её взорвали, - а в том, что эта операция дала нам ценный опыт для последующего планирования» - говорит Хакобо. Одно дело, когда партизаны устраивают засады, когда продолжают применять тактику малых ударов, которые затем, по инерции, заканчиваются всё теми же засадами, и совершенно другое дело, когда партизаны действуют прямо, т.е. так, как это делает армия. Партизаны сами ищут врага, обнаруживают его, окружают, атакуют и заставляют капитулировать. Это партизаны, которые не боятся экспериментировать с другими формами контакта с противником. «Это совершенно иное, и почти сразу после такого изменения в тактике партизаны переходят от планирования сугубо оборонительных операций к планированию чисто наступательных действий. Это и было самым главным, что дала нам операция «Три «Лебедя». Но для того, чтобы этот вопрос обрёл окончательную ясность, замечу, что в жизни случаются всякие удивительные совпадения, - и война полна такими неожиданностями – одна из рот колумбийской армии имела позывной «Орёл» и придерживалась нашей прежней партизанской тактики… Вот, в итоге, и получилось так, что три «Лебедя» победили «Орла». Позже нам удалось заполучать армейские оперативные приказы, где фигурировали подразделения под названием «Орёл 1» или «Орёл 3», и мы поняли это так, что это, примерно, такие же отряды, с которым нам пришлось иметь дело в ходе нашей операции «Три «Лебедя», а потому и наше планирование в этих случаях было аналогичным. Потом это вошло во все учебники по военному делу, это стало азами проведения любых операций в любом регионе, тремя подразделения или больше, это стало общей концепцией, и их, и нашей…, так всегда бывает в ходе непрерывного процесса анализа стратегии друг друга».

