В «новой России»: судьба владимира попова

 

В РФ технологии механохимии в строительстве пытался возродить архитектор Владимир Попов. Читатели моей книги «Цунами 2010‑х» знают о его технологии производства сверхпрочных строительных материалов и конструкций из песка и глины. Тоже – при помощи скоростных мельниц‑дезинтеграторов.

Чтобы меня не обвиняли в предвзятости, приведу впечатления другого автора, Михаила Дмитрука.

«…Этот кабинет одновременно похож на квартиру и мастерскую. Иконы, посохи, колокола, кинжалы, кирпичи, циркулярные пилы и другие интересные предметы собраны здесь в очень непривычном сочетании, которое не бывает в обыденной жизни. Но самое удивительное – качество предметов: оно многократно превосходит самые лучшие мировые аналоги.

– Вот моя визитка, – с загадочной улыбкой говорит хозяин приемной, подавая мне… кирпич килограмма на три, на котором написано: «Попов Владимир Георгиевич». Я с недоумением верчу эту первобытную визитку, не зная, что с ней делать.

– Ею можно поставить автограф на стекле, – подсказывает веселый хозяин. Он берет у меня кирпич, подносит его к стеклу и… выводит углом кирпича красивую закорючку, словно стеклорезом. Чуть ли не все окно испещрено подобными автографами, которые Владимир Георгиевич, наверное, «оставил» другим гостям.

Тут я приходу в полное недоумение: у меня на глазах рушится теория сопротивления материалов. Кирпич, сделанный из глины, который по виду ничем не отличается от своих собратьев, на поверку оказывается крепче стекла, подобным алмазу. Об него разобьет руку даже самый крутой каратист, который лихо ломает обычные кирпичи. Видя на моем лице изумление, хозяин еще больше повеселел. С восторженной улыбкой счастливого ребенка он снял с подоконника большой глиняный горшок, перевернул его вверх дном и подвесил на пальце левой руки. А в правую взял деревянную колотушку и сильно ударил по горшку.

Я думал, что он разлетится вдребезги. Но чудесный горшок даже трещины не дал. Он неожиданно загудел подобно колоколу. Звук был мелодичный – металлический с фарфоровым оттенком.

– Уж не из глины ли сделаны три колокола, которые висят над вашим столом?! – воскликнул я в предчувствии нового чуда.

– Так точно! – подыгрывая мне, крикнул Попов, взял веревки, дернул за «языки» – и приемную наполнил малиновый звон глиняных колоколов… Желая убедиться, что меня не разыграли и не загипнотизировали, я попросил у Владимира Георгиевича его настоящую визитку. Она произвела на меня не меньшее впечатление, чем кирпич.

Визитка была в два раза больше обычной, на ней мелкими буквами было напечатано… четырнадцать должностей и званий Попова: генеральный директор творческого архитектурно‑конструкторского общества «Искра», директор государственного предприятия «Историко‑культурный комплекс «Влахернское‑Кузьминки», член президиума Российской академии естественных наук, президент Клуба ЮНЕСКО «Русская усадьба», генеральный директор НПО «Русская керамика»…

Было видно, что архитектор Попов занимается глиной вполне профессионально и может говорить о ней как специалист. И, конечно, я спросил его, каким образом удалось придать великолепные свойства этому «примитивному» материалу. Но мастер ответил очень странно:

– Я все больше убеждаюсь в верности мысли, что «Бог есть любовь». Дело, сделанное с любовью, на два порядка выше сделанного просто так. Настоящий мастер нежно разминает глину, гладит ее, ласкает. Он с любовью доводит глину до такого состояния, когда из нее можно делать изумительные вещи. Например, он получает кирпич, к которому можно приложиться щекой, как к груди любимой женщины.

– Но любовь – это не технология, – возразил я мастеру. – Как говорил мой бывший шеф, нет такой специальности – «добрый человек». Если вы хотите внедрить свою глину в архитектуру, то должны рассказать последователям секреты технологии, а не душевного состояния. У вас что – кроме любви, никаких ноу‑хау?

– Любовь к делу должна входить в технологию, – ответил он задумчиво. – Но пока это лишь наше пожелание. И мы можем передать последователям только технические секреты. Например, мы разработали особую технологию замеса глины…

Владимир Георгиевич рассказал, что изобретатели взяли за основу опыт наших предков, которые «затворяли» глину: тщательно размешивали ее водой, надежно укрывали и оставляли… на четыре года.

