Армагеддон-1. Крушение Америки.

«Всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за свою страну»

Томас Джефферсон, третий президент США, автор Декларации Независимости

 

В этот момент для тебя даже сам правитель города – не более, чем прах под сандалией. Ты – больше чем человек, ты – рука богов. В молодости это чувство завораживает, наполняет ощущением всевластия, придает сил, необходимых, чтобы выдерживать длинную, многочасовую церемонию под палящим солнцем...

 

В старости все не так.

Болят руки, которые приходится долго держать над головой. Болезнь, которую лекари называют «костяной червь», поселилась в суставах, и потихоньку грызет их. Пальцы, скрюченные и плохо гнущиеся, могут не удержать сердце жертвы, а это ясный знак немилости богов.

 

Бог, от которого зависит решение – стереть род людской с лица земли или же подождать еще один цикл.

 

Приближается срок, предсказанный мудрецами прошлого. Исполняются предначертания, и появляются великие знамения. В ночном небе багряной змеей сверкает комета, вода в источниках стала белой, как женское молоко, и горькой на вкус. Над южными горами блестят сполохи, будто на вершинах бьются закованные в золотую броню великаны.

 

Надвигается конец бактуна. Рассчитанный великими магами прошлого, он неизбежен, как неизбежна смерть. Прошлые циклы заканчивались наводнениями, сметавшими с лица земли все живое, или пожарами, от которых трескались даже скалы. Какую кару изберет для людей Болон Окте на этот раз, Два Тростника не знает. Все, что он может сделать – это умолять Черного Владыку об отсрочке.

 

Нет, я напою своего господина кровью сильных мужчин, и он опьянеет и махнет рукой на жалкий человеческий род. Не будет же пьяница разбивать о стену кувшин, в котором осталось еще немного хмельного?

 

Раздавить сандалией – пожалуйста. Придумать изощренную казнь для всего муравейника – легко. Но вот интересоваться тем, что там себе думает жалкий муравей? Смешно.

 

Он не одобрял кровавых жертв, может быть, потому, что сам прошел через смерть и знал ей цену. Но правитель мертв, он лежит в мраморном ящике в потайной комнате в толще пирамиды, и не может высказать своему старому другу ни одобрения, ни порицания.

 

Городу, мол, нужны каждые рабочие руки, крестьян лучше использовать на государственных работах, а в жертву следует приносить лесных дикарей, как это делалось при предыдущем правителе, только в десять раз больше.

 

– Возрадуйтесь, люди! – Ибо бог простил нас! Владыка Севера доволен принесенной жертвой и не станет карать людей сейчас. Он дал нам время – еще три бактуна! Целых три бактуна вы можете жить, рожать детей и возделывать землю! И только по истечении этого срока гнев Болон Окте падет на головы наших правнуков.

– Но если вы забудете свои обязанности, кара может настичь вас раньше. – Вы не должны прекращать приносить богам жертвы, ибо кровь им по вкусу!

– Не забывайте же, что я заповедовал, и гнев богов обойдет вас стороной!

 

 

Скрюченные болезнью пальцы болят неимоверно, но он держит свою ношу крепко. Он знает, что если уронит ее, мир погибнет гораздо раньше отпущенного ему богами срока.

 

Когда придет срок, отпущенный Владыкой Севера, печать будет сорвана, и смерть, таящаяся в кувшине, вырвется наружу. Но это будет еще не скоро, спустя три бактуна.

 

Его господин, Болон Окте, ждет своего верного слугу в небесных чертогах.

 

«Народы, некогда могущественные, а ныне вымирающие и пришедшие в упадок, Я не вправе продолжать, пока не воздам дань уважения тому, что вы оставили нам»

 

Уолт Уитмен.

 

– Скажите, только мне кажется, что все мексиканское пиво отдает мочой?

– А я тебе говорил: в любой стране нужно пить и жрать только то, что является для нее аутентичным. То есть в Мексике надо пить текилу и мескаль, а вовсе не пиво. Пиво надо пить в Европе.

