Блокада-3. Война в Зазеркалье

Великие люди отбрасывают длинные тени, и именно такой тенью стал он. Безмолвной, как и положено тени. Никогда ни на шаг не отступающей от своего хозяина.

 

— С вами все в порядке, мой фюрер?

Какой глупый вопрос! То, что с фюрером творилось что-то неладное, было видно невооруженным глазом.

 

— Чепуха. — Такому не учат ни в школах, ни даже в университетах! Это тайна, и немногие в нее посвящены.

 

— Мы живем в полости бесконечной скалы. — То, что люди принимают за небо, не больше, чем скопление газов, просачивающихся через трещины в камне. Нет никакого космоса, нет никаких звезд — все это оптическая иллюзия. Есть только Солнце и Луна, которые находятся в центре нашего мира. Но они меньше, гораздо меньше, чем мы привыкли думать… — Под нашими ногами — бесконечная твердь. Но в ней есть и другие пустоты, во всем подобные той, которую мы считаем своей вселенной. В одной из таких пустот и обитают они.

 

— Чертов болван! — Я рассказываю тебе то, чего не должен знать никто из живущих, а ты болтаешь о микстуре!

 

«Начал заговариваться. — Надо поскорей дать ему лекарство!»

 

При этом она никогда не сбивалась с ритма и не фальшивила — у нее был абсолютный музыкальный слух.

 

После обливания, которое любого другого превратило бы в дрожащего от холода цыпленка, она выглядела свежо и бодро, как иная женщина — после ароматической ванны.

 

— Потрясающее удовольствие.

— Вам непременно стоит попробовать, Ганс.

— Обязательно попробую.

 

«Не хватало мне только слечь с воспалением легких», — подумал он про себя.

 

— Когда доберемся до места, я обещаю вам целого поросенка. — Грузины делают превосходный свиной шашлык.

— Боюсь, это будет еще нескоро. Чтобы попасть в Грузию, нам предстоит пройти через эти горы.

— Великолепные, правда? Какая дикая мощь! Альпы — карлики по сравнению с этими исполинами!

 

Вы неисправимый зануда, Ганс. — В вас нет никакой романтики. Мы на пороге древней горной страны, полной загадок и тайн, а вы высчитываете какие-то метры!

— От этих метров зависит успех вашей миссии. — И, что, возможно, менее существенно, наши жизни.

— Бросьте! Бояться нечего, у русских нет войск на перевалах. А когда бравые егеря генерала Ланца укрепятся на Большом Кавказском хребте, Грузия сама упадет к нашим ногам, как спелое яблоко.

 

 

— Мне бы ваш оптимизм.

 

У него было плохое настроение. Чувствовал он себя не в своей тарелке — он занимался вовсе не тем, чем привык заниматься последние восемь лет

 

— Опять вы ворчите. — Хоть бы красотами окружающего пейзажа полюбовались, что ли! В Германии такой первобытной красоты не найдешь!

 

— Приветствую нашу амазонку! Вы сегодня очаровательны, впрочем, как и всегда!

 

«Не хватало мне еще помогать ей рыться в древних могилах»

 

— Разумеется, нет! Такие вещи просто так на дороге не валяются. Чтобы их найти, нужно потрудиться… да и «найти» — еще не значит «взять». Но в склепах может обнаружиться кое-что важное, то, что поможет нам найти дорогу.

 

— Хотите говорить загадками — дело ваше.

 

Вы же не боитесь медведей, Ганс?

— Я боюсь только идиотов. — Они непредсказуемы. А медведи, напротив, очень умные существа.

 

— А вот и кладбище.

— Прекрасное место для пикника.

— Я захватила с собой кое-какие продукты и была бы весьма признательна вам, Иоганн, если бы вы занялись приготовлением обеда. А я пока что навещу кое-кого там, наверху.

 

Сейчас его заставляют кашеварить, а что будет дальше? Ах, если бы не приказ фюрера!..

 

— Обед я, разумеется, приготовлю, — но вас попрошу быть предельно осторожной. Мне трудновато будет защитить вас от падения с высоты на острые камни.

— О, Ганс, — так у вас, оказывается, есть чувство юмора! Как это мило!

 

— За меня не беспокойтесь, на скалах я чувствую себя уверенно, как снежный барс. Хоть я и сказала Хуберту, что не увлекаюсь альпинизмом, кое-какие навыки у меня все же есть. В конце концов, я выросла в горах.

— Где же именно? — поинтересовался Иоганн. Мария почти никогда не рассказывала о своем прошлом.

— Очень далеко, мой дорогой Ганс, в Южной Америке. Но хватит болтать — время дорого.