Когда глину «отворяли», она была похожей на сметану. Из нее можно было делать отличные кирпичи, посуду, игрушки… А единомышленники Попова научились доводить глину до кондиции за короткий срок. Они сделали аппараты размешивания раствора, которые в шутку назвали «чесалками». В результате частицы глины удалось уменьшить до ангстрема – миллионной доли миллиметра, что раньше считалось совершенно невозможным. Эти и другие новшества, которые уже запатентованы, позволили сделать глину намного прочнее бетона. НПО «Русская керамика» выпускает кирпич с маркой… 2500. Это значит, что квадратный сантиметр его поверхности выдерживает давление 2,5 тонны, – больше, чем самый лучший бетон, который имеет марку 2000. А обычно в строительстве применяется бетон с маркой 100 или 200.

Раньше считался самым лучшим американский кирпич, который имел марку 350. А русские умельцы умудрились увеличить ее в семь раз! Но это не предел мечтаний: они уже получили экспериментальный образец марки 4900…

– Зачем это нужно? – не выдержал я. – Не хотите же вы делать из глины артиллерийские снаряды?

– Мы хотим делать из нее великолепные дома, – ответил архитектор. – А технологии совершенствуем потому, что не можем стоять на месте. Это похоже на болезнь «недержание гениальности»… Напрасно смеетесь. Я говорю совершенно серьезно: на нас идет лавиной огромный поток информации – мы едва успеваем корректировать старые технологии и проекты, как рождаются новые.

Вот характерный случай. Только сделали новые печи для обжига кирпича, как приходит умелец, и говорит: «А у меня есть для них «одеяло» из нежной ткани и ваты: оно позволит раза в два снизить тепловые потери…» Эксперты посмотрели – гениально! Пришлось ломать новые печи, чтобы построить новейшие – с фантастическими характеристиками. Вместо стен из огнеупорного кирпича метровой толщины на каркас натянули «одеяло» толщиной 15 сантиметров.

– Пардон, но ведь одеяло сгорит в печи! – прокомментировал я это рационализаторское предложение. Тогда архитектор показал мне образцы необычайной ткани и ваты. Похоже на синтетику, но очень мягкую. Из нее действительно получилось бы прекрасное одеяло… для постели. Но совершенно непонятно, почему столь нежная ткань и вата выдерживают адскую температуру?

– Да потому что они сделаны из песка, – сказал архитектор, – а он, сами понимаете, не горит.

Я с изумлением теребил кусок «песочного одеяла» и не мог поверить рассказчику.

– Ну, хорошо, – сказал он, – давайте проверим. Хозяин достал галогеновую лампу: толстая спираль проходила над отражателем из точно такой же серебристой ткани, какая была у меня в руках. Когда щелкнул выключатель, пришлось зажмурить глаза: свет был нестерпимо ярок. От лампы пошел сильный жар – я невольно отпрянул назад. Таким нагревателем можно быстро вскипятить воду в чайнике. В ее спирали температура – больше шестисот градусов. Но в нескольких миллиметрах от нее ткань даже не оплавляется! Видно, что она и вправду сделана из песка: никакая синтетика не выдержит такого нагрева.

– У этой ткани коэффициент отражения более 90 процентов, – комментирует Владимир Георгиевич, – больше, чем у зеркала. Теперь вы понимаете, почему мы решили покрыть ею печь? Тепло, которое стремится уйти наружу, почти полностью отражается и идет на обжиг кирпича. Мы без труда поддерживаем температуру в печи на уровне 1000–1200 градусов. И экономим, как минимум, 60 процентов энергии, которые раньше уходили в теплопотери. Ясное дело: даже тонкий слой такой ткани или ваты обеспечил бы вашему дому самую надежную теплоизоляцию…

Но архитектор Попов не желает делать его закупоренным, как печь для обжига кирпича. Наоборот, он хочет, чтобы дом «дышал», подобно человеку. Представьте: в подвале у вас стоит печка‑буржуйка особой конструкции. В ней одно килограммовое полено может тлеть 12 часов. Все это время температура стенок будет около 400 градусов, что вполне достаточно для обогрева жилых помещений площадью 50 квадратных метров.

– Да ведь это мечта сельского жителя! Как же перерабатывается ваше полено?

