Российский опыт демократической модернизации на постсоветском пространстве

В 90-х гг. на фоне краха СССР и появления большого числа молодых государств, требующих проведения политической, экономической и социальной модернизации, как американские, так и в целом западные научные и политические деятели видели Россию неким подопытным субъектом, который должен был доказать верность теории демократического транзита. Однако, несмотря на то, что Россия вступила в демократический транзит, этот процесс остался незавершенным. Подобная ситуация характерна для абсолютного большинства стран, возникших на осколках бывшего СССР. Соответственно, на примере РФ можно сделать выводы о дееспособности самой идеи демократизации для всего постсоветского пространства.

Прежде всего, необходимо сказать несколько слов о самой теории демократизации. В середине 1970-х гг. целый ряд авторитарных режимов в Южной Европе (Португалия, Испания, Греция) и Южной Америке (Чили, Бразилия и др.) довольно мирно и спокойно, путем заключения пактов с демократической оппозицией, уступили свое место демократиям. Данный феномен был сразу же позитивно воспринят западным ученым сообществом. С. Хантингтон выдвинул идею о начале новой, третьей волны демократизации (6), а вышеозначенные примеры послужили базой, на основе которой и была создана модель демократического транзита, которую применили и для стран постсоветского пространства. Согласно данной модели политическая элита авторитарного режима сама начинает процесс трансформации как попытку преодолеть системный кризис режима (5).

Начинается стадия либерализации, которая характеризуется ослаблением давления на политическую оппозицию, расширением экономических свобод, а также уменьшением масштаба цензуры. Как правило, данные меры, призванные снизить накал кризиса, не достигали своей цели, в результате чего, с одной стороны, сама правящая элита разделяется на сторонников продолжения реформ, которые противостоят консерваторам, считающим необходимым повернуть реформы вспять. С другой же стороны, оппозиция, почувствовавшая силу, сама начинает усиливать давление на власть, расширяя работу с недовольным кризисом населением. Постепенно либерализация перерастает в собственно демократизацию политической сферы общества. В результате же в обществе обостряется напряженность, которая разрешается неким договором между демократической оппозицией и бывшей правящей элитой, который, с одной стороны, устанавливает новые правила игры и неизбежность дальнейшего развития демократических институтов, а также дает некие гарантии проигравшей стороне.

Кульминацией всего процесса становятся первые свободные демократические выборы, носящие характер учредительных для нового демократического государства и знаменующие переход к новым демократическим процедурам в политической сфере. Далее начинается процесс консолидации демократии, который задачами своими имеет:

1. Консолидацию всех демократических сил.

2. Установление в обществе демократических институтов, устройство системы сдержек и противовесов ветвей власти

3. Прививание гражданам демократических идеалов и взращивание гражданского общества.

Все эти меры направлены на предотвращение реставрации авторитаризма и целью своей являют ситуацию, когда в обществе при данных экономических и прочих условиях возможна лишь только демократическая форма организации общества.

Как можно заметить, начавшиеся во второй половине 1980-х гг. изменения вполне укладываются в канву данной теории и были восторженно встречены Западом, тем более что после распада советского блока лидеры многих еще вчера коммунистических стран заявили о своем намерении строить демократию. Результатом данных событий стал излишний оптимизм западных ученых, пришедших к заключению о полной и безоговорочной победе либеральной демократии и «конце истории» (2). Этот оптимизм передался и официальным лицам. Причем самое пристальное внимание уделялось России, как наиболее крупной и могущественной стране на постсоветском пространстве. Так, администрация президента Клинтона прямо заявляла о том, что поддержка строительства в России демократических институтов и рыночной экономики имела для них высочайший приоритет (1). Но в дальнейшем данная установка дала сбой.

Выше уже упоминалось о том, что, согласно теории демократизации, огромное значение придается первым учредительным выборам, которые знаменуют переход власти от авторитаризма к демократии. В России выборы в парламент прошли в 1993 г., за которыми последовали выборы в 1995 г., 1999 г. и т. д. Однако, согласно нынешним оценкам западных аналитиков, Россия считается авторитарной страной (4). Соответственно, данное положение теории можно считать неприменимым.