 

– Может, поучаствуешь немного?

– Смотреть гораздо интереснее.

 

– К тому же я уверен, что под этой чертовой плитой ничего нет.

– Я думаю, что здесь расположен вход в подземный склеп. Да он и должен быть здесь – все пирамиды индейцы строили по примерно одному плану.

– Потому что у них не было архитекторов, которые дерут за это бешеные бабки, как в наше время.

 

– Да расколи ты ее. – Ты здоровенный черный парень, если хорошенько врезать, плита и развалится.

– Ты с ума сошел?!

– Да здесь и так мало что сохранилось. Чертов городишко старше, чем Ламанай в Белизе, к тому же я уверен: если здесь что и было, то самое ценное разграбили еще конкистадоры, а потом сюда приходили поживиться все, кому не лень.

 

– Ты забыл, что сказала нам старуха?

– Ничего я не забыл, tovarishch. Он всегда называл русского так, полагая, что это должно раздражать Нефедова, но тому было до лампочки.

– У этих чокнутых обитателей сельвы любая гора или ущелье – жилище злых духов, проклятое место. Что тогда сказать о заброшенном городе? И вообще, у вас в России, наверное, фильмы ужасов запрещены?

– Вовсе нет. – А если нет, то ты должен знать, tovarishch, что в любом маломальски достойном фильме ужасов есть такой персонаж как местный житель, говорящий путешественникам что-то типа: «На вашем месте я бы туда не ездил». А что придумано сценаристами и продюсерами, то, как правило, к реальной жизни отношения не имеет.

– Ты, наверное, и на сигналы светофора не реагируешь? Он ведь тоже говорит что-то типа: «На твоем месте я бы туда не ездил», – сказал негр и громко рассмеялся.

 

– Кажется, я растянул связки.

– Этого только нам и не хватало. – Сейчас, допью пиво и займусь тобой.

– Не нужно. – Там ерунда, разрыва нет… Я уже смазал гелем с ибупрофеном и наложил повязку.

– Спасибо, tovarishch.

 

– Чем ты обидел старую леди?

– Она сказала, что нас сожрут гоблины. – Как только я заикнулся про старый город.

– Может, она просто заигрывала с тобой, а ты не въехал?

– Ничего странного. – Эта красотка очень хорошо сокрыта от людских глаз. Да и, похоже, слишком давно заброшена. Ее даже ни разу не нарастили.

– Как это? – Что значит «не нарастили»? Я думал, пирамиды только раскапывают…

 

– Пирамиды в Мексике есть повсюду. Буквально повсюду. Каждый городок может похвастаться своим «ситьо аркеолохико». Самая большая пирамида – Чолула. Это вторая по высоте пирамида в мире после пирамиды Хеопса. А все потому, что это фактически несколько пирамид, построенных одна на другой. Каждый завоеватель считал своим долгом «нарастить» пирамиду. Каждый слой отражает историю завоеваний одних индейских народов другими. Испанские конкистадоры не составили исключения. Миссионеры опасались, что аборигены разрушат их культовые сооружения и для приобщения индейцев к христианству использовали их собственные места поклонения. Другая причина – экономия. Чтоб не тратить время и деньги, для строительства своих церквей и домов они использовали камни индейских пирамид, – пояснил Ломакс.

 

– Неплохо бы пожрать. – Еще рано.

– Слушай, мы же не в летнем лагере для скаутов, tovarishch. Если я хочу жрать, я делаю это, когда мне захочется, а не когда положено по расписанию.

– Возьми в рюкзаке консервы.

 

– Никогда не видел такого покрытия,

– Интересно, что это за материал и зачем его обрабатывали подобным образом…

– А его и не обрабатывали. – Это человеческие черепа.

 

…Идти по черепам было жутко, но бегать по потолку, подобно мухе, люди не умели.

Вместе с хрустом в туннеле слышалось сопение, потому что все надели респираторы, ибо черт его знает, чем можно надышаться в таком месте.

