Психология масс. Общественное мнение

Что открыли исследователи психиатры о влиянии общества на поведение людей? Если почитать «Психологию масс» Ле Бона, то он рассуждал так. Если бы психологи, изучая человека, выяснили взаимосвязь его наклонностей, мотивов поведения и намерений по отношению к близким людям, то перед ними встала бы новая задача. Им бы пришлось объяснить поразительный факт, почему этот же человек в условиях общества (толпы) чувствует, думает и поступает совершенно иначе, чем следовало от него ожидать по результатам анализа его общения с близкими. Этот феномен, интересовавший также Фрейда, Ле Бон, назвал влиянием «психологической массы» на душевную жизнь отдельного человека, вынуждение его к душевным изменениям. Здесь Ле Бон и Фрейд выделяли три вопроса, разрешение которых внесло бы ясность:

1. Что же такое «масса»?

2. Чем способна она так решающе влиять на душевную жизнь отдельного человека?

3. В чем состоит душевное изменение, к которому она его принуждает?

Ле Бон считал, что в массе люди приобретают коллективную душу, несмотря на то, что составляющие её индивиды отличаются характерами, образом жизни, умом (степенью интеллигентности), и это, по его мнению, – самое странное. В массе они совсем иначе чувствуют, думают и поступают, чем каждый из них в отдельности, ибо масса – это существо, которое, соединившись из отдельных элементов, образовало нечто новое, подобно тому, как клетки создают организм с качествами совсем иными, чем качества отдельных клеток. Фрейда заинтересовало, что же является связующим веществом, характерным для единства индивидов в массе. Ле Бон видел его в том, что в массе человек испытывает чувство неодолимой мощи, анонимность и безответственность, проявление бессознательного, в котором заключено все зло человеческой души. Будучи один человек сохраняет чувство ответственности за свои поступки, в толпе угасает даже совесть. «Мы давно утверждали, что зерно так называемой совести – «социальный страх».

Обратим на это внимание: совесть – свойство индивида, толпа не имеет совести, она убьет и растопчет в общем порыве в отличие от индивида, который вынужден сдерживать себя боясь ответственности. Второй причиной, придающей массе новые качества, Ле Бон назвал заражаемость, феномен гипнотического свойства, легко заметный, но необъяснимый. «В толпе заразительно каждое действие, каждое чувство, и притом в такой сильной степени, что индивид легко жертвует своим личным интересом в пользу интереса общего. Это вполне противоположное его натуре свойство, которое человек приобретает лишь в качестве составной части массы». А приобретает его он в силу своей внушаемости. Это третья причина, важнейшая, дающая объединенным в массу людям новое качество организма, отличное и даже противоположное качеству индивида изолированного.

Очень многие отмечали особенности поведения человека в толпе и даже шутили по этому поводу.

У. Липпман: «Коли все думают одинаково, значит, никто особенно и не думает».

Э. Хоффер: «Когда люди вольны поступать как угодно, они обычно подражают друг другу».

Т. Карлейль: «Я не верю в коллективную мудрость невежественных индивидуумов».

Эрих Фромм: «Ни самые прекрасные, ни самые отвратительные устремления человека не заложены в нем биологически, от природы; они – результат социального прогресса». Социального – значит сформированного обществом.

Не могу снова не вспомнить английского мыслителя Томаса Гоббса, который объявил возмутительным мнение, что подданные могут иметь собственное суждение о добре и зле. Он допускал это в «естественном состоянии», но «учил», что в гражданском состоянии правила добра и зла определяются законом и, следовательно, должно считать хорошим то, что предписывает законодатель и плохим то, что он запрещает. Вольность частных лиц судить о добре и зле свидетельствует, что они хотят быть как цари, а это не совместимо с существованием государства.

Невольно думаешь о правоте Гоббса, когда читаешь мемуары белогвардейцев. Один из вождей Белого движения, генерал А. И. Деникин, однажды вынужден был пробираться к своим в переодетом виде с фальшивым паспортом. Впервые в жизни ему пришлось столкнуться лицом к лицу с разноликой немытой российской толпой. «Раньше со мной говорили, как с главнокомандующим... Теперь я увидел яснее подлинную жизнь и ужаснулся. Прежде всего – разлитая повсюду безбрежная ненависть – и к людям, и к идеям. Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам – признакам некоторой культуры, чуждой или недоступной толпе... Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчетным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона «буржуя», разбивала череп начальнику станции и рвала в клочья бархатную обшивку вагонных скамеек. Психология толпы не обнаруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни: царило одно желание – захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе выделялось. Сплошная апология невежества».

