Спуск, связанный с воспоминаниями

 

За ночь мои товарищи из Французского института спелеологии превратили мою комнату в "поле боя". В 3 часа утра прибыл грузовик 6-го Республиканского отряда безопасности, чтобы перевезти наши вещи в Сен-Дальмас-де-Танд. К шестистам килограммам уже взвешенных и упакованных в перенумерованные мешки грузов добавилось четыреста килограммов оборудования — приборов, инструментов, личного снаряжения и продуктов.

Эта машина доставила нас до Сен-Дальмас-де-Танда. Выгружаем пожитки на спортплощадке летнего детского лагеря, а в семь часов отчетливо различаем знакомое жужжание: вертолет прибыл. Все готово к полету, и мы сразу же отправляемся на Маргуарейс. Первым на вертолет поднимается Жерар Каппа, затем один из горноспасателей из Республиканского отряда безопасности. Все утро они будут разгружать вертолет и благоустраивать базовый лагерь на плато Амбруаз. Затем к нам присоединяется майор Риолле, и мы решаем в первую очередь переправить снаряжение, а потом уж людей. Но к 13 часам становится очевидным, что горючего для перевозки людей и грузов не хватит, и тогда мы откладываем в сторону снаряжение для лагеря в Пиаджа-Белла, то есть то, которое понадобится только через неделю; его мы доставим позже. Я сел в вертолет последним, вместе с кинооператором Жюльеном Галлеоти.

С воздуха Маргуарейс производит большое впечатление. Вот мы и прибыли! Все мешки со снаряжением сложены недалеко от посадочной площадки, на том самом месте, где размещался в прошлом году лагерь. Мы начинаем распаковывать мешки, вносим поправки в опись и ставим палатки, так как погода начинает портиться. К вечеру прибывает остальная группа, которая не могла попасть на вертолет, в сопровождении нескольких кинооператоров и журналистов.

На сегодня (вторник, 16 июля 1963 года) запланирован первый спуск на дно пропасти Скарассон. Все утро ушло на подготовку снаряжения для исследований и разведки и на распределение обязанностей по его доставке к пропасти. Одни понесут страховочные веревки и сверхлегкие металлические лестницы, другие — отдельные детали ручного бура, третьи — электроприборы для измерения удельного сопротивления и бидоны для проб снега и льда, которые мы возьмем, чтобы измерить их радиоактивность.

 

Спуск в пропасть Скрассон впервые после эксперимента 1962 года меня взволновал

 

К 11 часам семнадцать членов экспедиции вереницей, медленно трогаются в путь по крутым склонам Маргуарейса. К полудню мы — у входа в Скарассон. Со сдержанным волнением вглядываюсь в огромный зев пропасти. Читаю надпись, высеченную моими товарищами из клуба Мартеля и Французского института спелеологии в прошлом году на скалах у входа: "Здесь Мишель Сифр доказал свое мужество 16 июля — 17 сентября 1962 года". Перед пропастью принимаемся за экипировку. В этом году грубые холщовые, не раз чиненные комбинезоны заменены ярко-желтыми, из непромокаемого нейлона, изготовленными по нашему заказу. На локтях, коленях и плечах — двойной слой материи, а капюшон надежно защитит голову от низвергающихся струй каскадов.

В 13 часов начинаю спускаться, ровно через год после прошлогоднего эксперимента. Мои товарищи уже закрепили лестницы до "кошачьего лаза", на глубину 30 метров.

Сколько воспоминаний пробудил во мне этот спуск! Вот то место в верхней части горловины тридцатиметрового колодца, где я, совершенно обессиленный после двухмесячного пребывания под землей, покоился на руках моего друга Марка Мишо. Сейчас я преодолел "кошачий лаз" за две-три минуты, а тогда мне потребовалось на это два часа. Два долгих часа, в течение которых я видел всего в нескольких сантиметрах от себя протянутую ко мне руку старшего сержанта Лафлёра, слышал его ободряющий голос с южным акцентом: "Ну, еще усилие, Мишель, и я вытяну тебя отсюда!" Я настоял на том, чтобы вновь спуститься в Скарассон первым и без свидетелей взглянуть на свои бывшие владения. Выхожу из широкого тридцатиметрового колодца, стены которого покрыты льдом. Каскад талой воды щедро окатывает меня с головы до ног, но благодаря нейлоновому комбинезону я остаюсь совершенно сухим и на фирне, который заполнил дно колодца, поджидаю товарищей.