Далее, согласно теории, после учредительных выборов к власти приходят демократические силы, олицетворяемые Б. Ельциным, единственная угроза которым исходит от «реакционных сил», олицетворяемых коммунистами и радикальными националистами. Таким образом, формируются контрастные образы борцов за демократию и консерваторов, желающих возвращения авторитаризма. Конкретные же дела реформаторов по модернизации социальной сферы общества и его экономики выводятся за скобки. Это объясняется тем, что авторитарные режимы, которые стали базой для разработки теории демократизации, уже имели капиталистическую рыночную экономику, соответственно необходимость в коренной перестройке экономики стран, проходящих демократизацию, попросту не учитывалась.

Этот недочет решающим образом повлиял на весь процесс транзита демократии в России, так как в результате скоротечных, «шоковых» экономических реформ, крайне непрозрачной политики приватизации и последовавшего экономического спада выполнение задачи модернизации социальных институтов стало крайне проблематичным, и вместо модернизации и развития наблюдалась скорее их деградация. Разумеется, о положительном восприятии населением демократических ценностей в таких условиях речи не идет. Более того, в результате той же программы приватизации в России сформировался слой крупных собственников, экономические структуры которых начали сливаться с институтами власти. Соответственно, политическая элита новой России, сросшись с новой элитой экономической, создали довольно замкнутую структуру, использующую власть для собственного обогащения. Надо ли говорить, что такая структура стала всячески противиться установлению демократических институтов, угрожающих благосостоянию ее членов.

Та же незавидная участь постигла и нарождающееся гражданское общество. После начала реформ М. Горбачева наблюдался всплеск активности среди населения – стали появляться дискуссионные клубы, первые протопартии, на волне активности которых и пришел к власти Б. Ельцин. Однако далее процесс застопорился. Во-первых, острейший экономический кризис заставил население больше заботиться о собственном выживании, нежели о политической активности. Во-вторых, значительная часть населения просто разочаровались в демократических идеалах (3), так как действия людей, пришедших к власти во время транзита, виделись прямым предательством демократических ценностей.

В результате можно сделать вывод о том, что прямое перенесение модели демократического перехода, основанной на опыте стран Южной Америки и Южной Европы, на Россию (и большинство прочих стран, возникших на территории СССР) оказалось несостоятельным. Прежде всего, критике можно подвергнуть линеарность данной модели, которая имеет одно начало – проведение либерализации авторитарным режимом в целях сглаживания последствий системного кризиса, четкую последовательность промежуточных стадий и лишь один результат – торжество консолидированной демократии. Таким образом, данная модель не допускает никаких прочих исходов в виде неких промежуточных «недоавторитарных-недодемократических» режимов и поэтому не может описать режимы, возникшие в странах постсоветского пространства, включая Россию. Другим недостатком является генерализация опыта конкретных стран и распространение его на все прочие случаи. На примере России мы видим, что это привело к фатальной для процесса транзита недооценке социокультурного и экономического факторов. Эта модель не учитывала необходимость проведения в стране глубочайших экономических реформ. Не учитывала она и наличие в стране отличного от западного идеологического базиса, определявшего иные ценностные ориентиры общества. Кроме того, из фокуса теории выпали конкретные действия вполне определенных должностных лиц, руководствовавшихся подчас совсем не демократическими идеалами в своих действиях, приведших к глубочайшему социально-экономическому кризису, в условиях которого успешное завершение демократизации стало попросту невозможным.

В итоге, благодаря опыту стран постсоветского пространства теория демократического транзита обогатилась новыми положениями. Было установлено, что в ходе демократизации страны могут не достигнуть конечной точки пути к консолидированной демократии, но остановиться в каком-либо промежуточном состоянии или даже откатиться назад. Кроме того, появилась необходимость отражения в модели процессов экономической модернизации, закладывающей материальный базис под развитие демократических институтов. Также четко обозначилась зависимость результатов модернизации как от культуры и ценностей данного общества, так и от значительного влияния на процесс демократизации конкретных должностных лиц, наделенных властью. Главным же выводом может являться необходимость модернизации существующей теории демократического транзита либо разработка иной теории, позволяющей более адекватно отразить процесс модернизации обществ.

 

Список литературы:

 

1. Christopher, W. Securing US interests while supporting Russian reform. – Chicago: U. S. Department of State Dispatch, 1993.

2. Fukuyama, F. The end of history and the last man. – London: Hamish, 1992. – 446 с.

3. Gill, G. Russia’s stillborn democracy? From Gorbachev to Yeltsin / G. Gill, R. D. Markwick. – Oxford: Oxford University Press, 2000. – 292 c.