 

— Ставка, брат, охраняется как гарем султана. Хороший был план — ворваться в гости к Гитлеру на лихом коне… то есть на танке. Но совершенно нереалистичный.

— Я вижу, что вам совершенно безразлична жизнь товарища

Настоящие национал-социалисты так не поступают.

 

Десятиминутные перестрелки с преступниками бывают только в детективных романах. Обычно все решается в течение нескольких секунд, и решается, как правило, в пользу полиции. Правда, полицейских обычно больше, чем бандитов. Сейчас же все было наоборот — он один, а врагов двое. Самое лучшее, что можно сделать в такой ситуации — отступить, избегая лишней стрельбы.

 

— Молчи, дура, — умеешь фасонить, умей и терпеть!

 

— Не было у бабы горя, так купила баба порося.

 

Достоевский сказал, что красота спасет мир, но вряд ли он имел в виду, что мир будет спасать красивая девушка с автоматом. Многое изменилось за сто лет, правда?

 

Они поверят. Потому что один сошедший с ума танкист лучше, чем партизанский отряд, безнаказанно уничтожающий патрули в запретной зоне.

 

— Как у вас все просто. — Внушите то, внушите это… резвимся в чужих мозгах, как в песочнице… а вон оно к чему приводит.

 

«Ну, при чем здесь легенда? — Ты подумал о том, каково мне будет одной, в этом доме? Как мне будет страшно и одиноко? Ты вообще хоть о чем-нибудь подумал, кроме своих бесконечно меняющихся планов?»

 

— Да местных к нам близко не подпускают! Повышенные требования безопасности, видите ли. А из фатерлянда присылают таких, прости Господи, грымз, что при взгляде на них сразу хочется уйти в монахи.

 

«Все-таки женщина на войне — это абсурд, — подумал он. Даже если она боксирует, как Макс Шмелинг, стреляет, как ковбой, и лихо водит мотоцикл. Все равно женское начало глубоко чуждо суровому миру войны. Все эти помады, пудреницы, кружавчики…»

 

— Нагота — естественное состояние человека. Все дело в климате. Арийцы, создавшие эллинскую цивилизацию, могли позволить себе ходить обнаженными, а наши предки, германцы, к сожалению, нет. Отсюда и ложный стыд.

 

«Чертова баба, — думал он про себя. — Еще и издевается! Прекрасно же знает, что мужчина на войне вечно голоден!»

 

Раттенхубер любил жену и старался хранить ей верность — конечно, порой он, как и многие другие, посещал офицерские бордели, но изменой это не считал. Мужчине нужна разрядка, особенно на войне. Главное — не приносить в дом заразу, но для этого офицерам СС выдавали специальные антибиотики. Уколол себя в бедро за час до посещения пуфа[8]— и несколько дней никакая хворь гарантированно к тебе не пристанет.

 

«А теперь еще играть со мной вздумала, — думал он с раздражением. — Наверняка этот трюк с полотенцем подстроен специально!»

 

 

А леса, ребята, на Украине совсем не такие, как у нас. Одно название — лес. Деревья стоят друг от друга далеко, как столбы, все просвечивает, словно в старом щелястом сарае. Ни сосен, ни елок, ни кустарника подходящего — ховаться негде. Но красиво, да. Солнечно. Как будто в картину Шишкина попал. Вот только очень беспокойно. По нашему русскому лесу крадешься тихонько, никто тебя не видит, не слышит. А немец прет как слон — шумит, ломает ветки, матерится по-своему. В общем, в нашем лесу чувствуешь себя дома, а тут — как в гостях. Причем в таких гостях, где тебе не особенно рады.

 

«Интересно, — если бы ты знала, кто я на самом деле, стала бы кормить меня молоком и сырниками? Или сразу побежала бы к полицаям?»

 

— Подождете меня, Дайна?

— Чтобы вы продолжали мне досаждать? И не подумаю.

— Тогда получится, что я согнал вас с чудесного местечка, а этого я простить себе не смогу. Обещаю распрощаться сразу же, как только накупаюсь, идет?

— Надеюсь, это случится еще до заката?

— Ну, вы и злючка! Обожаю жестоких медсестер!

 

«Выпендривается. — Пижон фашистский».

 

— Ничто так не помогает выучить язык, как общая постель. Я сам так выучил греческий.

 

«Ничего себе, я уже его девушка? Шустрый малый этот Хаген».

 

— Где же вы живете, Дайна? — Думаю, что где-то недалеко от реки, верно?

— А если недалеко от кладбища, что тогда?

Хаген хрипловато рассмеялся.

— Люблю медсестер с чувством юмора!

— Я не медсестра.

— А я не только медсестер люблю. Куда нам идти?

 

«Он узнает, где я живу. — И будет приходить, когда ему вздумается. Что же делать?»