 

Понадобилось восемь часов интенсивного физического труда, чтобы пробурить один погонный метр льда

 

Спуск продолжается. Страхуемый веревкой, устремляюсь в последний большой сорокаметровый колодец и наконец приземляюсь на глыбах морены, покрытых льдом. В подземном зале — царстве ледника — моему взору предстает неожиданное зрелище. Палатка убрана, сохранился лишь настил, покрытый трехсантиметровым слоем льда. Там, где прежде был вход в палатку, — куча отбросов, покрытых белой плесенью, нечто вроде "свалки воспоминаний". Консервные банки: одни — опорожненные лишь наполовину, другие — целые, но помятые. Два походных столика, которые вспомогательная группа в прошлом году поленилась поднять наверх.

Повсюду — следы, будящие воспоминания. Вот две разбитые пластинки — симфония Бетховена и песня Луиса Мариано, звучание которых в конце эксперимента я был не в состоянии отличить друг от друга: температура тела упала ниже 36° и я начал впадать в спячку, когда музыка воспринималась мной как беспорядочный шум… Узнаю и стопки клетчатой бумаги, пропитанные водой: на такой бумаге в течение всего эксперимента я отмечал изменения хода моих "внутренних часов".

 

Горизонтальная часть подземного ледника загромождена сталактитами и ледяными колоннами, образовавшимися в результате замерзания просочившейся воды

 

Но голоса товарищей из группы Французского института спелеологии, которые ожидают нас наверху, у входа в сорокаметровый колодец, чтобы страховать мой подъем, возвращают меня к действительности. Поспешно запихиваю в мешок консервные банки: их содержимое мы отведаем на поверхности.

Прощаюсь с воспоминаниями, впереди — программа научных исследований, которая растянется на десять лет.

 

Подземный каротаж

 

Исследования, предпринятые начиная с 1951 года, позволили обнаружить, как потом было установлено, некоторые самые большие пещеры планеты: сеть пропастей Каракас— Пансе — Пиаджа-Белла, достигающая глубины 1100 метров, из которых 689 метров галерей проходимы; пропасть Гаше, разведанная до глубины 558 метров, где трагически погиб молодой итальянский спелеолог Лючио Мерзи. Главной целью экспедиции 1963 года были гляциологические исследования, которым была посвящена неделя с 16 по 22 июля. Прежде всего мы хотели разрешить загадку подземного ледника Скарассон.

 

Стена верхней части ледника на глубине 110–125 метров

 

 

Подъем на поверхность керна, который с помощью сухого льда удастся сохранить в замороженном виде до тех пор, пока он будет доставлен в Париж на анализ

 

Каковы его происхождение и возраст? Конфигурация пропасти, расположение колодцев исключают возможность того, что он образовался из снега, выпадавшего на поверхности недавно. Остаются две гипотезы: либо ледник создан водами, стекающими вниз летом и замерзающими зимой, либо он образован из выпавшего в незапамятные времена снега, превратившегося в лед в результате седиментации и давления. А возможно, его происхождение обусловлено и тем и другим одновременно.

 

Спуск по фирновому снегу, завалившему вход в пропасть Пиаджа-Белла. Через несколько минут здесь произойдет несчастный случай с сержантом 6-го Республиканского отряда безопасности Лафлёром

 

Какова его толщина и скорость движения?

Цилиндрическая труба диаметром 10 сантиметров и длиной 1 метр, которая заканчивается сверлом из хромированной стали [18]— нечто вроде огромного пробочника, — углубляется в ледник и вырезает из него ледяной керн в виде колонки — вот наш инструмент. Но выдолбить этот миниатюрный колодец во льду нам придется вручную, так как мотора у нас нет.

За эту работу взялись шестеро из нас: гляциолог Марсель Кан, геофизик Пьер Андриё, инженер по электронике Марк Мишо, Жерар Каппа и Филипп Энглендер — спелеологи и я — геолог. Две легкие палатки, поставленные ниже уровня ледника, на отметке 105 метров, будут нашим пристанищем в течение четырех дней, отведенных для этой цели.

Вместо белых блуз разведчиков на нас желтые нейлоновые комбинезоны; к нашим каскам прикреплены ацетиленовые рефлекторы; наша лаборатория — зал на глубине 105 метров, где температура равна нулю, а влажность — 100 %. Наша научная работа протекала далеко не в безопасных условиях, что усугублялось нагромождением неустойчивых глыб, по нескольку сотен килограммов каждая, и нависающей над нами мореной этого подземного ледника.