– Это ноу‑хау. Но нет секрета в том, как тепло от буржуйки обогревает весь дом. Имея марку 2500, можно делать кирпичи полыми, оставляя в них только 15 процентов глины. Изобретатели уже научились делать полые блоки, каждый из которых по объему заменяет 8‑10 кирпичей. А по прочности эти блоки на порядок выше обычных. Из таких элементов можно собрать стены, полы и потолки так, что по ним будут проходить «продухи» для теплого воздуха. По ним весь дом станут обтекать теплые потоки, идущие от буржуйки. Так создается тепловая «подушка» между улицей и помещеньями, подобная системе терморегуляции у человека. Хотя печка в подвале работает ровно, в доме можно по желанию изменять температуру воздуха.

Плинтусы сделаны в виде заслонок: если их отодвинуть, из подвала пойдет дополнительное тепло. Когда станет жарко, надо задвинуть плинтусы. Но полы и другие поверхности всегда будут теплыми, поэтому зимой можно ходить босиком или греться, прислонившись спиной к стенке. Такая система делает ненужным водяное отопление.

– Представьте себе: вы пришли с работы сильно уставшим – тело ломит, голова гудит, говорит Владимир Георгиевич. – Но вы вернулись в ваш дом, который является продолжением вашего тела, вашей души – как раньше была мать, у которой вы плавали в утробе. Итак, вы вошли в «утробу» дома и сразу почувствовали себя защищенным. Разделись и пошлепали босиком по теплому глиняному полу. А в ванне жена вам с утра голубой глинки в воду забубухала – к вечеру она превратилась в некую массу. Вы с удовольствием намазываетесь ею, стоите в ней минуты три, а потом смываете. Целебная глинка впитывает в себя «шлаки» и даже отрицательные эмоции – и вместе с водой они утекают в канализацию.

Потом вы шлепаете на кухню, а там вас поджидает горячее мясо и топленое молоко в глиняных горшочках… Вашей усталости как не бывало. Вы радостно сливаетесь с родным домом и домочадцами. В душе воцаряются мир и покой. Увы, биологи установили, что наши железобетонные коробки очень вредны для здоровья. Ведь каждая панель имеет внутри две металлические сетки, а между ними – металлические прутья. Этот многослойный «экран» полностью отсекает вас от естественных электромагнитных полей, без которых, как показали исследования, не может развиваться ничего живое…

Вот почему архитектор Попов даже потолок и крышу хочет сделать из глины, а не из железобетона. Его дом будет полностью открыт для излучений земли и космоса, что является залогом здоровья души и тела. Даже канализацию он хочет сделать полезной для здоровья. Все, что вытекает из кухни, ванны, уборной и гаража, будет поступать в отстойник объемом 2,5 кубометра. По мнению Владимира Георгиевича, этого вполне достаточно, чтобы полностью очистить воду на усадьбе, где живут 6–7 человек. Отстойник будет сделан из вспученной глины, в которой очень удобно жить колониям прожорливых бактерий. Они станут набрасываться на любые нечистоты – от фекалий до мазута – и очень быстро их перерабатывать. Поэтому на выходе из отстойника в воде будет содержаться примесей 0,05 миллиграмма на литр: на два порядка меньше западноевропейских норм очистки. Это почти дистиллированная вода, которую спокойно можно пить.

– Воду из фекалий и мазута? – не поверил я.

– Да, все уже проверено, сертифицировано, запатентовано, – заявил архитектор. – Из отстойника выходит вода чище водопроводной, поэтому ее можно направлять обратно в дом, сделав систему замкнутой.

Она будет пополняться талой и дождевой водой. Но эстетам можно подсоединиться к местному водопроводу. Тогда они смогут очищенной водой поливать сад и огород, вырыть пруд и соорудить фонтан. И все‑таки непонятно, зачем столь совершенные дома обычным российским семьям, которые привыкли жить в деревянных избушках и каменных хрущобах? Да они и не мечтают о дворце! Вот что ответил мне Владимир Попов:

– Хорошо пить вино из хрусталя, гораздо хуже – из майонезной банки, и совсем плохо – из горлышка бутылки в подъезде. Но нас восемьдесят лет старательно приучали пить в подъезде. А я предлагаю делать это дома – из хрусталя. В моей семье есть любимый тост: «Давайте жить вкусно». Имеется в виду не столько еда, сколько работа, отдых, увлечение – все должно быть вкусно и красиво…

Конечно, многие не поймут мой призыв строить «глиняные дворцы». Что ж, они достойны своей участи. А мы будем строить живые дома для живых людей.

– Значит, пока это всего лишь проект?

– Да, но я вам не сказки рассказываю. Мы уже производим отдельные элементы для глиняного дома. Но чтобы построить его целиком, у нас не хватает силенок. Знаете, в каком сейчас положении изобретатели?