 

Медея была жрицей богини Луны Гекаты. Кроме того, она была дочерью местного царя. Про ее жизнь до прибытия в Колхиду аргонавтов известно очень мало. Судя по всему, ей смертельно надоела эта забытая богами провинция — иначе трудно объяснить, почему она с такой легкостью стала помогать пришельцам.

— Дальнейшие события показывают, что Медее понадобился благовидный предлог, чтобы сбежать из Колхиды. Внезапно вспыхнувшее чувство к красавцу-греку оказалось как нельзя более кстати. Но я уверена, что в действительности Медея просто использовала Ясона. Впрочем, слушайте дальше.

— Как известно, Золотое Руно было величайшим сокровищем Колхиды. Наивные греки верили, что речь действительно идет о чудесном баране, которого колхам послали боги, а наши ученые поспешили объяснить этот миф тем, что жители Кавказа якобы намывали золото, опустив в ручей баранью шкуру. Попробовали бы они сами так намывать золото!

— И что же это было, по-вашему?

— Я уверена, что в мифе о Золотом Руне отражены гораздо более древние и таинственные реалии.

Итак, вернемся к Руну. Оно тесно связано с небом и небесными телами — в данном случае, с созвездием Овна. Для понимающего человека это ясный знак — то, что греки называли Руном, упало когда-то с неба. Еще более забавно, что в ранних версиях мифа фигурировал вовсе не баран, а человек по имени Крий. Колхи содрали с него кожу, позолотили ее и повесили в святилище Гекаты.

 

— И что же все это должно означать?

— Довольно странно слышать такой вопрос от детектива. Например, можно вообразить себе некоего межзвездного путешественника, прибывшего на Землю в специальном защитном костюме золотистого цвета. После его смерти дикари снимают с него костюм и вешают на ветвях священного дуба. Чем вам не Руно?

 

- Так вот, Медея была не только жрицей Гекаты, но и хранительницей Руна. Однако когда в Колхиду прибыли аргонавты, она, не задумываясь, согласилась помочь им стянуть сокровище. Святилище, согласно легенде, охранял дракон. Медея нейтрализовала чудовище, опоив его сонным снадобьем, после чего Ясон зарезал дракона, забрал Руно и поспешил убраться из Колхиды. Медея, естественно, последовала за ним. С собой она взяла своего маленького брата Апсирта. Колхи снарядили погоню. Когда их корабли были уже совсем близко, Медея разрезала брата на кусочки и разбросала их по морю. Ее отцу пришлось остановить корабли, чтобы собрать останки Апсирта для захоронения. Так Медея помогла аргонавтам ускользнуть от погони.

 

— Изобретательная дамочка, — сказал Раттенхубер. — В 1932 году в Киле был похожий случай. Хозяйка мясной лавки зарезала своего сожителя, искромсала его на куски и скормила собакам…

 

— Иоганн, если вы не прекратите комментировать мой рассказ примерами из вашей полицейской практики, я, пожалуй, займусь более важными делами.

— Нет-нет, продолжайте, пожалуйста! — Чрезвычайно занимательная история. А вы как считаете, Людвиг?

— Я человек простой, — и в таких делах ничего не понимаю. Но сдается мне, эта ваша Медея была очень злой женщиной. Слыханное ли дело — брата родного убить!

— Погодите, это еще только начало! Дальше было еще интереснее.

 

— Аргонавты вернулись на родину, где правил дядя Ясона, Пелий. У Ясона с Пелием были старые счеты — тот убил его отца и брата. Но просто так до Пелия было не добраться — он окружил себя надежной охраной. Кстати, Иоганн, вам, как профессионалу, это должно быть интересно. Медея придумала хитрый план. Она завязала дружбу с дочерьми царя — девицами чрезвычайно наивными — и под большим секретом рассказала им, что владеет искусством омоложения. Для большей убедительности она взяла старого барана, разрубила его на куски…

— Как покойного братца, — вставил Раттенхубер.

— Ну да. Только потом она бросила эти куски в котел с кипящим колдовским зельем и вынула оттуда живехонького ягненка.

— Фокус.

— Я тоже так думаю, — кивнула фон Белов. — Но на дочек Пелия он произвел большое впечатление. Они решили сделать папочке сюрприз и омолодить его. Вот только когда они побросали разрезанного Пелия в котел, Медея внезапно отказалась его воскрешать. Ясон был отомщен, но ему с Медеей пришлось бежать из города.

 

— Они еще легко отделались, — заметил Иоганн.