 

– Вы не могли бы заткнуться, сэр?!

– Вот он, черный расизм, но действительно перестал свистеть.

 

Я надеюсь, пирамида не рухнет нам на головы?

 

– О, да ты читал не только устав морской пехоты!

 

– Египетские пирамиды вообще устроены по иному принципу. Строго говоря, это просто огромные усыпальницы, не более. В отличие от индейских построек, которые прежде всего являлись храмами. Конечно, и тут хоронили представителей знати или видных жрецов, но вряд ли кто-то осмелился бы грабить их могилы во времена расцвета цивилизации майя. То есть ловушки были попросту не нужны.

 

Хочется верить. – Хотя я думаю так: если вы про такое не слыхали, проф, это не значит, что ловушек нет. Это значит, что те, кто в эти ловушки угодил, попросту не сумел потом про них рассказать, вот как я думаю.

 

– Согласно верованиям индейцев майя, души после смерти отправляются в загробный мир в сопровождении собаки-поводыря, прекрасно видящей в темноте. За время путешествия по темным подземным лабиринтам, полным потоков воды и страшных существ – змей, пауков, летучих мышей, скорпионов – душам предстоит пройти множество серьезных испытаний, прежде чем они достигнут загробного мира, Шибальбы, и смогут продолжить свое загробное существование. Некоторые ученые считают, что пирамиды – это надстройки над естественными пещерами, которые являлись порталом в другую, загробную реальность.

 

– Довольно проповедовать, профессор, а то мне что-то змеи мерещатся под этими черепушками.

– У майя были весьма оригинальные взгляды на жизнь и смерть

 

– Смерть у майя – скорее символ трансформации, а не физического уничтожения. Есть легенда, которая рассказывает о двух героях-близнецах, игравших в ручной мяч с Владыкой Смерти на свои жизни. Игра была нечестной. Близнецы проиграли и прыгнули в горящую печь. Но на пятый день они воскресли и выплыли из подземной реки в виде сомов.

 

– Э-э… Я не могу ручаться стопроцентно, тут какое-то неизвестное мне наречие… Но в целом – очередное пророчество, – сказал, наконец, он. – Если не ошибаюсь, речь идет о том, что конец света откладывается на тысячу двести лет – до дня 4 Ахау 3 Канкин.

– Это как?

– До 23 декабря текущего года. Не волнуйся, мастер-сержант, профессор Роберт Ситлер съел на этом 2012 году собаку, но так и не сумел накопать более-менее серьезных предостережений по поводу конца света. Все обычно завязано на разночтениях, трудностях перевода, утраченных текстах… Ни один мудрец майя прямо не заявил, что в 2012 году все рухнет в тартарары. В конце концов, масса христианских сект тоже твердила о конце света – кое-кто, кстати, срубил на этом неплохие денежки. Но пока все в порядке.

 

– С этим я бы поспорил, – вставил русский. – Иногда мне кажется, что конец света давно уже наступил.

– Но мы-то целы, tovarishch, и даже можем выпить немного «Гленфиддиша» за удачное открытие. Знали бы вы, чего мне стоило сохранять эту бутылку, когда я был вынужден пить мексиканскую мочу под видом пива и чертов кактусовый самогон с червями.

 

Сомкнувшиеся на фигурке пальцы словно пронизал слабый электрический ток. Нефедов как-то в детстве попался на уловку старшего товарища и лизнул электроды плоской батарейки, вынутой из радиоприемника. Язык тогда сильно дернуло, а кислый вкус во рту не проходил с четверть часа. Примерно такое же ощущение он испытал сегодня, но несильный, хоть и неприятный удар только обрадовал Нефедова.

 

Фигурка оказалась именно тем, что он искал. И что уже отчаялся найти.

 

– Осторожно. – Давайте вынесем все это наружу!