Внушаемость – основа того, что дает возможность с помощью целенаправленной пропаганды получить эффект гипнотических процедур. Человека можно привести в состояние потери своей индивидуальности и вынудить совершать действия, не соответствующие, и даже резко противоречащие, особенностям его личности. Самые тщательные наблюдения показали, что индивид, находящийся некоторое время в лоне управляемой и даже не управляемой активноймассы, заражается и входит в состояние, подобное гипнотическому, индивидуальность теряется, воля и критичность притупляются, их замещают чувства и мысли толпы, вплоть до массового психоза. Это можно проследить от древнего вандализма, до сокрушительных истерик современных болельщиков на стадионах. Это составляло основу религиозного фанатизма, кровавых погромов, эйфории митингов и казней Парижской коммуны, пагубного безрассудства крестьянских восстаний, революционного жертвенного энтузиазма и других бесчисленных проявлений умелого использования метода подчинения многих людей воле одного вождя масс. Опираясь на этот многовековой опыт, нацистская пропаганда показала миру фантастически совершенную работу «гипнотизеров» Гитлера и Геббельса по управлению многотысячными и миллионными толпами, как одним человеком. Мыслящие индивидуальности в массе превращались в безропотных автоматов, ориентированных только на указанную им цель. Оставаясь наедине, они могли мыслить и сомневаться. Но в строю у них притуплялись совесть и другие чувства, их вытесняли коллективная безответственность и коллективное всемогущество. Они были готовы совершать то, чего никогда не сделали бы сами. Личные идеалы заменялись массовым идеалом, воплощенным в вожде и в других «ценностях».

Я невольно вспоминаю фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм», содержащий только документальные кадры. Вот на экране, еще не знающие бритвы, немецкие юноши в военной форме, они принимают присягу, они все еще школьники, нормальные человеческие лица, но они уже в строю, они – масса. Параллельно хору присягающих звучит голос Ромма (дикторский текст): «они выучили наизусть все положенные прописи, они знают, что Гитлер непогрешим, с его именем на устах они будут умирать, его именем они будут убивать, его именем они будут грабить. Но клятву давали не только солдаты, (кадры меняются) клятву давали медицинские сестры, служащие, чиновники, почтовые, железнодорожные работники, клятву верности Адольфу Гитлеру давала вся Германия, ибо вся Германия должна была быть связана круговой порукой».

Кадры меняются, и голос Ромма сопровождает иллюстрации, показывающие трансформацию индивидуальностей в управляемом обществе в «организм». Он продолжает комментировать феномен симбиоза Гитлера и толпы: «Одна из заповедей нацизма начиналась так: «ты – ничто, а твой народ – это всё». Но можно ли поверить, что народ – всё, если каждый представитель народа – ничто. А народ (в кадре Гитлер в открытом автомобиле едет по улице, заполненной ликующим народом) Гитлер любил называть «массы». А с массой, говорил Гитлер, нужно обращаться, как с женщиной, а женщина, говорил Гитлер, охотно подчиняется силе, и нечего рассчитывать на разум масс, нужно воздействовать на их простейшие чувства. Вот организованный эпизод (фюреру подносят двух младенцев с цветами). Массы косны и ленивы, говорил и даже писал Гитлер, читать они не любят, думать – тоже, они должны видеть перед собой одного врага и знать одного Бога. Вот он, этот бог (на экране Гитлер). Тогда они пойдут за тобой, ибо каждый из них – ничто, а вместе они – «масса», а с массой нужно обращаться, как с женщиной, а женщина охотно подчиняется силе и, кроме того, говорил Гитлер, масса испытывает необходимость в том, что бы дрожать. К сведению будущих кандидатов в фюреры: при современных методах пропаганды это вполне доступный и практичный способ быть вознесенным на небо еще при жизни».