– Но вы, насколько я понял, не унываете?

– Наоборот. К нашему счастью, случилось 17 августа 1998 г.

– Почему же «к счастью»?

– Потому что накрылась халявная, западно‑поставщическая работа российских банков. И челноки, перетаскивавшие из‑за бугра барахло и строительные материалы, разорились. Сегодня наши люди начинают искать свое, а не западное. Поэтому, как ни странно, наступает наше время, когда будут востребованы колоссальные технические возможности России.

– Вас уже хотят востребовать?

– Да, некоторые губернии весьма заинтересовались глиняными домами. Надеюсь, что в ближайшее время их будут строить по всей России. И я уверен, что русский человек научится пить вино из хрусталя в великолепном доме…»

Впечатляет, не правда ли? К сожалению, надежда не оправдалась: обезьяний, криминально‑сырьевой и чиновничий режим Эрэфии даже после 1998 г. так и не востребовал фантастические глиняные технологии Попова. Технологий его команды не было в так называемом «национальном проекте» «Доступное жилье»: там по‑прежнему правили бал производители железобетонных коробок, впаривающих жилплощадь по несколько тысяч долларов за метр. Какие‑нибудь губернские макаки‑чинуши предпочитают покупать сборные дома в Австрии – по тысяче евро за квадратный метр. Не хотели замечать Попова – и все тут.

Подорвавший свое здоровье в неравной борьбе, Владимир Георгиевич Попов ушел из жизни осенью 2014‑го, через 29 лет после гибели Хинта. В момент «нового 1998 года» и девальвации рубля.

 

Уроки трагедий

 

А теперь давайте извлечем уроки из трагической судьбы Александра Чижевского, Петра Капицы и Йоханеса Хинта. Именно для нашего будущего. Ибо завистливая серость, которая ничего своего создать не может и лишь копирует Запад, в нашей жизни никуда не делась. Если мы хотим расковать творческую энергию нашей нации, наделив техносмыслом Русскую идею, нам придется создать систему защиты гениев от агрессии серости.

Что мы видим в этом случае? Правительство СССР сначала сделало правильный шаг: проверив практический эффект от технологии Чижевского, издало постановление от 10 апреля 1932 года и дало гению и деньги, и опытные хозяйства для работы. Но оно поручило «вести» работу серому бюрократическому ведомству «по профилю»: министерству сельского хозяйства (Наркомзему). Этим, во‑первых, оно отдало автора прорывной инновации на растерзание «признанным специалистам», которые всегда и везде все новое встречают в штыки и стараются уничтожить того, кто выступает как их могильщик, конкурент. Ведь это все равно, что сегодня отдать кураторство над разработками энергоустановок низкоэнергетических ядерных реакций какому‑нибудь Министерству нефти и газа. Естественно, все будет уничтожено, сорвано, саботировано, а изобретатель – объявлен «шарлатаном».

То же самое случилось и с Хинтом.

Во‑вторых, сузив дело до птице – и животноводства, правительство СССР закрыло путь к междисциплинарным исследованиям. То есть, к применению метода Чижевского и в медицине, и в электротехнике, и в строительстве, и даже в окраске деталей.

Этим и воспользовалась рать «ученых». Они стали так обильно поливать гения пасквилями и обвинениями, что чиновники Наркомзема впали в ступор. Русский чиновник (при царе, в СССР, в РФ) всегда боится принимать ответственные решения и делать что‑то первым в мире. Он всегда норовит приписать все успехи себе, а неудачи – спихнуть на подчиненных. Чиновнику нужна гарантия того, что все будет хорошо, что отвечать не придется. От этого зависит его карьера, сохранение им статуса и «кормушки». А как избежать провалов? Да не делать ничего первым в мире, только копировать то, что делает Запад, где рисковать не боятся. Потому доверять дело научно‑технического развития русскому чиновнику – это с гарантией получить удушение отечественных гениев, вечную отсталость и вторичность России.

А вот если бы была создана межведомственная лаборатория или научно‑промышленное объединение «под Чижевского»! Да еще с таким уполномоченным от власти «пробивалой», как бывший производитель тепловозов Дегенколб при немецкой ракетной программе Донрбергера и фон Брауна в Третьем рейхе – результат был бы совершенно иным. Ведь, конечно, аэроионизация Чижевского – не атомный проект, но все равно очень важен. Ведь с помощью массового использования ионизаторов СССР мог при том же расходе кормов получать на 20–30 % больше молока, мяса, птицы. А это – колоссальный эффект для экономики и безопасности страны. В то же время, массовое оздоровление народа, победа над распространением туберкулеза – эффект еще больший. Ну, а познание космической биологии – вообще ключ к успешному управлению будущим, к нанесению умелых ударов по противнику. Ибо, например, устраивать восстания в стане противника хорошо как раз во время вспышек на Солнце, в нужной части солнечного цикла.