— Ну, Ясон все-таки был национальным героем. В Коринфе, где их приняли с почетом, Медея некоторое время вела тихую семейную жизнь. Она даже родила Ясону двоих сыновей. Но эта идиллия быстро закончилась. Медея наскучила Ясону, и он решил взять в жены дочь коринфского царя Главку. Месть отвергнутой Медеи была страшна: она пропитала ядом красивую одежду и послала ее сопернице в качестве свадебного дара. Когда Главка надела платье, оно вспыхнуло, как просмоленный факел. Вместе с Главкой погиб и царь Коринфа. Но Медее этого было мало — ей хотелось нанести изменнику такой удар, от которого он бы уже никогда не оправился.

 

— Вы же говорили, что ее чувства к Ясону были неискренними?

— Это совершенно неважно. Ясон оскорбил ее, и его нужно было наказать. Медея убила своих детей на глазах у мужа — напомню, это были мальчики, то есть наследники героя. А затем, прежде чем Ясон успел остановить ее, скрылась с места преступления на колеснице, посланной ее покровительницей Гекатой. Расчет Медеи оказался верен — убийство детей подкосило Ясона. По одной версии, он повесился на оливе, по другой — скитался бесцельно по Элладе, пока не нашел смерть под обломками своего старого корабля «Арго». В любом случае, с героем Ясоном было покончено.

 

— Типичная женская мстительность.

— Ну, нельзя отрицать, что Медея действовала с размахом. Отомстив неверному мужу, она отправилась в Афины, где вышла замуж за местного царя. Там она попыталась отравить сына царя, Тесея, но была изобличена. Ей снова пришлось бежать, и на этот раз она вернулась на свою родину, в Колхиду.

 

— Не побоялась, что ей припомнят убийство брата?

— Скорее, надеялась на счастливый случай. И, надо сказать, Медее крупно повезло: ее отец, который, возможно, захотел бы покарать ее за смерть Апсирта, был убит своим родственником по имени Перс. Медея, не долго думая, возглавила борьбу против узурпатора и прикончила его своими руками.

 

— Это уже седьмое по счету убийство. — Не считая покушения на Тесея в Афинах.

— Совершенно верно. — А вы наблюдательны, оберфюрер. Интересно, что все эти преступления остались совершенно безнаказанными: напротив, боги отправили Медею на Острова Блаженных, где она вышла замуж за величайшего из героев Ахилла и обрела бессмертие. Это удивительно, потому что обычно олимпийские боги карали смертных за такие преступления, как убийство своих родственников и особенно детей. Здесь же все ровно наоборот.

— Секрет Медеи, — в том, что у нее была весьма могущественная покровительница, богиня Геката. Именно она обеспечила своей жрице то, что христиане назвали бы отпущением грехов. Но поскольку в нордической эллинской культуре не было еврейского понятия греха, все поступки Медеи следует объяснять тем, что, убивая людей, она выполняла волю своей богини.

— Человеческие жертвоприношения? Но ведь греки были цивилизованным народом!

— Разумеется, оберфюрер. — Вот только культ Гекаты намного древнее эллинской культуры. Он пришел из глубин Фракии, страны, расположенной на юге Балканских гор. Там же, на Балканах, издавна верят во встающих из гроба мертвецов, которые по ночам пьют кровь у случайных прохожих на перекрестках…

 

— Вампиры? Штандартенфюрер, да вы просто насмотрелись фильмов Мурнау!

— На Балканах этих существ называют «поколи». Между прочим, в начале восемнадцатого века власти Австро-Венгрии не раз отправляли в Сербию специальные команды солдат, вооруженных винтовками с серебряными пулями. Существуют подлинные протоколы расследований, датирующиеся 1725 годом — в этих документах говорится о том, что полевые хирурги австрийской армии проводили вскрытия покойников, подозреваемых в вампиризме. И, по меньшей мере, в двух случаях речь действительно шла о вампирах![9]

— Не знаю, что насчет Сербии, — но здесь, в горах, рассказывают страшные сказки о ведьме Арупап. Вот вы, госпожа, упомянули о перекрестках, так местные жители издавна считают, что перекрестки дорог, по которым никто не ходит — самые жуткие места, особенно ночью…

— Совершенно верно, Людвиг, — кивнула Мария. — Я тоже слышала сказки про Арупап. Но так ли уж важно, как зовут это чудовище? На Балканах, в древней Греции, здесь, на Кавказе, знали, что ночь принадлежит жестокому и внушающему ужас женскому божеству, связанному с Луной и перекрестками забытых дорог. Мне лично больше нравится называть ее Гекатой, но это дело вкуса.

 

— И для чего, позвольте спросить, вы рассказали нам эту чрезвычайно увлекательную историю?

— Всего лишь для того, чтобы немного развлечь вас. — Кроме того, мы с вами вот-вот вступим на земли, принадлежавшие некогда древним колхам, а значит, находившиеся под покровительством богини Гекаты.