– Да чего тянуть-то! У нас же не международная экспедиция, которая для музеев бережно каждый черепок хранит. Нужно ведь посмотреть, что там внутри. – Снимай пробку, tovarishch. Не тяни. Чувствую, нам за это хорошо заплатят.

 

– Металлическая фигурка…– А ведь майя – тем более столь древние – с металлами дела вообще не имели. Найденные археологами боевые топоры изготовлялись из сплава меди с оловом или золотом, купленного у южных племен, а наконечники копий и дротиков делали из кремния и обсидиана. Стало быть, фигурка появилась откуда-то со стороны…

 

–Роулинсон, а что написано на кувшине?

Все то же самое, – сообщил Роулинсон, присмотревшись. – Здесь хранится страшное зло, которое уничтожит тех, кто его выпустит, и весь мир. Обычное дело, дай волю, они бы и на ночных горшках такое писали…

 

Слушайте, если вы закончили, берите свою драгоценную вазу и давайте отсюда выбираться. Мне реально не по себе, плюс в рюкзаке меня ждет тридцатилетний «Гленфиддиш», которым я с радостью поделюсь со всеми желающими, раз уж появился достойный повод. Я лично не вижу тут больше ничего интересного.

 

– Завтра, завтра. – Скоро уже стемнеет, а мы еще не ужинали.

 

Нефедов искренне считал, что общество, где преступнику добыть огнестрельное оружие легче, чем законопослушному гражданину, нежизнеспособно. И одиннадцатимиллиметровый пистолет в руке придавал ему уверенность в себе, силу, даже мудрость.

 

Когда-то он был готов, не раздумывая, применить оружие при первой необходимости, но жизнь в благополучной Америке сделала его благодушным и расслабленным.

– Чарли, что он говорит? И по-каковски он бормочет?

– Юкатакский язык, один из языков майя. Сделав большой глоток, он добавил:

– Кстати, хренов Мэл Гибсон снял на этом языке свой чертов «Апокалипсис», такое кино про древних индейцев.

– Лекцию прочтешь потом! – А что он говорит?

– Да несет какую-то хрень, опять по поводу пророчества. Страшная беда, которую мы вынули из склепа. Весь мир погибнет. Предлагает нам не сопротивляться и умереть спокойно, пока еще можно все исправить.

– Скажи им, что мы думаем.

 

– Окей, русский. – Если снова прикроешь мою задницу, как тогда, в Тикрите, с меня бутылка бурбона. Любишь бурбон?

– Предпочитаю скотч.

– Тогда тебе Чарли проставится. Ну, вперед!

 

-Извини, русский. Я не хотел тебя бить, только этих двоих. Увлекся…

 

Вид деревушки всех немного примирил.

– Идем я и русский. – Пока не позову, сидите здесь и не высовывайтесь.

 

– Мы хорошо заплатим – у нас есть деньги, много денег.

– У гринго всегда много денег и в этом нет ничего удивительного, потому что они отнимают их у всех остальных. Вы хотите кофе? Я сварил отличный кофе. Или, может быть, вы хотите выпить? У меня есть замечательная выпивка, я сделал ее сам.

 

Зачем мне неприятности? Они мне не нужны. Я ловлю рыбу, я стар, мне хватает денег, которые я выручаю с ее продажи. Кофе, собака, выпивка – у меня все есть. Я даже могу снять в городе шлюху, если захочу. Но я уже старый, мне никакого проку в шлюхах, к тому же я имел их за свою жизнь очень много, и хочу сказать, что все одинаковые. Никакой разницы, сеньоры, совершенно никакой.

 

– Скажи этому старому козлу, что я его пристрелю, а лодку заберу.

– Погоди, он просто болтун. Думаю, никуда он не денется.

– Он в любом случае никуда не денется, – заверил мастерсержант.

 

– Этот твой черный приятель, он очень серьезный человек. – Он, наверно, сказал, что хочет меня убить? Ну-ну. Интересно, далеко ли вы уплывете в таком случае? Кроме меня, в деревне никого нет. А чертов пес вряд ли скажет вам, как завести мотор лодки.