Прервем Ромма, обратим внимание на слова фюрера:

· они должны видеть перед собой одного врага и знать одного Бога;

· масса, как женщина охотно подчиняется силе;

· нечего рассчитывать на разум масс, нужно воздействовать на их простейшие чувства;

· массы косны и ленивы, читать они не любят, думать – тоже;

· масса испытывает необходимость дрожать.

Откуда это? Сам придумал? Нет, ему придумывать ничего не надо было. Ему дали доступ к Науке о власти те, кто поручил ему делать его грязную работу. А наука эта включает в синтезированном виде все, что открыли выдающиеся исследователи и что нужно учитывать и использовать для управления населением Земли. В частности то, что приведено выше, открыл Ле Бон. В описании «массовой души» он писал: «Одним лишь фактом своей принадлежности к организованной массе человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. Будучи единичным, он был, быть может, образованным индивидом, в массе – он варвар, т. е. существо, обусловленное первичными позывами. Он обладает спонтанностью, порывистостью, дикостью, а также энтузиазмом и героизмом примитивных существ». «Импульсы, которым повинуется масса, могут быть, смотря по обстоятельствам, благородными или жестокими, героическими или трусливыми, но во всех случаях они столь повелительны, что не дают даже проявляться не только личному интересу, но даже инстинкту самосохранения». «Масса легковерна и чрезвычайно легко поддается влиянию, она некритична... Тот, кто хочет на нее влиять, не нуждается в логической проверке своей аргументации, ему подобает живописать ярчайшими красками, преувеличивать и всегда повторять то же самое... Она уважает силу... От своего героя она требует силы, и даже насилия. Она хочет, чтобы ею владели и ее подавляли, хочет бояться своего господина (у фюрера – дрожать)». «Массы никогда не знали жажды истины». Ле Бон считает, что как только живые существа собраны воедино в определенном числе, все равно, будь то стадо животных или человеческая толпа, они инстинктивно ставят себя под авторитет главы. Масса – послушное стадо, которое не в силах жить без господина. У нее такая потребность подчинения, что она инстинктивно подчиняется каждому, кто назовет себя ее властелином. Ле Бон отмечает при этом, что вождь все же должен соответствовать этой потребности своими личными качествами. Он должен быть одержим верой в идею, уметь пробудить ее в массе и обладать волей, которую переймет от него безвольная масса. И тогда идея и вождь приобретут власть, которая парализует всю нашу способность к критике и исполнят нас удивлением и уважением (и мы будем знать одного Бога). Но вернемся к фильму.

На экране идут факельные шествия, лица уже имеют унифицированное выражение умиления и восторга, по головам многотысячных толп волнами прокатываются раскаты залпов глоток: «Зиг Хайль! Зиг Хайль! Зиг Хайль!» Ощущение опьянения передается и зрителю, становится очевидным, что ликование переполняет толпу и распространяется даже на посторонних наблюдателей.

Но Ромм не пропустил и факты наличия в той Германии независимо мыслящих личностей, которых не засосала толпа, которые сохранили способность критически мыслить в той обстановке сверхактивной деятельности манипуляторов психологией масс:

«И все-таки была другая Германия. Вот перед вами юноша у позорного столба. На груди у него плакат «Я сказал «нет». Я – предатель народа». Значит, были же юноши, которые говорили Гитлеру «нет». Были же люди, которые год за годом упорно говорили нацизму «нет» (на экране лица из архива гестапо, умные и печальные глаза). Нужно много мужества, чтобы умереть. Но быть может не меньше мужества нужно, чтобы говорить «нет», когда кругом говорят «да», чтобы оставаться человеком и борцом, когда люди кругом перестали быть людьми, чтобы думать, когда думать запрещено. Их было немного, но они были всегда».

Если кто-то шагает в строю не в ногу с остальными, то, возможно, он поет свою песню. Прислушайтесь, вам может посчастливится быть в числе первых у истока нового доброго и прекрасного, а оно всегда нуждается в поддержке.

Я боюсь, что примеры германской толпы отдалят кого-то от нашей действительности, и поэтому хочу напомнить о свежих примерах из нашего стада. Ни один родитель не поверил бы в то, что его сын может отрезать у людей уши и носить их в кармане или на груди, как символ своей доблести. Они знают, что их дети на это не способны. И они правы. Но в толпе это уже не их дети, это клетки нового организма с уже другими свойствами. И у них в чеченской бойне иная цель жизни и другие ценности. Поэтому отрезанные у поверженного врага и высушенные человеческие уши вызывают у них не ужас и осуждение, а гордость и одобрение.