Мы должны без конца вращать и вращать этот бурав, как завинчивают болты железнодорожных шпал. За час сверло углубляется всего на двенадцать сантиметров. Чтобы получить керн метровой длины, нужно упорно трудиться восемь часов. К тому же он так тяжел, что следовало бы вызвать вторую группу сменщиков. Но бездействие при таком холоде и сырости — хуже всего; да и кто прельстится работой шпалоукладчиков?

Чтобы получить два таких керна, потребовалось два долгих дня. Разрезанные на бруски по десять сантиметров и доставленные в Ниццу вертолетом, а в Париж самолетом, эти керны будут переданы Лаборатории ядерной физики Атомного центра в Сакле.

Мы берем для исследования также пробы льда, которые ни в коем случае не должны быть загрязнены, так как, возможно, содержат цветочную пыльцу и бактерии. А ведь когда на ногах обувь с альпинистскими шипами, еле вонзающимися в покатую поверхность льда, сохранить руки чистыми весьма сложно, особенно когда ими нужно держать столько предметов: баночку из стерилизованного стекла (оно должно остаться таким!), молоток и бутыль со спиртом для стерилизации рук и молотка. Этим молотком надо откалывать в глубоких слоях льда кусочки, разлетающиеся во все стороны; их стараются поймать на лету в подставленную баночку.

Что касается толщины льда, то это — дело Пьера Андриё. Он высверливает дрелью в толще льда отверстия на расстоянии четырех сантиметров одно от другого. Закладывая в них стержни, натертые солью и служащие электродами, он пропускает постоянный электрический ток и измеряет разницу потенциалов между полюсами в толще льда.

Так впервые было измерено удельное сопротивление подземного льда, и точно установлена его толщина — от пяти до двадцати пяти метров в разных местах.

Было уже довольно поздно, когда эта группа начала подъем наверх. А мы забираемся в две маленькие палатки, каждая весом 800 граммов, одна из нейлона, другая из полотна, чтобы узнать, насколько различной будет конденсация. В полночь, усталые, засыпаем.

 

Землетрясение

 

Просыпаемся от криков и звона коровьих бубенцов. Это товарищи с поверхности шумно будят нас. Вместо громоздкого и тяжелого телефона нас связывает с ними микропередатчик, настолько чувствительный, что наверху слышно, как у нас, в ста пяти метрах под землей, отчетливо раздается звук капели.

 

Вход в пропасть Пиаджа-Белла (вторая цель экспедиции)

 

Этот аппарат изготовил мой друг Луи Счело, который, когда мне было десять лет, уже посвящал меня в тайны спелеологии в пещерах в окрестностях Ниццы и был способен разрешить многие практические задачи. С помощью этого чудо-передатчика до нас отчетливо доносится голос старшего сержанта Лафлёра:

— Вы слышали что-нибудь?

— А что?

— Землетрясение!

В этом районе произошел сильный сейсмический толчок, он был ощутим и в базовом лагере. Мы на леднике ничего не заметили, и к счастью, ибо этот толчок мог привести морену в движение.

Это последний день нашего пребывания на леднике в целях научных исследований. Над нашими головами раздаются голоса: друзья уже пришли за нами.

Не отдавая себе отчета, который час, беру еще пробы, на этот раз — плесени, появившейся на прошлогодних отбросах, а также экскрементов для анализа на амебы, которые к концу моего пребывания под землей как будто исчезли. В колодцах спелеологи, которые оставались на промежуточных постах и более восьми часов провели на узеньких карнизах над бездной, совсем окоченели.

 

Открытие истоков Пезио, притока По

 

Чтобы выяснить направление течения подземных вод, мы применили новую в гидрогеологии карста технику, введенную мною в 1961 году [19]. Там, где прежде были нужны полсотни человек и бидон флуоресцеина, теперь было достаточно одного человека и 50 пластмассовых трубочек толщиной в палец. Раньше, завершив окрашивание воды, дежурные наблюдатели целыми днями и неделями в долинах и пунктах, где предполагался выход подземных вод, ожидали появление окрашенной воды на поверхности.

Этим летом я уже дважды применял пластмассовые трубочки длиной десять сантиметров, весящие лишь несколько граммов каждая. Помещенные в водный поток, они могли фиксировать следы флуоресцеина или другого красящего вещества, которое попало в воду выше по течению. Заполненные активированным углем, эти цилиндрики поглощают и задерживают на несколько недель крупные молекулы красителя, попавшего в воду.