Надо сказать, что в сталинском СССР судьбу Чижевского так или иначе повторили и химик Ледин с его супервзрывчаткой (правда, серости его не удалось полностью уничтожить) и академик Капица с его революционной технологией производства жидкого кислорода (турбодетандеры). Но и в тех случаях мы видим чиновничье «как‑бы‑ничего‑плохого‑не‑вышло» и остервенелые наскоки «ученых» и «признанных экспертов». Дело не только во власти коммунистов. Ведь в царской России отец А.Л., артиллерист Леонид Чижевский, тоже не смог прорваться со своими новациями. Именно он, еще юным артиллерийским поручиком, в 1881 году, изобрел артиллерийский угломер, позволявший батарея вести огонь с закрытых позиций. Но тогда его изобретению не дал ходу Артиллерийский комитет во главе с очередным выродком из дома Романовых, великим князем Михаилом. Тот заявил: «Русские не должны прятаться за укрепления, а разить врага в лоб!» Пройдет всего четверть века, и в 1904–1905 годах японцы примутся громить открыто стоящие русские пушки огнем как с закрытых позиций.

Потому в будущей Великой России мы будем защищать гениев именно так: давая им стать Генеральными конструкторами, подчиненными верховной власти и с правом регулярных докладов о ходе работ самому главе государства. Ибо больше мы не можем терять ни одного гения. Все гении России должны получить возможность работать на благо Отечества, не тратя сил, времени и здоровья на оборону от нападения серости и обвинителей в «шарлатанстве». Гений должен доводить свои работы до конца и получать за успех причитающиеся богатства. Так, чтобы он входил в элиту, чтобы мог и дальше совершать открытия, делать изобретения. К черту шариковщину любого оттенка, зовущую к уравниловке и к передаче всех прав на изобретения государству (чиновникам)! Это – способ все похоронить. Создатель новых технологий сможет двигать и развивать дело лучше кого бы то ни было. К черту принцип: «Если государство финансировало научные работы – оно и должно получить все права на них»!

Мы считаем, что экономика не должна быть тотально государственной. Пусть рядом с госсектором существуют и частные, и кооперативные предприятия. Ибо тогда Чижевский мог бы просто основать компанию своего имени – и развивать свое детище на частной основе, выходя на прямые связи с аграриями, клиниками, заводами. Социалистическая мобилизация в нашей России будет жить в полезном симбиозе с частной инициативой.

Следующий урок: никогда не втискивать гения в узкие рамки любой идеологии! Ни марксистско‑ленинской, ни православной, ни национальной, ни либеральной. Идеология всегда не учитывает будущие научные открытия. Она должна их не отвергать, а принимать и интегрировать в себя. Надо помнить, что завистливая и бесплодная серость обожает уничтожать гениев то с помощью попов, то руками идеологических комиссаров, решающих, что «кошерно», а что – «некошерно». Идеология Русской идеи проста: нет ничего невозможного, мы можем все, опираясь на мощь нашего разума и на новые знания!

Немаловажный урок состоит и в том, что наука и техника – дело слишком сложное и ответственное, чтобы доверять их только самим ученым. Ибо в науке царят невиданные подлость и низость по отношению к гениям и первопроходцам.

Ведь не секрет, что все новое в науке вынуждено пробиваться наружу, словно росток – сквозь асфальтовую корку. Наука давным‑давно не представляет из себя клуб благородных рыцарей‑исследователей с душами детей, готовых замечать все новое и необычное и изучать его, отказываясь при этом от старых теорий и авторитетов. Наука сейчас – это доступ к бюджетным средствам и заказам корпораций. В ней царят жестокие нравы, в ней конкурентов уничтожают всеми способами. Даже если эти ученые‑конкуренты действительно нашли нечто новое или решили те проблемы, над которыми десятилетиями бились исследователи других научных школ. Чем очень сильно замедляется скорость научного познания. Подчас приходится ждать, когда вымрут ученые‑носители устаревших взглядов, когда можно будет двигать науку дальше, не рискуя попасть под каток научных репрессий.