 

«Она сошла с ума. — Сначала зарезала собаку, теперь выкладывает рисунки из костей».

 

Как там говорил Наполеон — ввяжемся в бой, а потом посмотрим?

 

«Прорвемся!». Паника прошла, осталось холодное упоение боем. Он никогда не думал, что может получать такое наслаждение от уничтожения врагов. Указательный палец, словно онемев, давил на спусковой крючок, смертельная дрожь автомата передавалась телу и сладкой волной растекалась по позвоночнику. Так, наверное, чувствовали себя берсеркеры!

 

Коньяк лейтенанта Райнера оказался коварным помощником — гася боль, он одновременно туманил голову.

 

«Глаза у него на затылке, что ли?»

 

Вместо ответа она наградила его поцелуем — влажным, манящим, чувственным. Гегель вдохнул запах ее волос — в нем угадывались слабые ароматы горных цветов. Впрочем, Эрвину не удалось насладиться им в полной мере — спустя мгновение фон Белов резко оттолкнула его от себя.

 

Амидон в сочетании с близостью женщины кружил ему голову.

 

— А что бы вы хотели получить взамен, Эрвин?

— Вашу благосклонность, Мария.

— Я и без того замечательно отношусь к вам, мой друг.

— Возможность побыть с вами наедине…

— Ну и фантазии у вас, Эрвин!

— Я пролетел пол-России, совершил ночной прыжок с парашютом, прошел сорок километров по этим горам только для того, чтобы отдать вам карту. И вы считаете, что я не заслужил награду?

 

Представьте, что у вас есть часть книги, из которой вы можете узнать, где происходит действие и кто, главные герои. Но в чем соль сюжета и, главное, чем все заканчивается — вы не узнаете, пока не прочтете книгу целиком.

 

«Все, как у нас в лагере. Там — паханы и бугры, здесь полицаи. Там — администрация и вертухаи, здесь немцы. Различия чисто внешние, суть одна — крайняя жестокость и звериная ненависть ко всему, что вне их системы ценностей… Должна быть какая-то внутренняя связь, объединяющая палачей и их подручных, если подумать как следует, я ее нащупаю, но времени у меня на это уже, кажется, не осталось…»

 

«Надо определить основные характеристики, — думал он. — Жестокость как условие выживания в замкнутой группе, это первое. Обязательная иерархическая структура — вожак, его приближенные, основная масса, шестерки. Это второе. Внешние рамки как раз необязательны — вот же здесь, рядом со мной, сидят как полицаи, так и простые крестьяне, помогающие немцам за какую-то мелкую выгоду. Значит, объединение достаточно аморфное, нестойкое… Как бы его назвать? Консорция! Латинское слово consortium означает „соучастие“! Есть у него, правда, и другое, возвышенное значение — содружество. Но соучастие подходит вернее. Что такое артели, секты, банды и прочие объединения, построенные на круговой поруке, как не консорции? И что такое преступная общность уголовников или предателей, поступивших на службу к врагу, как не отвратительное соучастие?»

 

«Черта с два. — В жизни вам Теркина не взять!»

 

«Если вас захватят в плен, — вам нужно придерживаться той тактики, которая даст вам максимум преимуществ. Немцы могут попробовать перевербовать вас — в этом случае знание их языка может оказаться большим плюсом. Но не исключено, что вы окажетесь в ситуации, когда знание немецкого лучше скрыть — допустим, когда допрос ведут два офицера, и из их разговора можно почерпнуть какие-то важные сведения. В общем, действуйте по обстановке».

 

«Перевербовывать меня вроде пока никто не пытается, — подумал Гумилев. — Так что выпендриваться, пожалуй, ни к чему. Буду косить под дурачка».

 

«Сволочь. — Проклятая фашистская сволочь!»

 

«Консорция, — консорция палачей… Извращенцы, садисты, маньяки — все, кто в нормальных условиях прятался бы от правосудия и совершал преступления втихомолку — теперь, при фашистской власти, могут смело воплощать свои мечты и фантазии в жизнь… и никакого наказания им за это не будет, напротив…»

 

«Нет, так не пойдет. — Укола хватает часов на десять — а там что-нибудь придумаем».

 

«Это рай. — Не зря я проделал такой путь. Останусь здесь навсегда, заведу ферму и буду жить в полной гармонии с окружающим миром до глубокой старости».

 

— В каждом из нас прячется зверь. Иногда его полезно выпускать на свободу.

«Надо будет повторить этот опыт до возвращения в ставку. — Может быть, без таких эксцессов, цивилизованнее… но повторить стоит обязательно!»

 

К глубинам надо подниматься, к высотам — спускаться.