Поэтому нам было достаточно поместить эти датчики во всех потоках, стекающих с Маргуарейса, и, высыпав в пропасть на плато Амбруаз 10 килограммов флуоресцеина, через месяц после этого проверить фильтры-поглотители. Когда их доставили во Французский институт спелеологии в Ницце и поместили в ванну с проявителем, все они дали отрицательную реакцию, кроме фильтра № 18, который находился в карстовом источнике, питавшем речку Пезио. Таким образом, в действительности истоки Пезио, одного из главных притоков большой итальянской реки По, находятся не в Италии, как думали прежде, а во Франции. Вопреки той естественной границе между обеими странами, какой являются Альпы, вопреки линии водораздела Пезио, как Гаронна в другом уголке Франции, просачивается в своих верховьях в известковый грунт, прорывает в нем целые туннели, пропиливающие гору насквозь, и, зародившись на средиземноморском склоне, вновь появляется из недр уже на адриатическом склоне, чтобы скатиться с него [20].

 

Несчастный случай

 

В трех часах ходьбы от Скарассона и плато Амбруаз, на восточном склоне горы Маргуарейс, сеть Пиаджа-Белла с ее ответвлениями, с двумя верхними входами в пропасти Каракас и Пансе является, как я уже говорил, одной из самых больших гидрогеологических сетей в мире. Это была вторая цель экспедиции 1963 года. Вслед за подземной гляциологией — гидрология и геология!

Мы поспешили воспользоваться проглянувшим солнышком, чтобы перенести лагерь в цирк Пиаджа-Белла, где разверзается пропасть. Но почти тотчас же снова зарядил дождь. Ручеек, почти пересыхающий летом, превратился в многоводный поток, внушающий опасения. Мне известно, что на глубине 320 метров этот ручеек впадает в большую подземную реку, прозванную Пье Юмид ("Мокрые ноги"). Слившись воедино, эти воды должны образовать мощный поток, что может помешать моему погружению в сифон, которым оканчивается пропасть на глубине 689 метров. А ведь я задумал это погружение уже давно и тренировался в сифоне пещеры Мескла, около Ниццы, с водолазом из Республиканского отряда безопасности под контролем Жерара и Хельги. К тому же я уже объявил об этом погружении во "Франс-суар", подписав контракт с редакцией о предоставлении ей исключительного права публикации репортажа. Значит, я должен совершить это погружение. Посылаю группу разведать, насколько прибыла вода.

 

Галерея, типичная для больших пропастей массива Маргуарейс

 

Во главе группы — Лафлёр и Какова. Отдаю последнее распоряжение в лагере, инструктирую Жерара Каппа, как вдруг до нас доносятся крики. Вскоре один из товарищей сообщает, что у входа в пещеру произошел несчастный случай: Лафлёр упал с высоты около десяти метров, у каскада, и Какова пытается оказать ему помощь. Тотчас же отправляю самых сильных участников группы с новым спасательным снаряжением, которым мы обзавелись в этом году. Они должны помочь поднять на поверхность Лафлёра, совершенно оглушенного падением; у него шок.

Тяжелый удар! Лафлёр — один из горноспасателей, которые примерно около года назад вытащили меня из пропасти Скарассон. Его все любят, и никто не пощадит усилий, чтобы как можно скорее вызволить своего товарища, несмотря на все трудности и преграду — огромное фирновое поле на пути к покатому склону входа в пропасть Пиаджа-Белла.

В конце концов Лафлёра извлекли из пропасти за несколько десятков минут. По-видимому, у него травма черепа. К счастью, удалось установить связь по радио с префектурой департамента Приморские Альпы, и нам обещали послать вертолет в ущелье Сеньоров на франко-итальянской границе, примерно в двух часах ходьбы от нашего лагеря. Но мы опасаемся, что, если из-за густого тумана вертолет не сможет приземлиться, придется отправить Лафлёра вниз на джипе.

Начинается форсированный марш. Лафлёра укладывают на импровизированные носилки, которые поочередно несут двое, сменяясь каждые десять минут. Мы достигаем перевала одновременно с вертолетом, который совершает посадку практически вслепую. Быстро доставленный в госпиталь, Лафлёр счастливо отделался.

Из предосторожности решаю прервать экспедицию и переношу ее на вторую половину августа. Мы надеемся, что к этому времени плохая погода сменится солнечной и ручей, питавший поток в пропасти Пиаджа-Белла, пересохнет.

 

Разбушевавшиеся воды

 

— Долго ли это будет продолжаться?