Да, людей с аналитическим умом и независимым мышлением, способных противостоять стадному чувству, не принимающих внушаемую ложь, немного. Власть это знает и не боится их. Они легко поддаются другим методам контроля и управления:

· одних просто покупают должностями и привилегиями;

· другие идут на компромисс ради душевного покоя, не желая вызывать огонь на себя, быть белой вороной;

· третьи из чувства ответственности соблюдают дисциплину, считая, что худой мир лучше доброй ссоры;

· четвертые мирятся со лживой оболочкой ради интересов любимого дела и сохранения коллектива.

Тех же, кто не приспосабливается к окружающим условиям, не желает предавать свои идеалы, кто готов положить свою голову ради истины, ради людей, остается так мало, что их просто не услышат. А пытающиеся быть услышанными в таких условиях должны быть одержимыми, что всегда дает возможность отнести их к ненормальным, тем более что это так и есть или близко к тому. Воистину прав был Чацкий из «Горя от ума» А. С. Грибоедова, бросивший обществу как пощечину слова: «...из огня тот выйдет невредим, кто с вами день пожить успеет, подышит воздухом одним и в нем рассудок уцелеет».

Душевный дискомфорт от неравнодушного восприятия несправедливости и неуклюжей лжи, культивируемой в обществе, от угрызений совести, не позволяющей жить по законам двойной морали, от бессилия сохранить честь и достоинство, от невозможности не совершать преступлений, живя в преступном мире, травмируют психику честных людей и действительно дают основания для утверждений, что такие люди нуждаются в восстановлении психического здоровья. Но чудовищным преступлением следует считать использование этого основания для психиатрической коррекции личности. Личности, которая может быть несоизмеримо добрее, талантливее, благороднее и гармоничнее тех, кто имеет возможность ее судить и сломать.

Начальник НКВД Украины Любченко был весьма информированным человеком. Когда он понял что происходит в СССР в период репрессий и что он сделал для Власти, он застрелил свою жену, детей и себя. Нет, он не боялся за свою жизнь и судьбу своей семьи. Он не был трусом. Он больше не захотел служить Ей и не хотел, чтобы его дети были рабами.

Самоубийцы не бывают трусами или сумасшедшими. Сумасшедшими их объявляет власть, ибо для власти нормальными являются только те, которые ей раболепно служат. Самоубийцы всегда выдающиеся люди, которые понимают больше других и имеют мужество принимать неординарные решения. Такими были Ян Заяц и Ян Паллах в Чехословакии. Они подвергли себя публичному самосожжению в 1968 году в знак протеста против вторжения советских войск. Вторжения, которое задушило демократическое движение, вошедшее в историю под названием «Пражская весна». Таким был и физик Легасов, покончивший с собой, когда исчерпал все возможности убедить своих трусливых и растерявшихся коллег и служителей власти принять правильные решения по Чернобыльской катастрофе. Свою смерть он сделал последним аргументом своей правоты. Это героический поступок.

Писателя Александра Фадеева партийная критика вынудила переписать книгу «Молодая гвардия». Пришлось добавить партийное руководство антифашистской деятельностью молодогвардейцев. И хотя на месте событий автор не нашел подтверждения таковому, ему внушили, что так должно быть. «Нужно было жить и исполнять свои обязанности» – это его слова из романа «Разгром», написанные еще в 1926 году. Он был членом ЦК КПСС и депутатом Верховного совета СССР, одним из руководителей Союза писателей и Комитета по присуждению Ленинских и Сталинских премий литераторам. Он верил в правильность курса партии, хотя сомнения и приводили его к запоям. Разоблачение культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС в феврале 1956 г. поставили точку в его сомнениях. 13 мая 1956 г. он покончил жизнь самоубийством, оставив письмо, в котором написал, что он считал себя часовым, охраняющим хрустальный замок, а оказалось, что он охранял нужник.