Член Секретариата РВСК Тимоченко так вспоминает ход и окончание операции «Три «Лебедя»: армия действовала в этом регионе в составе одной роты с целью сбора разведывательной информации, её обновления и уточнения. Затем предполагалось провести масштабную армейскую операцию с целью уничтожения Секретариата РВСК. «В то время мы, будучи в составе нескольких делегаций от разных фронтов, находились в этом районе, и там же находилось то, что в то время именовалось Мобильной Школой, возглавлял которую сам Мануэль Маруланда. Учитывая то, что этот район постоянно патрулировался армией, нашим командованием было спланировано то, что получило название «План Чикито», который предполагал организацию серии засад, дабы нанести ряд ударов по врагу с целью, прежде всего, завладеть его оружием. Реализация этого плана длилась целый месяц и закончилась полным провалом. Когда Секретариат проанализировал причины нашей неудачи, обнаружилось, что главное заключалось в том, что армия изменила свою тактику, чего мы своевременно не учли или, лучше сказать, чего своевременно не заметило наше командование при планировании «Плана Чикито». Конечно, все детали этого плана я узнал гораздо позже, поскольку, когда ты рядовой партизан, ты не можешь знать все подробности. Но те уроки, которые были извлечены из провала «Плана Чикито», были учтены при реализации того, что получило название плана «Три «Лебедя». Т.е., три отдельных отряда направляются в тот же самый район, где действует армия, для того, чтобы попытаться обнаружить место её дислокации, - а оно точно неизвестно, - и тот отряд, который обнаружит военных первым, должен был связаться с другими подразделениями для того, чтобы немедленно объединиться, окружить врага, затем напасть на него и взять в плен, в итоге, ликвидировав это армейское подразделение как боевую единицу. В этом и состояла суть плана «Три «Лебедя». В то время я находился при Мобильной Школе и был санинструктором. И так получилось, что я прибыл в один из отрядов, участвовавших в операции именно в тот день, когда было получено сообщение об обнаружении точного места дислокации вражеского патруля. Я прибыл, примерно, около 3 часов дня, когда уже подходили остальные два отряда, которые шли из своих районов поиска; нас собрали всех вместе, и мы находились в полной боевой готовности, готовые атаковать в любой момент. Командиры провели совещание, а мы за это время приготовили еду. Мы гадали, что и как может произойти, но в какой момент мы выступим, было неизвестно. Где-то до 10 часов вечера длилось напряжённое ожидание, а потом последовал приказ всем ложиться спать, но, примерно, в 2 часа ночи нас подняли. Мы находились в самой глубине сельвы, диком, глухом краю. Мы построились, и командиры начали объяснять, куда мы пойдём, и что будем делать. Затем нас разделили на несколько групп. Я помню, что среди командиров нашего отряда были Кайседо, Тито, Элиэсер, все трое держали прямую связь с Секретариатом, т.е. информация о каждом нашем шаге сообщалась Секретариату, а он, в свою очередь, давал нам свои ориентировки. Так, вот, значит, на этом ночном построении нас распределили по нескольким группам: атакующая группа, группа прикрытия, группа поддержки, одновременно бойцам были поставлены задачи, которые мы должны были выполнить, и указывалось, с какого рода врагом нам предстоит иметь дело. Предполагалось, что армейский патруль будет насчитывать от 30 до 50 человек. Точной цифры на тот момент у нас не было. После всех разъяснений, которые дали командиры, и формирования групп, после постановки задачи каждому командиру и каждому бойцу, мы вышли ещё затемно с тем, чтобы добраться до того места, где располагался враг, и нанести ему удар на рассвете. Ночной переход по сельве связан с большими трудностями; были такие минуты, когда нам казалось, что мы не сможем выполнить поставленной задачи, поскольку контакт даже между рядом идущими товарищами осложнялся полной темнотой, а воспользоваться фонариком было нельзя. По ходу этого марша мы пережили несколько драматических моментов, когда мы теряли друг друга, группы теряли связь между собой и, казалось, что уже нет никакой возможности восстановить контакт. И только к 5 часам утра, когда все трудности перехода остались позади, мы начали занимать исходные боевые позиции в непосредственной близости от врага. Позиция, которую занимал я, не относилась к числу главных, ведь тогда я был санинструктором. Моя главная задача заключалась в оказании помощи раненым и, если бы возникла проблема такого рода, то именно я и должен был её решать в первую очередь». С рассветом появилась лёгкая изморозь, каждого бойца охватило напряжение, своего рода прелюдия, предваряющая начало боя. В 6 часов утра прозвучал одиночный выстрел, но после него установилась подозрительная тишина. «Мы все подумали, что это, наверное, был какой-то случайный выстрел, и он, конечно же, мог привести к провалу всей операции. Прошло ровно 10 минут, и в десять минут седьмого началась перестрелка, перестрелка довольно сильная, перестрелка, которая при любой неожиданной атаке является важным психологическим фактором для того, чтобы оценить ситуацию как можно быстрее. Надо сказать, что сопротивление, которое всё это время оказывала нам армия, было довольно сильным. Они защищались, сражались. Наша атака началась в десять минут седьмого, и всё закончилось почти ровно в десять минут десятого». В течение этих 3 часов, конечно, были периоды затишья, которые заканчивались, когда бойцы, затаив дыхание, продвигались вперёд, каждая сторона перегруппировывала свои силы, солдаты искали место, через которое можно было бы уйти, партизаны пытались вести наступление, время словно остановилось, воздух застыл на фоне лесного пейзажа, неподвижного и давящего. «Мы окружили их, выхода не было ни с какой стороны. И они, действительно, были подавлены плотностью окружения; сначала ситуация не казалась им столь уж безнадёжной, но потом плотность нашего окружения привела их на грань отчаяния. Надо сказать, что командир этого подразделения постоянно поддерживал в своих подчинённых надежду на прорыв. Это был человек, который упорно защищался и старался поддерживать моральный дух своих людей, прежде всего, своим поведением и своими командами, он старался удержать нити боя в своих руках, пытался прорвать кольцо окружения то в одном месте, то в другом. Но у них не было никакой возможности вырваться оттуда. И мы, с самого начала, стремились уговорить их сдаться, мы призывали их трезво оценить ту ситуацию, в которой они оказались. Единственное, что нам от них было нужно, это, чтобы они отдали своё оружие, мы им сразу сказали, что мы сохраним им жизнь, что с этим не будет никаких проблем. Но они всё время отвечали нам на это ругательствами. Так и шло это сражение с интервалами, примерно, в 10-15 минут, когда всё замирало в тишине, в молчании, поскольку пение птиц не слышалось. Потом огонь усиливался, потом вновь стихал, потом вновь разгоралась перестрелка. Есть такие моменты почти в каждом сражении, когда враг использует то, что мы называем психологической войной, когда он пытается внушить страх, усиливая огонь и сопровождая его криками, когда попавшее в окружение подразделение открывает шквальный огонь и, одновременно, начинает дружно кричать для того, чтобы создать впечатление, будто именно в этом месте они идут на прорыв. Это они использовали часто. Яростные крики для того, чтобы напугать тех, кого они собираются атаковать.