Силуэты продрогших людей, перебегающих сквозь завесу тумана и дождя от одной палатки к другой; покрасневшие руки, которые пытаются согреть над газовой плиткой…

Три дня и четыре ночи мы только и слышим вопрос: "Долго ли это будет продолжаться?" Вместо ответа — грустная гримаса. Три дня и четыре ночи буря атакует наш лагерь у входа в пропасть Пиаджа-Белла на высоте 2200 метров.

Наши припасы на исходе, а палатки мало-помалу начали протекать. По ночам люди спят все меньше и меньше. Все отсырело — и спальные принадлежности, и сменная одежда, — и уже ничто не высыхает. Раз мы остались без продуктов, без сухой одежды, измотаны физически и сломлены ожиданием, не могло быть и речи о том, чтобы начать разведку в Пиаджа-Белла (где нам предстояло провести шесть ночей), пока солнце не поможет нам снова обрести спортивную форму. Наконец, в воскресенье, в два часа дня, после мало-мальски солнечного утра — снова в путь!

Несмотря на непромокаемые комбинезоны, наше шелковое и шерстяное нижнее белье сухим не назовешь. Холодно. Ручеек, стекающий в пещеру Пиаджа-Белла, превратился в мутный поток, а первый колодец — в водопад. Вода брызжет на наши каски и пытается проникнуть через обшлага рукавов. Под сводами видна галька, принесенная дождями.

Нагромождения глыб, колодцы сменяются теснинами. Пиаджа-Белла не представляет особых трудностей. Вся загвоздка в холоде, требующем выносливости. Преодолев шесть километров в недрах земли, в 689 метрах от ее поверхности я должен погрузиться с аквалангом в черные и холодные воды конечного сифона. Там, где река Пиаджа-Белла, разбухшая после впадения в нее нескольких подземных притоков и фильтрации вод, просочившихся с поверхности, упирается в стену, под которой исчезает.

Я хочу перебраться через этот сифон, чтобы пройти дальше, чем мне удалось в предыдущие экспедиции, и выяснить, не избрала ли река, преодолев это препятствие, себе путь по другим галереям и залам, куда мы могли бы проникнуть. После того как я туда заберусь, единственной моей связью с товарищами, оставшимися позади, будут нейлоновая веревка, привязанная к моему поясу, и электрокабель, с помощью которого можно дать световой сигнал тревоги. Но что смогут сделать мои товарищи, если возникнет критическая ситуация? Попытаться вытянуть меня за веревку… при условии, если я не буду зажат в каменных тисках и не зацеплюсь за какую-нибудь глыбу. Правда, до этого еще не доходило. Сейчас меня больше всего тревожит вопрос: преодолим ли этот сифон вообще? Количество осадков, выпавших в этом районе в течение августа 1963 года, вдвое выше среднего за последние десять лет.

Через девять часов после того, как мы расстались с бледными лучами солнца, мы достигли бивака на глубине 320 метров. Пока разбивают лагерь, иду до слияния исследуемой реки с подземной рекой, вытекающей из пропасти Каракас.

Там и приму окончательное решение: продолжать спуск до сифона или остановиться. Я уже раз пятнадцать ходил по этому притоку во время предыдущих экспедиций, но никогда прежде он не был таким бурным, широким и глубоким. Отказаться? Спущусь-ка до другого притока, на глубине 450 метров. Может быть, попытаться там?

Нет, воды здесь прибыло еще больше. Отважиться при таких условиях нырять в сифон, да еще одному — безумие.

По дороге к биваку я еще ничего не сказал товарищам, но решение принято. Придется отказаться от погружения.

Трудно было вообразить более неудобный бивак. Свои палатки облегченного типа нам не удалось поставить как следует, они заваливаются на спящих и чуть не душат их. Между тем мы проведем в Пиаджа-Белла три ночи, так как, даже если погружение не состоится, нужно проникнуть в глубь пещеры, чтобы выполнить остальные запланированные работы: изучить геологический разрез, взять пробы воды для химического анализа, пробы планктона, отработать методику спасения спелеологов.

Для борьбы с лесными пожарами, инцидентами на дорогах, в горах, для спасения тонущих в прибрежной полосе и в открытом море как летом, так и зимой действует четко организованная спасательная служба с морскими, горными и другими подразделениями, находящимися в ведении министерства внутренних дел. Они функционируют везде, кроме подземных недр, где между тем ежегодно происходят драматические случаи.