Как писал один из основоположников современной нейробиологии, Алан Ходжкин, «если бы единственным мотивом тех, кто занимается фундаментальной наукой, было любопытство, они бы радовались, когда кто‑то другой решает проблему, над которой они работают. Но обычно они реагируют совсем иначе!». Историк нейробиологии Эрик Кандель в капитальном труде «В поисках памяти» пишет, что научные диспуты, начинаясь как чисто научные споры, чаще всего переходят на личный, почти мстительный характер. Ибо те же качества, что свойственны конкуренции вообще – амбициозность, гордыня и мстительность – в полной мере присущи и науке. То есть, автор даже эпохального открытия может быть уничтожен, если вдруг переходит дорогу какому‑нибудь влиятельному руководителю научно‑исследовательского института.

Мы знаем, что настоящих ученых, способных создавать действительно нечто новое – не более нескольких процентов. Все прочие – «научные работники», лишь разрабатывающие «золотые жилы», открытые когда‑то немногими гениями. Научные работники чаще всего и становятся серостью, убивающей гениев. И, как мы видим из обвинительной речи Бориса Завадовского против Чижевского, они выступают в ипостаси махровых, узколобых обывателей с ничтожным кругозором, ненавидящих разносторонне развитых гениев.

Нас не устраивает оскомину набившая история о том, как десятилетия спустя восторженные потомки говорят о том или ином великом ученом с трагической судьбою: «Как же он был прав и какими ослами выступили его тогдашние гонители! Как он опередил свое время!» Что с того толку, коль сам гений не дожил до своего торжества? Если он пал, затоптанный серостью, хотя мог бы ускорить течение времени и при жизни посмеяться над толпой нелюди? Нет, у нас гении должны побеждать при жизни и творить дальше, а не умирать в нищете и болезни, надорвавшись в бесплодной борьбе. Мы и так потеряли слишком много ярких и талантливых людей. Потому не будем доверять все «признанной» науке.

Ибо в ряде случаев те, кто еще вчера выступил как гений или талантливый первооткрыватель, завтра может «забронзоветь» и стать гонителем другого гения. Вспомните, как великий Тимирязев не принял идей молодого Чижевского. Или – если вы читали «Хроники невозможного» – как талантливый советский биохимик, академик Овчинников, стал настоящим палачом‑инквизитором для творцов перфторана: искусственной крови.

Ради этого мы и должны уничтожить Комиссию по лженауке, заменив ее на Центр экспериментальной проверки новых открытийизобретений. Создать Вторую Академию – конкурента Первой. Учредить Агентство передовых разработок. То есть, создать свой вариант немецкого общества Анненэрбе, некую машину для преодоления тупости, зависти и косности. Потому что перед нами, как национал‑футуристами, стоит задача: справиться с многочисленными проблемами практически обреченного русского народа с минимумом сил и средств. А разве есть тут иной путь, кроме как путь использования самых смелых, прорывных и подрывных, инноваций? Самых неожиданных открытий и изобретений? Никто еще не отменял принципа «Один трактор заменяет собою сотню конных плугов, а один пулемет – шестьдесят стрелков из обычных винтовок». Все, что позволит нам экономить рабочие руки, время, киловатт‑часы и гигакалории, что сберегает нам ресурсы – это то, что работает на выживание нации и ее развитие.

Никогда нельзя доверять чиновникам и «признанным ученым» составлять прогнозы‑форсайты с приоритетными направлениями научно‑технических работ и поступать так: все, что не вписывается в высочайше утвержденные направления – не замечать и гнобить. Весь опыт истории показывает, что «эксперты» во все времена не могли предугадать грядущих прорывов. Они могут достигаться там, где никто и ничего не ожидал. Потому прогнозы должны служить нам как справки, но не более того. Сама инновационно‑научная система из двух академий и Агентства передовых разработок должна стать живой, умной, чутко реагирующей на возможные прорывы. Здесь у нас нет «неважных» инноваций. Ими мы будем считать все, что способно решать проблемы. Будь то новый корм для свиней, полученный с помощью кавитационной установки, дающий нам отличные привесы и независимость от импортных добавок – или же разработки в области искусственного интеллекта. Наша система должна ставить перед наукой конкретные проблемы для разрешения, а не планировать по типу «Открыть новую элементарную частицу к такому‑то числу». Постановка практических проблем – лучшая гарантия для торжества чижевских над завадовскими‑выбегалло. Любой успех нужно развивать и превращать в основу для создания производственной корпорации, способной рвануться на глобальный рынок. Наука должна идти бок о бок с новой индустриализацией. Ибо так мы не только уничтожим агрессивную серость, прячущуюся за научными титулами, не только сделаем науку могучей производительной силой – мы еще и создадим «фабрику» для производства здоровой, умной элиты. И не надо говорит, будто элита не нужна: в любом обществе всегда будут 4 % вожаков, за коими идут все. Надо чтобы эти 4 % состояли не из чинуш‑казнокрадов и не из сырьевиков, а из интеллектуалов и творцов. Надо ли говорить вам, что могло ждать нашу страну, будь ее элитой такие, как Чижевский, а не всякие там выбегаллы‑завадовские, кагановичи и микояны.