Крах иллюзий даже для таких целеустремленных и волевых людей, как Владимир Васильевич Щербицкий, становится сокрушительным ударом. Он надеялся, что вскоре удастся избавиться от очевидных негативных процессов в государстве, поверив поначалу в прогрессивность Горбачева. «Многие, не только Тетчер, поддались его обаянию и поверили ему. Правда, наиболее дальновидной оказалась именно «железная леди». Её ожиданий Михаил Сергеевич действительно не обманул» – напишет потом в воспоминаниях о Щербицком его помощник В. К. Врублевский. Щербицкий быстро разочаровался в Горбачеве, сказав однажды: «Мы еще хлебнем с ним лиха». Имея твердые представления о партийной субординации и человеческом достоинстве, он болезненно переоценивал человека, которому была вверена судьба страны. Ироническое отношение к генсеку сменилось устойчиво отрицательным. Не купившись на посулы «независимой» вотчины, получаемой ценой ограбления народа и предательства принципов, он не стал поддерживать импортный план Горбачева. Не будучи в силах предотвратить грядущие потрясения, и не желая участвовать в уничтожении страны, он добровольно ушел из жизни. Ушел первый секретарь ЦК компартии Украины, который, как казалось, имел все, чего только можно было пожелать. Но это ушел и первый секретарь Днепродзержинского горкома партии, дышавший индустриальным воздухом Днепродзержинска и отвечавший за работу всей промышленности за зарплату, которая была меньше, чем у его жены учительницы. Это ушел и демобилизованный в 1946 году армейский капитан, работавший инженером на Днепродзержинском коксохимическом заводе с 6-ти утра до позднего вечера, а часто и ночью. Это ушел и участник жестоких боев под Москвой и на Кавказе, сохранивший с тех времен до самой смерти потрепанную книжечку стихов, на первой странице которой написано: «Л-т В. Щербицкий. 1942 год».

 

Маска власти

 

Конфуций (он же – Кун Цю, Кун-фуцзы, Кун цзы) жил две с половиной тысячи лет тому назад. Изучая исторические свидетельства о первых китайских монархах Яо, Шуне, Юе, Чэн Тане, У и Вэньване, он заметил, как повсюду идеализированно они изображены в героических легендах, написанных при их жизни. Легко сообразив какова была роль тщеславия заказчиков этих легенд в формировании достоинств «героев», он понял, что на этом можно сделать карьеру, и не ошибся, не сумев предвидеть только сроки и размеры своего будущего величия. Он создал учение о самосовершенствовании личности на примерах совершенства великих китайских монархов путем изучения их жизни по древним книгам.

Центральным законом его учения было закрепление взаимоотношений между людьми в соответствии с их общественным положением. При этом правитель должен был соблюдать установленную иерархию. «Правитель должен быть правителем, сановник – сановником, отец – отцом, сын – сыном» – одно из выдаваемых за гениальное откровение Конфуция. И у нас были последователи, вписал же кто-то в доклад Брежневу «экономика должна быть экономной» и вся страна радостно поддержала: «а масло – масляным, а дурак – дурным» и т. д.

Сам Конфуций при своей жизни был скромным советником различных князей и фанатично преклонялся и унижался перед каждым владыкой, демонстрируя это даже перед пустым троном. Вот как описывал это раболепие его соотечественник Луньюй: «В присутствии князя он как бы испытывал чувство неловкости, еле передвигал ногами, имел очень серьезный и скромный вид». «Когда князь призывал его ко двору на прием гостей, он менялся в лице, а ноги дрожали». «Когда он входил в ворота дворца, он имел вид преклоняющегося человека, как бы не смеющего входить». «Когда он проходил мимо трона, лицо его резко преображалось, ноги как бы подкашивались, и речь его при этом подчеркивала сознание его недостойности». Естественно, что в текстах конфуцианского учения аналогично отражалась идеализация государя и преклонение перед ним.