 

– Я не верю, что вам не нужны деньги.

– Мне они ни к чему, я же сказал. Но они нужны моему сыну. Херардо приедет ближе к вечеру, и решит, как поступить лучше. Вы можете за это время уйти и попытать счастья где-то еще, а можете остаться здесь и подождать.

 

 

– У нас в лесу еще двое друзей. Мы вернемся к ним, а вечером будем тут, когда Херардо приедет… И еще, у вас не найдется немного еды? Мы почти не ели несколько дней…

 

– Он вызовет полицию, Сейчас я пристрелю старого урода.

– У него нет телефона. – Ты видишь – проводов нет! – Может, у придурка мобильник.

– Откуда? Ты не в Штатах, Лафонсо. Видел деда? У него нет нормальных портков, что уж говорить о мобильнике. – Действительно, – что-то я туплю, русский. Устал, видать. Старею, старею…

 

– Что тут произошло, твою мать?! Они, видимо, снова поругались.

– И проф. прикончил Чарли. Это видно и слепому. Что будем делать дальше, русский? Может, пристрелить профессора? Он же чокнулся. А если он на меня бросится?

 

Курт, зачем вы это сделали?

– Он оскорбил меня, – промямлил профессор. – Этот ничтожный, дрянной алкоголик, которому в другом месте я не подал бы руки, меня оскорбил.

И вы убили его? За это?!

– Я?!

– Разве? Нет, я не убивал, как можно… Впрочем, я не помню… Да, вот же он лежит, в самом деле…

– Как интересно, Нефедов. Зачем я его убил? У меня целый ряд научных работ… Статьи в бюллетене Археологического института, книги… Я не должен был…

– Успокойтесь, профессор, успокойтесь, пожалуйста. Вы хотите есть?

– Да… Да, я очень хочу есть…

 

– А с этим что?

– Заболел, – коротко сказал морпех.

– Не мое дело, приятель. Заболел так заболел.

 

Еще одна находка.

Еще один предмет в его будущую коллекцию.

 

Ладно, с этим можно разобраться позже, в Штатах. Главное – понять, что эта фигурка умеет. А это бывает иногда едва ли не сложнее, чем ее найти.

 

– Можно делать свои дела.

– Туалетные дела.

 

Что он хочет сказать?

Чему научить?

 

Он совершенно четко знал теперь, куда идти, знал, что в Вегасе ему делать нечего и Либеропулос обойдется без него.

 

– Йо, брат! – Тут нехилая жрачка, да?

Здесь и телки нехилые. – Вон, смотри.

 

– Эта черная кошечка давно уже забыла, что она черная. Ты же знаешь, как только черная девчонка разбогатеет, ее тут же тянет на белых мужиков.

 

– Может, хочешь нюхнуть? – У меня с собой есть.

– У меня тоже есть. – Но еще рановато. Меня после дури иногда так зарубает, что я потом не помню, чего делал.

 

– Отчего и помер. Господь видит правду, брат! Ниггером родился – стало быть, и помирать надо ниггером! Кстати, хорошее название для песни… Ниггером родился, ниггером помрешь… йо, йо!

 

– Эх, – тихо сказал он, – сейчас бы на Волгу…

– Там тоже ночью кричат дикие звери?

 

Мидори говорила серьезно, словно старушка. Такое бывает с детьми, рано окунающимися во взрослую жизнь, будь то спорт или шоу-бизнес.

 

По-моему, люди сходят с ума

– Что ты имеешь в виду? Негра? Он, наверное, принял какой-то наркотик…

– Нужно говорить «афроамериканец», – наставительно произнесла Мидори. – Но я не про него. Я про тех людей, которые снаружи.

– Каких людей? – не понял Шибанов. Девочка молча потянула его в сторону балкона.

 

– Твою мать… Чувак, я на это не подписывался! Я приехал сюда побухать, повертеться перед камерами, может, сбацать пару песен. Что это за хренов бунт?! Там и ниггеры, и белые… А вон с ними коп…

 

Слушай, у вас в России вроде была революция – это тоже так выглядело?