 

Если мы хотим построить звездолет…

 

Мы не должны больше терять гениев! Ни единого! В национально‑футуристическом СССР‑2 Максима Калашникова они получат всевозможную защиту от нашего государства – и возможности развивать свое дело. Мне плевать на идеологию: совместим тут и социализм, и капитализм, лишь бы дело шло.

Перед моими глазами проходят истории наших талантливых новаторов. Особенно уже новые, «постсоветские». Везде – одна и та же драма, одна и та же стена вокруг них. Вот астраханец Афанасьев с его технологий «вечного», непроницаемого для влаги серобетона, из коего можно делать надежные, не нуждающиеся в ремонте, шоссе. Он оказался в РФ никому не нужным. Вот Виктор Петрик, создавший великолепную технологию платиноидных металлов даже из бедных руд с помощью одностадийной установки, работающей на трифторфосфине. Всего за один «прогон» она извлекает их руды все. И это позволяет «похоронить» такие комбинаты, как «Норникель» с их долгими циклами добычи. А заодно – моментально производить и катализаторы. Но Петрик тоже оказался никому не нужен. А вот Юсуп Хамхоев, советский инженер из Ингушетии, изобретатель тормозных устройств, не имеющих аналогов в мире и конструктор автомобильных прицепов с такими тормозами. Он тоже бьется в стену, потому что не может наладить производства своих детищ, удостоенных награды Сколково, в Российской Федерации. Все агентства и фонды, созданные якобы для поддержки инноваций и импортозамещения в РФ, его отталкивают. Вот ушедший из жизни великий советский физик Мурадин Кумахов, основатель Института рентгеновской оптики. Он давал возможность стране производить микросхемы лучше западных, лечить рак без дорогих ускорителей элементарных частиц. Он подошел к порогу создания термоядерного реактора очень необычной конструкции. Он открыл возможность создания «одноразового» космического рентгеновского лазера с накачкой от ядерного взрыва. И он тоже умер, так и не дождавшись воплощения своих проектов.

Этот мартиролог можно продолжать на много‑много страниц. Но зачем? И так все ясно.

Да, нужно наделить Русскую идею техносмыслом! Надо воплотить ее в звездолетах. Но ради этого придется прежде всего излечить вековечную беду России: пожирание ею собственных гениев и пророков. Ибо только «инновационная сверхпроводимость» сделает возможным переход русских в новую цивилизацию, отведя от них неминуемую национальную смерть. Ибо звездолеты будущей Русской сверхцивилизации есть сгустки всяческих прорывных инноваций. А как их создать, если не решить вековечную проблему России, убивающей своих гениальных детей?

Ради этого мы и должны создать специальную «машину открытий» и целое «царство свободы» для инноваторов. Защитить их от завадовских и «низшей расы» чиновников. Ради этого мы должны уничтожать тех, кто норовить истребить гениев и «затереть» их создания. С помощью новой опричнины, местного самоуправления и общин, предприятий в собственности трудовых коллективов и смелых частных предпринимателей. С помощью «Закона о преступлениях против Будущего». Да и вы, поди, уже читали многие книги Максима Калашникова, и знаете, о чем речь.

А еще – надо защитить гениев от толпы обывателей, обретших Интернет и смартфоны. Сонмища леммингов‑обывателей, не способных что‑то создавать и творить, но зато одержимых жаждой как‑то прославиться, могут только одно: улюлюкать над гениями. Швырять калом в тех, кто неизмеримо выше их. Ибо толпа ничтожеств только так может самоутверждаться. Уводя гениев в особые «цитадели творчества» и тратя деньги на них, а не на футбол и наемных пинателей мяча, мы сделаем их триумфаторами. И новыми кумирами для толп обывателей.