Тем не менее у монархов царства Цинь он не нашел поддержки. Они не сумели оценить и использовать для укрепления власти и предотвращения своего крушения такой подарок владыкам, какой им приготовил Конфуций. При них конфуцианцев презирали и гоняли. Но на смену им пришла династия Хань, обоготворившая Конфуция, «как учителя царей, давшего им «Путь» и санкцию самодержавия». Основатели Ханьской монархии поступили мудро и с начала II века до н. э. сделали учение Конфуция государственным и посмертно возвеличили его и наградили почетными титулами один выше другого: граф, маркиз, князь и даже государь. Теперь все учащиеся учились идеализировать государя по Конфуцию и впоследствии, становясь чиновниками, они в обязательном порядке следовали этой «науке». Конфуций получил окончательные титулы: Первоучитель, Высшее Совершенство и Мудрец Кун. А для массового почитания ему соорудили храм, в котором поставили лес каменных стел с надписями, возвеличивающими Конфуция. Знаменитые резчики, мастера орнаментного искусства и каллиграфии сделали для храма еще массу деревянных лакированных дощечек с надписями, достойными бога. Есть там и такие:

«Прежде всех прозревший, прежде всех уразумевший, он для устоев и принципов всех тысячелетий установил высший предел. Высшее постижение, высшее совершенство, он одного порядка с Небом-Землей и их великою жизнью».

«Его доблесть – венец для всех живых. Вникай в развитие земли и жизнь неба: все чтит его, как главу. Его путь высится над всеми совершенными людьми».

«Его учение дошло до тысяч поколений, он наследовал Яо, Шуня, Юя, Тана, Вэня, У, сделал их нашими учителями».

Ну, насчет тысяч поколений, то это смотря как считать. Если поколения исчислять даже через 20 – 25 лет, то со времен Конфуция можно едва насчитать сотню сменившихся поколений. Во всяком случае в поселке Цюэ-Ли, где родился Конфуций, и где вокруг его могилы образовалось кладбище Кунов, в 1910 г. проживал его потомок восьмидесятого поколения. Но зато как лихо они судебного чиновника, переквалифицировавшегося в философы, и не сумевшего при жизни поймать жар-птицу, сделали «одного порядка с Небом-Землей». Как они его почитание владык сделали всеобщей религией! Правда, почти через триста лет после его смерти, но с каким успехом! Этот опыт позже учли в римской империи, где еще через триста лет создали новую государственную религию – христианство, тоже вспомнив об Иисусе Христе почти через двести лет после того как его казнили (эта дата, естественно, является предметом спора между учеными и церковниками, настаивающими на восьмидесяти годах).

Что же надоумило владык Ханьской монархии реанимировать Конфуция, за что они его так вознесли? За то, что он изобрел «маску власти». Он придумал для владык маску «благородного мужа» (цзюнь-цзы), которая пришла на смену лику ненавистных жестоких и страшных царей. Они поняли как может быть выгодно творить свои жестокие деяния чужими руками, а самим при этом прятаться за маской «добродетели», не только не вызывая справедливой ненависти, но еще и пожиная всенародную любовь и преданность. Это с их подачи «Ветхий завет» Библии с его главным орудием удержания в повиновении черни – страхом, являющимся основным инструментом Бога, был дополнен «Евангелием», с новым инструментом – любовью, якобы проповедованной Иисусом: «Возлюби Господа твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всею мыслию твоею». Но христиане переплюнули даже Конфуция. Он учил сыновей почитать своих отцов, и на этой почве логичным казалось переносить почтение на всех старших и на владыку: «Отец должен проявлять родительские чувства, а сын – почтительность, старший брат – доброту,...а младшие – покорность, государь – человеколюбие, а подданные – преданность». Обращаясь к сыну, он не противопоставлял царя его отцу, как Иисус, который потребовал себе сыновнию любовь: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня».

Христианская идеология прививала любовь к владыке, изобретенную на востоке Китая, теперь уже на другом краю континента и все последующие короли, наследственные владельцы земель с их народами, а потом и просто правители (Гитлер, Сталин, Мао и др.) с успехом по мере способностей пользовались «всенародной любовью».

А когда у народа появлялись сомнения в возможности сочетания их добродетельности с жестоким угнетением, достаточно было казнить одного из исполнителей репрессий, и сомнения развеивались, и всенародная любовь вспыхивала с новой силой.

Слава Высшему Совершенству, Первоучителю, богоравному Мудрецу Куну!

Слава бессмертному Конфуцию!

 

ДЕНЬГИ

Чьи деньги используются против нас.

Как формируется наше «собственное мнение».

Массированное давление на психику.

Психологические приемы убеждения.