– Она была сто лет назад. – Я не застал.

 

- Черт! Твою мать! Черт!

 

– Что там творится?!

– Не знаю, сэр!

– Какие-то волнения… В полиции говорят, что так по всему городу… Вроде в Карсон-Сити и в Солт-Лейк тоже…

– Я же говорил – революция!

– Но все равно ни хрена не понимаю. Еще ладно бы черные погнали белых, это давно пора. Но они там все вместе, и в меня стрелял хренов коп, блин, я сам видел!

 

Что бы ни было, отсюда надо уходить.

 

– Не бросайте меня!

– Да кто ж тебя бросит.

 

Хорошая машинка, сестра!

У тебя второго такого нет?

– Найди себе сам. Я взяла у мертвого охранника.

– А охранника тоже сама завалила?!

– Там, внизу, и без меня была масса желающих это сделать.

– Что происходит?

– Не знаю… Я была внизу, собиралась уезжать, у меня сегодня еще важная встреча во Фриско… И тут эти люди вломились в дом.

 

Говорит, нету связи. – Что за фигня? Как здесь, в Калифорнии, не может быть связи?!

 

– Это какие-то сумасшедшие. – Они выглядели, как… как звери… Бросались на гостей, вцеплялись им в горло …

 

– Мы тут как в ловушке, сестра!

– Надо рвать отсюда когти, пока нас не схватили за задницу. Не знаю как ваши, а мне моя очень дорога.

 

– Попробуем выбраться. Возможно, там еще никого нет. Эти чокнутые разбираются с гостями,

– Прости, Мидори, но мы не сможем сейчас найти твою мачеху.

– Черт с ней,

– Между нами, она была порядочной сукой.

 

– Давайте линять отсюда, братва. – Про прически поговорите после. Кстати, меня звать Профессор Джей-Ти. Можно просто Джей-Ти.

– Атика, – сказала Атика. – Через одну букву «Т», иначе получится название тюрьмы. Ненавижу эту ошибку.

– Мидори, – сказала девочка.

– Ростислав, – сказал Шибанов.

– Вот и познакомились, блин, – заключил рэпер и потрогал разорванное ухо.

 

Похоже, мир изменился… Значит, пора меняться и мне.

 

– Слушай, чувак, – конечно, вы все думаете, что черномазые – тупые. Однако это не так, и у меня есть пилотская лицензия. Любительская, разумеется, но такую каракатицу я свободно могу вести. – И сколько часов ты налетал?

– Сорок, из них двадцать – с инструктором, остальное самостоятельно. Короче, давайте разбираться, что тут с топливом и как открыть ворота, чтобы выкатиться на взлетную полосу.

 

– Ты уверен, что нам не проще будет найти машину?

– Уверен, чувак. И еще, машина, она едет по земле. А на земле, если ты не заметил, – эти злобные уроды. Некоторые с оружием. В самолет попасть куда сложнее, я знаю, о чем говорю. – Ладно, командуй.

 

– Похоже, русские в самом деле такие, как писал ваш Достоевский… Но если ты начнешь посыпать голову пеплом и страдать, мы черта с два спасемся.

 

– Не отвалится?

– А хрен его знает, чувак… Куда летим-то? Если везде одно и то же…

– Как можно дальше отсюда.

 

Сколько может пролететь этот самолет с полными баками?

– Не помню, чувак… Миль семьсот, небось.

– А, к примеру, до Вегаса сколько?

– Решил перед смертью спустить последние деньжишки, а?! – До Вегаса меньше. Но я могу только примерно определить направление… Радиосвязь не работает.

– Как? Вообще?

– Вообще. Может, рация не в порядке… И бортовой компьютер тоже. То есть я лечу почти вслепую, братва. Наверно, в самом деле лучше было ехать на машине.