Вот почему три года назад командование Республиканских отрядов безопасности просило меня при содействии Французского института спелеологии принять участие в организации специальной группы по оказанию помощи спелеологам, попавшим в беду. Риск, которому подвергаются участники крупных спасательных работ, необходимость выполнять их оперативно, трагические последствия возможных неправильных действий — все это требует, чтобы ответственность за операцию несла группа, неукоснительно соблюдающая субординацию, действующая, конечно, в контакте с местными спелеологами; чтобы решения принимались на основе единоначалия и приказы выполнялись без обсуждения. Нужно располагать кадрами профессиональных спасателей, которые были бы в то же время спелеологами, и снаряжением, приспособленным к работе под землей. Вот почему мы в этом году наметили провести в пропасти Пиад-жа-Белла учебные тренировки с участием группы горноспасателей из 6-го Республиканского отряда безопасности.

Наконец, геология. Это — моя специальность, мое призвание. И одной из главных моих целей было использовать тот гигантский естественный разрез, каким является пропасть Пиаджа-Белла, чтобы установить внутреннее геологическое строение массива Маргуарейс.

Геолог нужен везде, его можно встретить повсюду с молотком в руке и рюкзаком за плечами. Но если геолог должен быть и спелеологом, характер его работы резко меняется.

При слабом освещении (наши лампы за четыре дня непрестанного горения под землей стали давать меньше света), утомленный разведкой, не отрывая глаз от выступов, могущих дать точку опоры, я должен был и осматривать свод, и вглядываться в стены, чтобы различать границы между пластами разных пород.

Вынуть геологический молоток, вскарабкаться по стене до заинтересовавшего тебя слоя, отколоть образец, пометить его карандашом, упорно не желающим писать, поставить тот же номер мокрыми руками в отсыревшем блокноте и бегом, сгибаясь под тяжестью рюкзака с образцами, вес которого все увеличивается, догнать товарищей — такова была моя участь в течение пятнадцати часов.

 

Подземный водопад

 

Потом, в спокойной обстановке своей лаборатории, я определю характер этих образцов и помечу на плане пропасти те места, где их взял. И только тогда начнется настоящая работа: объяснить, почему и как определенная скальная порода оказалась в данном месте и в таком окружении, — словом, попытаться получить дополнительные сведения о геологической структуре недр этой части Альп.

 

Отъезд

 

В среду, в полдень, объявляю о свертывании работ. Одна из групп должна была вернуться в лагерь, не дожидаясь нас; на оставшихся шестерых участников приходится довольно увесистый груз: 30 мешков со снаряжением и акваланг с двумя баллонами весом по двадцать семь килограммов каждый. Но ведь невозможно пройти и небольшое расстояние, если каждый должен нести по пять-шесть тяжелых мешков!

С самого начала грузы решили передавать цепочкой, из рук в руки. Все шестеро расположились шеренгой на расстоянии двух метров друг от друга, каждый этап эстафеты — 12 метров, а всего нам предстояло пройти три километра.

От неудобной, скованной позы тело затекло и одеревенело; слишком тонкие веревки врезаются в кожу; руки ободраны в кровь об острые камни и куски льда (а без них тем не менее не обойтись); от внезапных приступов депрессии не застрахованы даже самые стойкие; для поддержания сил заставляем себя съесть по банке холодных и неудобоваримых мясных консервов; последняя затяжка последней оставшейся сигаретой, по-братски поделенной между всеми; леденящий холод, который пронизывает до костей при каждой остановке… Этот путь испытания и жестокого страдания продолжался пятнадцать изнурительно-монотонных часов.

Этими "каторжными работами" завершилась экспедиция Французского института спелеологии в 1963 году. Правда, надежды проникнуть в галереи за сифоном на глубине 689 метров не оправдались, и мы вернулись, несолоно хлебавши, но других научных целей мы достигли, и общий итог экспедиции был положительным.

 

 

Спелеонавты

 

 

Смелые эксперименты. "Внутренние часы" человека. На дне пропасти. Жози Лорес, первая в мире спелеонавтка. Зубы на полке. Победа! Человек-лаборатория. На поводке, как собака. Принудительные психологические тесты. Жизнь под землей. Новые технические средства служат людям. Сорокавосьмичасовой ритм. В поисках соотношения между бодрствованием и сном. Два добровольца пропасти Оливье. Шаг вперед

 

Спелеологическая экспедиция 1963 года на альпийский массив Маргуарейс, итоги которой можно расценить как полууспех или как полунеудачу, на добрый десяток лет прервала мои исследования в области подземной геологии. В книге "Эксперименты вне времени" (1972) [21]я объяснил, каким стечением обстоятельств это было вызвано.

Для меня началась новая жизнь, полная захватывающих, увлекательных приключений, связанная с постановкой экспериментов по длительному пребыванию в пещерах без каких-либо ориентиров во времени.