Но к десяти минутам десятого некоторые солдаты начали говорить своему капралу: послушай, может быть действительно сдадимся, а? Надо сдаваться, у нас уже 3 убитых и вон такой-то ранен. Ничего не поделаешь, надо сдаваться… И вот в десять минут десятого, капрал громко закричал, что он сдаётся. Они сказали, что сдаются, так и кричали: мы, мол, сдаёмся. В ответ мы закричали, чтобы: все, кто с оружием, пусть выходят с поднятыми вверх руками, потом складывают оружие на землю и отходят опять с поднятыми руками. Они вышли беспорядочной цепью, перепуганные, подавленные сложившимися обстоятельствами, боеприпасы были у них на исходе, их, действительно, у них осталось очень мало. В момент сдачи командир патруля вёл себя достойно, ни на минуту не теряя присутствие духа. Мужественный человек. Он всячески стремился не показывать на своём лице горечь поражения. У нас не было абсолютно никаких потерь, к счастью, не было даже раненых. Поэтому я пошёл позаботиться о раненых с их стороны.

Спустя немного времени, некоторые солдаты понемногу разговорились и стали говорить то, что они думали в тот момент: «Когда я отдал свою винтовку, я, честно говоря, думал, что тут же получу пулю в спину». «Но почему?» – спрашивали мы такого солдата. «Так нам говорили там, в казарме, что, вот, мол, в тот день, когда вы сдадитесь партизанам, в тот же день вас и убьют. Говорили ещё, что, может быть, солдатам жизнь ещё и оставят, а вот командиров точно убьют». Надо сказать, что пленные пробыли с нами два дня, и все эти два дня капрал полагал, совершенно серьёзно полагал, что мы его убьём. И сколько мы ни пытались его разубедить, сколько ни беседовали, всё равно, чувствовалось, что он боится, что мы его убьём.

Конечно, были и такие же солдаты, с точно таким же настроением, что и у их капрала, недоверчивые, перепуганные, но были другие, даже довольные, что бой закончился, а они остались живы. Был даже уж совсем необычный случай, когда один солдат встретился с одним нашим товарищем, который приходился ему почти молочным братом, в детстве они росли вместе, и этот солдат не знал, что его друг ушёл к партизанам, он думал, что тот уехал в Мексику. И потому во время этой встречи, после мгновения вполне понятного удивления, последовали крепкие объятия, конечно, радость была огромная.

После того, как было собрано оружие – а патруль насчитывал 20 человек, и стало быть, мы собрали 20 винтовок G-3, ещё примерно десяток гранат, много походных вещмешков, личного обмундирования, еды, консервов, - мы отправились вместе с пленными и разместили их в здании школы, которая находилась недалеко от места сражения. Перед этим мы оказали помощь раненым, им была оказана первая помощь, а затем мы отправились вместе с ними дальше. Одного легкораненного солдата мы оставили с раненными тяжело, и дали ему небольшой запас лекарств, чтобы он смог помогать своим в первое время. Мы разбили лагерь недалеко от того места. Затем собрали всех пленных и провели с ними беседу, которая заняла, как мне помнится, часа два. Мы разъяснили солдатам мотивы нашей борьбы, почему мы стали партизанами. Чтобы рассеять их тревоги и сомнения, мы специально оставили время для вопросов и ответов. Конечно, вопросы они задавали осторожные, наверное, из чувства страха, который ими владел, но капрал, например, спросил о том, что, правда ли, что «Снайпер» бывал на Кубе. Те, кто не так боялись, были поразговорчивей. Они рассказали нам об усиленных тренировках, которые проводились с ними для подготовки их к борьбе с партизанами. Но они сами убедились в том, что на деле всё оказалось иначе и не так, как рассказывали на тренировках. И, самое главное, они рассказали нам о той лжи, которую им внушали в казармах и на инструктажах относительно того, кто такие партизаны.

Мы находились на берегу реки Гуаяберо. Пленные всё продолжали пребывать в страхе, большинство из них думало, что мы их тут и расстреляем, а трупы потом покидаем в реку, чтобы долго не возиться. И этот страх был настолько велик, что нам пришлось буквально силой заставлять их попарно заходить в воду, чтобы они помылись. Мы дали им другую одежду, чтобы взять их, более новую. В общем, в итоге, у некоторых солдат нам удалось сломить вполне понятное недоверие к нам через диалог, через беседы, через, я думаю, сам облик наших людей, через их поведение.

На следующий день армия принялась за дело по-серьёзному: прилетели вертолёты и обстреляли и разбомбили то место, где было сражение, потом началась высадка десанта, и даже по количеству прилетевших вертолётов было видно, что это – крупная операция… Мы отпустили пленных, чтобы они по шоссе могли добраться до Ла Урибе, и они ушли, переодетые в гражданскую одежду и в наших старых сапогах. Это уже потом они стали рассказывать, что прибыли на военную базу в Ла Урибе, чуть ли не в одних трусах, что, мол, мы с них сняли всё. Наверное, они стали говорить так, чтобы оправдаться, чтобы их не слишком наказали свои же начальники… После этого в Гуаяберо началась большая армейская операция…».