– Поздно. Значит, мы летим в Вегас, – решил Шибанов. Негр покосился на него через плечо, скорчил страдальческую рожу, но ничего не сказал.

 

Словом «безумцы» они автоматически стали называть злобные толпы внизу, как бы сразу согласившись, что перед ними – именно безумие. Что стало его причиной? «Хреновые флюиды, чувак. Давно было что-то такое в воздухе».

 

Всё так хорошо начиналось: катастрофа, он в роли спасителя, знакомство, перерастающее… Во что перерастающее? В любовь? С чего бы это вдруг? Да и какой он, к чертям, спаситель… Скорее уж их спасла Атика, даже безалаберный Джей-Ти, а он, Ростислав Шибанов, всего-то выкинул из «пайпера» несчастного, который почти уже спасся… Герой, что тут еще сказать.

 

– Черт… Я чуть не наложил в штаны, – признался рэпер, тревожно прислушиваясь к шуму двигателей. – И, по-моему, эта летающая мясорубка нас доконала. Молитесь, сестрицы.

 

– А я хочу, блин, чтобы вы держались крепче! – рявкнул рэпер и заорал, перекрывая шум двигателей:

Кто здесь рулит?

Ты делаешь вид, что не знаешь.

Мы здесь рулим!

Ты знаешь об этом, хотя делаешь вид, что не в курсе.

Кто здесь рулит?

Ты делаешь вид, что не знаешь.

Мы здесь рулим!

Ты знаешь об этом, хотя делаешь вид, что не в курсе.

Ты делаешь вид, что не знаешь.

Вот увидишь, я порву этот клуб,

Этот хит принесет мне кучу бабла.

Ты знаешь об этом, хотя делаешь вид, что не в курсе

 

Но если это эпидемия, почему они целы и невредимы? Не бросаются друга на друга…

 

– Держитесь! – закричал рэпер, прервав свою грозную песнь. – Иисус на осле, если мы разобьемся…

 

Некоторые люди обладали иммунитетом к вирусу. Один из пяти или шести – это довольно много, если не учитывать, что заболевшие четверо или пятеро всячески будут стараться прикончить этого самого пятого или шестого…

 

У зараженного словно атрофировались все чувства и желания, кроме стремления убивать и разрушать. При этом они совершали абсолютно осмысленные действия – могли пользоваться оружием, управлять транспортом, обслуживать себя. Самое же печальное было в том, что зараженные, за редким исключением, не трогали друг друга, словно бы имея некую скрытую систему «свой – чужой». Более того, они иногда действовали согласованно. Сумели уничтожить релейные станции сотовой связи. Взорвали электростанцию. Они словно организованно воевали с обычными, здоровыми, нормальными людьми.

 

Судя по всему, Соединенные Штаты понемногу переставали существовать в своем нынешнем виде.

 

– Видел, что происходит?

– Видел.

– Плохо дело. Как думаешь, до нас не дойдет?

– Сделаем все, чтобы не дошло,

– Там уже не до хрестоматийного гуманизма, полагаю, это и американцы понимают, и все остальные.

 

– Сколько жертв. – Сколько жертв…

– Будет еще больше. Тем, кто останется в изоляции, очень не повезло. Конечно, будет гуманитарная помощь, какие-то телодвижения со стороны ООН, но… Пока не появится лекарство – территория закрыта.

 

Нужно найти лекарство.

– Думаешь, оно есть?

– Лекарство есть от всего. Главное – его разработать.

 

– Блин, как же трещит голова

– Щас бы пивка или немного травки…

 

– Нужно идти к городу. Точнее, не к городу, а к какой-либо цивилизации.

 

– Прекрати называть меня сестрой! – Думаешь, мне нужны такие братья?

– Напрасно ты так. – Настали тяжелые времена, черные должны быть вместе. Вот увидишь, после такой фигни, которая случилась, в первую очередь достанется черным.

– Отстань. Она помогла девочке подняться, отряхнула с длинного, усыпанного блестками платья песок и приставшие травинки.