Опрокидывая все концепции биологических и медицинских исследований, настойчиво преодолевая закоренелые предрассудки, одерживая один успех за другим, заключая десятимиллионные (в новых франках) контракты на научные разработки, привлекая к ним страстно преданных своему делу инженеров и ученых, я задумал и организовал: в 1964–1965 годах — двойной эксперимент Жози Лорес и Антуана Сенни (три и четыре месяца под землей); в 1966 году — рекордный эксперимент Жана-Пьера Мерете (шесть месяцев); в 1968–1969 годах — добровольное заточение Жака Шабера и Филиппа Энглендера (четыре с половиной месяца).

 

Смелые эксперименты

 

30 ноября 1964 года, в 3 часа дня, под слепящими вспышками фотоаппаратов, под гомон голосов, гул аплодисментов и жужжание телевизионных камер, в последний раз поцеловав жену и четырехлетнего сынишку, Антуан Сенни, 35 лет, мой давний друг, заслуженно пользовавшийся репутацией опытного спелеолога (которую он приобрел в пропастях Маргуарейса), медленно спустился в карстовый провал Оливье — пропасть 90-метровой глубины, находящуюся на высоте 1350 м в известняковом массиве Одиберг (Кай-Ан-дон), в тридцати километрах к северу от Граса, чтобы провести там в полном одиночестве четыре месяца. Это считалось тогда почти недостижимым рекордом.

 

Начиная с 1964 года эксперименты "вне времени" проводились на базе двух пропастей массива Одиберг, в Кай-Андоне, расположенном в 80 километрах к северо-западу от Ниццы

 

Две недели спустя, 14 декабря 1964 года, в 14 часов 15 минут, молодая женщина 25 лет — Жозиана Лорес, акушерка, друг детства Антуана Сенни, при такой же суматохе и всеобщем восторге также спустилась в глубины соседней пещеры, чтобы провести там в полной изоляции три долгих месяца.

Впервые в мире женщина попыталась вступить в единоборство с одиночеством, изоляцией, холодом и сыростью, стремясь доказать, что у женщины в тех же условиях жизни без всяких ориентиров во времени найдется столько же смелости, силы воли и стойкости, как и у ее предшественников-мужчин.

Все присутствовавшие при этом журналисты, фотографы, друзья и просто любопытные задавали себе вопрос:

— Удастся ли это ей или же она поднимется на поверхность через несколько дней?

Я тоже спрашивал себя об этом: успех Жози Лорес укрепил бы мои позиции, а неудача весьма их ослабила бы.

 

Палатка, в которой коротал время в одиночестве Антуан Сенни в 1964–1965 годах

 

Но в отличие от всех прочих наблюдателей я в глубине души уже ответил на этот вопрос положительно:

— Да, Жози Лорес добьется успеха, и я уверен в ней не меньше, чем в Тони.

Эксперименты Тони и Жози были первыми в своем роде, и я не знал, что из этого выйдет. Подтвердят ли они те же явления, которые я наблюдал в пропасти Скарассон, или, наоборот, отметят иные явления? В частности, особый интерес вызывал эксперимент Жози. Скажется ли отсутствие ориентиров во времени на изменении ее менструального цикла, и если да — то в сторону ускорения или замедления?

Не грозят ли ей более серьезные физиологические расстройства? Ни один ученый в то время (как, впрочем, и теперь) не в состоянии был ответить на этот вопрос главным образом потому, что до сих пор никто не рискнул поставить подобный эксперимент.

Что касается Тони — риск был не менее велик. В 1962 году мой ритм бодрствования и сна оставался близким к суткам, точнее — был равен 24 с половиной часам, но эксперимент продолжался лишь два месяца. При запланированной четырехмесячной изоляции от внешнего мира не нарушится ли у Тони ритм бодрствования и сна, не будет ли нанесен серьезный вред его здоровью?

Это было нам неизвестно. А поскольку ответственность за оба эксперимента полностью лежала на мне, то я испытывал беспокойство и тревогу. Конечно, следовало идти на риск. Так мы и поступили." Оказалось, что мы были правы. Удачный исход этих экспериментов придал мне смелости, чтобы идти дальше.

Еще в 1962 году меня можно было спросить, зачем томиться два месяца в полном мраке и изоляции на дне ледяной пропасти? С еще большей остротой этот вопрос встал в отношении Антуана Сенни и Жози Лорес.