 

«Не хочу умирать, — думал он, — не хочу, не хочу…»

 

«Он за что-то сердится на меня. Что же я сделала не так?»

 

— Послушайте, Хаген! Вы ведете себя, как дурак! Неужели вы не понимаете, когда женщина с вами играет?

— Играет? Вы это называете игрой?

— Вы неотесанный мужлан, Хаген. Вместо того чтобы вести красивую осаду неприступной крепости, вы хотите получить все и сразу.

— Да, — это правда. Мне нужно все и сразу, а на меньшее я не согласен. Я бы с удовольствием пофлиртовал бы с вами, Дайна, но у меня просто нет времени. Завтра нас снова могут послать куда-нибудь к черту на рога. И я вас больше никогда не увижу…

 

— Вы такая красавица, Дайна! Никогда не думал, что литовки такие красивые. Не отталкивайте меня, прошу вас. Я редко упрашиваю, поверьте. Но вы необыкновенная, Дайна. Вы непохожи на других. Я бы хотел, чтобы у нас с вами все было по обоюдному согласию…

 

«Рыба на крючке. — Теперь главное — не торопиться».

 

“Уж чем-чем, а склерозом ты точно не страдаешь”.

 

«Каким бредом, наверное, это должно казаться любому нормальному человеку, — подумал Жером. Сейчас он цитировал Зоммеру статью некоего доктора Хирта, напечатанную в последнем номере „Военно-медицинского журнала“. Судя по всему, доктор Хирт несколько лет занимался исследованием крови заключенных концлагерей, но, в конце концов, разочаровался в этом „экспериментальном материале“. — А этот ничего, слушает, открыв рот».

 

— Какой тебе пропуск, болван? — Не видишь, что она кровью истекает?

 

«— Если только она цела, я устрою ей такую выволочку, которую она до конца своих дней не забудет».

 

Чувства — плохой помощник в ремесле разведчика. Наставники не уставали повторять это им, наивным и романтичным ребятам, в чьих жилах кипела молодая, жаждущая приключений кровь. Разведчик обязан быть свободным от привязанностей, его сердце должно быть без остатка отдано Родине.

 

«Тварь, — мерзкая, отвратительная тварь! Если бы я умела убивать взглядом, ты уже давно превратилась бы в труп!»

 

— Ауфидерзеен, сука!

 

Не станешь же, в самом деле, опровергать гипотезу о нордическом происхождении цивилизации!

 

Атлантида, которая, по мнению Розенберга, была прародиной Ариев, не больше, чем красивый миф; индусы, может, и несли в себе когда-то толику арийской крови, но достаточно на них посмотреть, чтобы убедиться, что они-то и есть ярко выраженные темноволосые и круглоголовые унтерменши, и так далее.

 

– Прекрасное место, и воздух чудесный. К тому же там жил и творил сам великий Вагнер.

 

Он никогда не владел искусством остроумно отвечать собеседнику. И носки у него целые, он специально выбрал для поездки новую пару, но не станешь же стаскивать с ноги ботинок, чтобы утереть нос спесивому остзейцу!

 

– Ваша жена восхитительна, – впрочем, как и дом. Поверьте, мне доводилось бывать во дворцах Санкт-Петербурга, но они уступают в великолепии вашей вилле...

 

«Вы не художник, молодой человек, – сказал ему старый ректор, – это отчетливо видно по вашим рисункам. Но по тем же рисункам видно, что у вас явный талант к архитектуре. Вы прекрасно чувствуете пропорции зданий, у вас отлично развито пространственное мышление. Ваше будущее – именно в этой области. Идите и добивайтесь успехов на поприще архитектуры!»

 

– Не волнуйся, Альфред, ты тоже прославишься. Твоя эрудиция и аналитический ум сделают тебя пророком, к которому станут прислушиваться миллионы. Тебе предстоит написать Библию нового мира, великий миф возрожденной Германии!

 

– Но для того, чтобы многого добиться, следует много работать. Ваше посвящение не только большая честь, но и огромная ответственность. У Адольфа – задатки хорошего организатора, у Альфреда – идеолога-интеллектуала. Но их следует развивать. Адольф, для того, чтобы добиться большего, тебе следует выступать с речами.

 

Ты прирожденный оратор. Тебе лишь не хватает веры в то, что ты можешь увлечь за собой аудиторию.