Вот – этапы нашего Плана. Наделения Русской идеи нужным техносмыслом. Склоняя голову перед памятью великого Чижевского и многих уничтоженных гениев, мы объявляем беспощадную войну серости и обывателям. Новой Россией будет править высокий интеллект творцов! Сталину не удалось решить проклятую проблему. Значит, решим мы, когнитарии. Коги новой эпохи…

 

 

Записки национал‑футуриста

 

Немногие сейчас отдают себе отчет в том, что в 2014 году произошли события, меняющие мир кардинально. Что мы уже никогда не будем жить так, как в 2000–2013 годах. Что началась та самая смена эпох. Но готова ли к этому нынешняя Россия?

Вопрос – чисто риторический.

 

На переломе эпох

 

Не так давно Максиму Калашникову попала в руки прелюбопытнейшая книга американца Натана Вульфа «Вирусная буря» (The Viral Storm). У нас ее перевели как «Смертельный шторм: эпоха новых эпидемий». Вульф – один из создателей центра Глобального прогнозирования вирусных инфекций в Сан‑Франциско (Global Viral Forecasting, GVF). GVF заявлен как центр раннего выявления пандемий по всему земному шару. Однако от этого до управления эпидемиями – даже не полшажка. Америка и здесь рвется вперед, овладевая невидимым миром вирусов.

Сам Вульф – фигура незаурядная. Типичный представитель энтузиастов междисциплинарных исследований. Сначала он был приматологом‑обезьяноведом, но затем приобрел еще одну специализацию: микробиолога, вирусоведа. Он работал в экспедициях, нашедших природные очаги СПИДа и вируса Эбола, которые первоначально терзали шимпанзе. А поскольку местные негры охотятся на высших обезьян – то и заразились этими вирусами при освежеваниях и разделке добычи. Сказки о том, что СПИД и Эбола выведены в секретных лабораториях – именно что сказки для свихнувшихся дебилов постиндустриальной эры, превратившихся в по‑средневековому доверчивую толпу темной черни. В лабораториях могли «доделать» эти вирусы, но их природное происхождение доказано железно. Книгу Вульфа читаешь как продолжение «Охотников за микробами», научного бестселлера Поля де Крюи 1930‑х годов.

Вульф показывает, что в современном мире опасность эпидемий растет с каждым годом. Почему? Многие болезнетворные вирусы перешли к человеку от диких и особенно – домашних животных. Попав в наш организм, вирусы изменились. Мы, жители Старого Света (Евразии и Африки) уже принесли свои жертвы и выработали сопротивляемость оным вирусам. Зато мы, белые, превратились в настоящее оружие массового поражения, когда с начала XVI века вошли в контакт с жителями Америки, Океании и Австралии. Принесенные нами болезни выкашивали целые первобытные племена: у них‑то иммунитета к «привычным» нам вирусам не имелось. Это отлично описано в труде Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь».

Но теперь произошел еще один скачок: из‑за глобализации, всепроникающего мирового рынка, развития туризма и доступной реактивной авиации в мир скученных больших городов попали новые вирусы, раньше обитавшие в глухих уголках той же Африки. Те, к коим человечество непривычно. Они и создают угрозу новых пандемий с самыми трагическими последствиями.

Вульф приводит пример: птичий грипп, разразившийся в 2003 г., приводил к смертности 60 % заболевших: они умирали от того, что их легкие заполнялись жидкостью. Страшный вирус гриппа‑испанки, уничтоживший десятки миллионов людей в 1918–1919 годах, кончался смертью лишь в 20 % случаев. Хорошо, что птичий грипп плохо распространяется от человека к человеку. Это спасло человечество в 2004 году от большой трагедии. Однако в 2009 году появился свиной грипп. Он отличается отличной распространяемостью, хотя от него гибнет не более 1 % захворавших.

Но вирусы – штука, склонная к стремительным мутациям. Встречаясь в организме носителя, вирусы обмениваются генами. Вполне может быть, как пишет Вульф, птичий грипп станет очень вирулентным, а свиной – гораздо более убийственным. Можно предположить, что оба вируса, встретившись в организме человека или животного, создадут еще один вид смертельно опасного «мозаичного» вируса. Того, что будет и распространяться, как огонь в прерии – и убивать 60 % зараженных.

Но вот что меня лично занимает: а ведь такую работу можно сделать и искусственно, в лаборатории. Хотя это крайне опасно. В конце книги Н. Вульфа узнаю: оказывается, в знаменитой Лос‑Аламосской национальной лаборатории США, в этой колыбели ядерного проекта 1941–1945 годов, существует «Банк генов». Электронная база данных фрагментов ДНК, пополняющаяся ежегодно миллионами новых