Следует учитывать необычный характер этих экспериментов, для той поры весьма смелых. Теперь, в частности во Франции, после десяти лет удачных подземных экспериментов, они стали чуть не шаблоном. Обычно, как правило, забывают, что каждый такой эксперимент — это подвиг, требующий огромной выносливости и мужества, чтобы выстоять в условиях того причудливого мира камня, глины, воды, мрака, тишины и звуков, какой представляют собой пропасти в горах.

Когда улыбающаяся Жози Лорес в горняцкой каске отвечала на расспросы журналистов: "Все хорошо, я в форме. Я не буду одна: со мной — золотые рыбки и белая мышка, а чтобы развлечься — я буду вышивать и вязать", — миллионы телезрителей, смотревших, как она спускается в пропасть по зыбкой металлической лестнице, намереваясь подняться на поверхность земли лишь через три месяца, конечно, спрашивали себя: есть ли прок от столь сумасбродной затеи?

На самом же деле за тем, что можно было расценить как простое желание побить рекорд, скрывался необычный эксперимент, который дал науке новые, чрезвычайно важные сведения о биологических ритмах человека.

 

"Внутренние часы" человека

 

У всех живых существ имеются постоянно действующие механизмы, которые регулируют чередование бодрствования и сна в течение суток, могут ускорять или замедлять ритм сердца и дыхания, повышать или снижать температуру тела и интенсивность обмена веществ.

Есть и у человека такие механизмы, связанные с течением времени, — нечто вроде природных часов, помогающих ему приспособляться к ритмам космоса, в частности к суточному циклу (день и ночь) продолжительностью около 24 часов.

Жози и Тони спустились в пещеры, не имея часов, именно с целью дать нам возможность попытаться определить и понять, что происходит, когда ритмы внешнего мира перестают влиять на нас, в частности под землей.

Эти эксперименты должны были дать ответ на вопрос, продолжает ли наш организм в этих условиях следовать суточному ритму, равному приблизительно 24 часам, или же ход внутренних часов нарушается?

Знание того, как функционируют и автоматически регулируются внутренние часы человека, важно в практическом плане. Действительно, нарушение внутреннего ритма может не только привести к пагубным последствиям для здоровья и самочувствия астронавтов, но и нарушить равновесие организма, вызвать болезни.

При отсутствии ориентиров во времени, когда нет чередования дня и ночи, которое частично обусловливает биологические ритмы, у человека тем не менее вырабатывается определенный ритм. Такое исчезновение ведущего 24-часового ритма, присущего населению планеты и обусловленного вращением Земли вокруг своей оси, наблюдается в космосе, на борту орбитальных лабораторий. Подвиг Юрия Гагарина, длительные полеты американских и советских астронавтов распахнули перед нами врата в космос. Человек ныне знает, что может покинуть земную среду и в относительно недалеком будущем заселить планеты солнечной системы, начиная с Луны, куда он пока наведался лишь ненадолго.

Однако космический корабль, запущенный в направлении какой-либо планеты, движется в пространстве одновременно со сменой дня и ночи; искусственный спутник за 24 часа 17 раз пересекает зоны света и тени Земли. Мало того, на Луне продолжительность ночи составляет 28 земных суток, то есть 572 часа, и дня — 286 часов (14 земных суток).

 

Наш самодельный люк с канатной дорогой, позволявшей транспортировать на поверхность сосуды с мочой во время сна Тони

 

Чтобы жить в межпланетном пространстве, космонавты должны приспособить свои организмы к этим новым условиям окружающей среды.

Лишенные часов и радио, Жози и Тони могли определять время лишь одним способом — мысленно. Продолжительность того или иного отрезка времени они могли оценивать лишь умозрительно. Напоминаю, что к моменту выхода из пропасти Скарассон я грубейшим образом преуменьшил проведенное там время и "отстал" от реальной даты на 25 дней. Повторится ли подобное и на сей раз с моими товарищами? И на какие еще вопросы позволят нам ответить, хотя бы частично, эти два эксперимента?

 

На дне пропасти

 

Зачем, часто спрашивали меня, вы выбираете пещеры и, более того, пропасти, где трудно осуществить эксперименты, которые легко провести на поверхности земли в специальных камерах, бетонных бункерах и т. д.

Прежде всего я спелеолог и хорошо знаю подземный мир; с десяти лет я начал посещать и исследовать пещеры. Фундаментально изучив этот мир с геологической, гидрогеологической и метеорологической точек зрения, я довольно быстро понял, что в результате длительного постоянства температуры в его глубинах он представляет собою идеальную, не зависящую от смены времен года среду для экспериментов подобного рода. К тому же у меня не было бункера!