 

За короткое мгновение перед глазами Гитлера промелькнула вся его жизнь – попытки стать художником, праздные скитания по богатой и равнодушной Вене, вши и окопы Фландрии, газовая атака, после которой он потерял зрение, госпиталь в Пазевальке, сеансы гипноза доктора Фостера, вернувшие ему способность видеть... Прозябание в мюнхенских казармах... Ему тридцать один год – половина жизни позади. И чего он добился? Ефрейтор разваливающейся на глазах армии, которого начальник Отдела пропаганды собирается использовать в качестве осведомителя? Об этом ли он мечтал в юные годы? Нет, он мечтал о славе, о признании! Он с самого начала знал, что достоин большего. Но кто виноват, что ему не удалось осуществить свои мечты? Евреи, засевшие в Венской Академии художеств? Союзники, растоптавшие поверженную Германию, лишившие ее права иметь сильную армию? Или он сам, слабый, застенчивый, никогда не умеющий настоять на своем? Может, если бы он был сильным и властным, как вот этот странный посланец неведомой Агартхи, вся жизнь его сложилась бы иначе?

 

– Ты получишь его, когда придет время. Сейчас ты еще не готов. Ты лишь прикоснулся к самому краю тайны, но она должна завладеть тобой полностью. В этом тебе поможет твой наставник.

 

– Но запомни, Адольф: ничто в мире не дается даром.

– Я должен буду заплатить? Чем?

– Ты должен будешь соблюдать договор.

– Я... ну конечно... что от меня потребуется?

– Немногое. Ты не должен переходить пределы необходимой жестокости.

 

– Нельзя сделать нацию единой и могущественной, не пролив ни капли крови. Тебе придется убивать, и посылать на смерть тысячи людей. Я вижу в тебе решимость и жестокость. Ты не будешь страдать, если ради великой цели тебе понадобится пожертвовать близкими и друзьями. И это хорошо.

– Но у всего есть оборотная сторона. Ты не должен заходить слишком далеко в своей жестокости. Получив предмет, ты почувствуешь себя сильнейшим правителем в истории. Это чувство подобно наркотику. Ты будешь получать наслаждение, швыряя в топку невинных людей, стирая с лица земли целые народы...

 

– Молчи. В эту ловушку попадали люди сильнее и умнее тебя. Испытание безграничной властью выдерживают единицы. Но ты должен знать – от того, сумеешь ли ты обуздать свою страсть, зависит судьба Германии. Если превысишь меру жестокости, Германия погибнет вместе с тобой, а немцы никогда не станут господствующей расой. Другие народы будут торжествовать победу на развалинах немецких городов. На берегах Рейна и Одера зазвучит чужеземная речь. И сама память о величии Германии будет втоптана в грязь подошвами вражеских сапог.

 

– Нет! С чего вы взяли? Я никогда...

– А если я... удержусь?

– Тогда Третий Рейх просуществует тысячу лет, а его первый фюрер – войдет в историю как гениальный политик и полководец, возродивший Германию и объединивший Европу. Поэты будут слагать тебе оды, а твои статуи украсят все европейские города. Память о тебе будет вечной, мой Адольф.

 

– Как вы полагаете, Дитрих, он в порядке?

– Через пять минут будет как огурчик. – Для человека с такой тонкой нервной организацией он удивительно крепок.

– Может, дать ему понюхать нашатырь?

– Попробуйте. Хуже, во всяком случае, ему уже вряд ли станет.

 

«Кликушу я тебе запомню»

 

— Вы же научите меня?

— Разумеется. Я напишу для тебя музыку, но танцевать тебе придется самому.

 

– Не скорбите обо мне, я повлиял на историю больше, чем кто-либо из немцев...

 

 

Хакеры-1. Basic

Прошло время серых костюмов и аккуратных причесок. Теперь, чтобы слиться с толпой, надо вшить себе в голову пару подшипников или вставить в ноздрю три пера.

 

Я не люблю Сингапур. Мне не за что его любить.

 

Все дело в иероглифах, этих странных и непонятных символах.

 

Я их не понимаю, для меня они — лишнее напоминание того, что это не просто чужая страна, а чуждая, совершенно незнакомая культура. И даже если я выучу малайский язык, сделаю азиатскую пластику и куплю здесь дом, все равно я буду чужаком в стране, полной фриков и иероглифов.

 

Впрочем, жить я тут не собираюсь. И умирать тоже… Чур меня, чур!

 

Я называю подобные моменты ключевыми, они навсегда врезаются в память, чтобы потом всплывать в качестве приятных воспоминаний или ночных кошмаров. Поворотные точки судьбы, или, если хотите, железнодорожные стрелки на пути следования моего поезда.

 

Эта встреча должна была состояться. Рано или поздно.

 

Сказать, что мы не доверяем друг другу, — значит, ничего не сказать.

 

Но на этот раз вопрос стоял слишком серьезный, чтобы доверять его безопасность интернету или телефонным линиям.

 

Их услуги стоят дорого, но, опять же, не дороже денег.

 

К тому же у одного из них опция транслятора, то бишь переводчика

 

Я с английским не очень дружу, а в серьезных вопросах лучше подстраховаться.

 

— А я так надеялся, что ты уже сдох…

— Или гниешь в тюряге.

 

Он смотрит на меня с такой ненавистью, словно пытается уничтожить мыслью или взглядом.

 

Десять лет назад он был моим кровным братом. Теперь, как говорят нохчи, он мой кровник.

 

Как время-то бежит.

 

Все надо с чего-то начинать. Сказку — с «Жили-были…», стихотворение — с «Однажды в студеную зимнюю пору…», боевик с перестрелки, фильм ужасов с жестокого убийства. А биографию следует начинать с детства.

Ну, не с самого, конечно, раннего. Подробности вроде первого звука или первого шага смело опустить, а начать с первых осмысленных поступков. Игрушку забрал у кого-то в песочнице или конфетой поделился. Хотя какие песочницы? Какие конфеты? Какое детство?

 

Вместо заводов, правда, оказалась паутина веба, но по сути разницы никакой.

 

Детство, так и не начавшись, закончилось в подвале.

 

— Всё. Теперь мы одна семья.

— Братья навек. По любому.

 

Два бурных дня рождения, две первые пьянки, два похмелья и окончательный вердикт: синька — тупое зло.

 

Из радостей жизни оставались девушки. Но девушек в любые времена не очень интересуют нищеброды, не способные оплатить хотя бы билет в обычный театр культурной столицы.

 

Теперь деньги зарабатывались иначе.

 

— Scientia est potentia, что означает: технологии управляют миром, пацаны. Будущее за Ай-Ти, это факт.

 

Инпут А, иф А больше либо равно пяти, тзен гоу ту… Бейсик такой бейсик. На нем писались программы, от которых не было никакой практической пользы, но которые забавляли своей примитивностью.

 

Да, были коды в наше время, не то, что нынешнее племя…

 

— А ты можешь немного денег занять без несчастья?

— Без несчастья — это как?

— Ну, это когда если вдруг чо — мы тебе ничего не должны.

 

Компьютерные клубы появлялись, словно грибы после дождя, предлагая, кроме игр, также и услуги по приобщению к вебу.

 

И даже если они не всегда знали, что нужно делать — они все равно делали. Лишь бы не стоять на месте.

 

Это было бесплатно, следовательно — хорошо.

 

— Лекс, у нас есть рыба, но нам нужна удочка, понимаешь?

— Не-а.

— Забей. Я все сделаю, потом сам увидишь.

 

— Знаешь этих двух?

— А кто это?

— Это хакеры.

— Настоящие?

— Реальные, сто пудов. Пойдем, познакомимся?

 

На стенах лазеры, на столах коктейли, в колонках ППК, на коленках девочки.

 

Чтение форумов оказалось занятием не менее интересным, чем лазерные шоу в ночном клубе.

 

Деньги, почет, слава, уважение, любовь, свобода, самостоятельность…

— Кто из вас Ник, а кто Лекс?

— А в чем проблема?

— В вас. Поднимайте жопы и на выход. Дамы сидят на местах и смотрят в пол.

Сначала вежливо попросили, потом с нажимом.

 

— Ты что сейчас делаешь?

— Смотрю, что у вас на серваке крутится. Демона давно обновляли? Я про почту…

— Кхм… наверное… я в этом не очень понимаю…

 

— Хакеры, значит?

— Эээ… да… то есть нет…

— Сеть в управлении вы взломали?

— Да это не совсем взлом был… просто буфер переполнили, и там ошибка…

— Все, все, хватит. Технические подробности в другой раз расскажете.

 

— С Гумилевым соедините.

— Да, Владимир Владимирович. Соединяю.

— Здравствуй, Андрей, тебе хакеры нужны? Ну, или кто там… Короче, у меня тут двое молодых дарований, пристройте их куда-нибудь, пока они в тюрьму не угодили. Вроде способные.

 

На щите у подъезда висит реклама интернет-провайдера, но в дом еще не протянули кабель, обещают через пару месяцев.

 

А пока выручает старый добрый модем, занимающий телефонную линию, визжащий и скрипящий во время дозвона, и рвущий связь тогда, когда ему вздумается.

 

К счастью, на работе есть интернет, и доступ к нему неограничен.

 

А последние полгода — так и вовсе бешеный ритм, времени ни на что не остается.

Понедельник-пятница, пятница-понедельник.

 

Рутина из кусков кода, которые стояли перед глазами даже во время сна. Интересной работы и близко нет.

 

— Даже моих мегагерц не хватит, чтобы сделать запах дождя.

— Я робот, и нет у меня сердца.

 

— Надо делать что-то свое. — Работа на кого-то — это всегда работа для кого-то.