 

– И держи наготове пушку, сестр… короче, на тебя вся надежда.

 

– Зачем тебе деньги?

– Ну, ему-то они точно не нужны, разве нет?

– А мне, может, пригодятся.

 

– Интересно, он был нормальный или безумец?

– Теперь не понять,

– Когда они дохлые, крошка, то все одинаковые. Я не про нормальных и безумцев, я про людей в целом.

– Да ты философ

– Жизнь в гетто многому учит. Ладно, вы как хотите, а я полезу в машину и посмотрю насчет пожрать, бухла и прочего.

 

– Ты что, соврал мне, когда сказал, что не умеешь стрелять?

– Из пистолета сроду не стрелял

– А из автомата в школе стрелял, в юнармейском кружке. Это вроде скаутов.

– Говорил мне старина Краш – русские спят и видят, чтобы кого-то на хрен завоевать, – сказал Джей-Ти. – Ладно, автомат русский, ты тоже русский, тебе и в самом деле сподручнее. Я с таким тоже дело имел, но не люблю здоровенные дуры – куда лучше хороший пистолет.

 

– Я в машину, – а вы как хотите.

 

– Не стреляй, дура! – Стекло разобьешь на хрен! Только попробуй…

 

Ты слабый, что ты можешь сделать?

Сиди и жди, жди…

 

– А-а-а! – Ты в кого стреляешь, мать твою?!

 

– Ты его видел?

– Кого, обезьяну? Ну. Вот как тебя. Наверное, удрала из зоопарка в Вегасе, тварь.

 

– Это была не обезьяна,

– Я хорошо рассмотрела – обезьяны не такие.

– Э, крошка, я видел таких парней, которые в три раза пострашнее любой обезьяны, – Погоди, Джей. – Вы слышите?

Откройте двери.

Вам уже все равно, вы слабые, вы умрете.

Откройте двери, выйдите.

 

– Кто стрелял?

– Я стрелял, чувак! Я вижу – эта сволочь тебя уже начинает помаленьку жрать, а сестра… в общем, сидит и смотрит. Я тогда взял у нее пистолет, опустил чуток стекло и – бац! бац! Прямо в лобешник этой гадине.

 

– Во, а я – бац! бац! И в лобешник! – С тебя простава, чувак! Как только найдем супермаркет.

 

– Э, а ты типа у нас теперь командир, да?

– Какая разница, – пожал плечами Ростислав. – Просто надо что-то делать.

– Да я ничего. Можно оставить пистолет у себя?

– Оставляй, – сказала Атика. – У тебя, в самом деле, лучше получается. Я делала это только в кино.

 

– Для черного парня оружие – это жизнь.

 

– Синяки? У меня половина уха на хрен оторвана, а ты говоришь – синяки!

– И на лбу дырка…

 

Давайте пожрем и решим, что делать дальше.

 

– Мы тут все нормальные, офицер. Ненормальные с вами не стали бы разговаривать.

– Ерунда, со мной с утра один болтал-болтал, а потом стал палить из дробовика.

– Ты его прикончил, надеюсь?

 

– Законы, похоже, несколько видоизменились. По крайней мере, в академии меня учили совсем другому.

 

– Но почему они стреляли в людей?! Почему не помогали им?!

– Насколько я понимаю, это что-то вроде эпидемии. Боятся распространения заразы.

– А почему не болеем мы?!

– Не знаю. Я же не медик, мисс

 

Везде то же самое – в одном месте меня обстреляли с армейского вертолета, так, для острастки. Но если бы поехал дальше – уверен, сейчас бы тут с вами не сидел. Военные настроены серьезно.

 

– Ну, автограф-то не сгниет, верно?

– Давайте блокнотик, у копов всегда есть такие блокнотики, куда они с грозным видом чего-то пишут. И пусть пацан не слушается своих стариков, придумают тоже: запрещать…

 

– Что ж, отдых в горах – далеко не самое плохое, что могло случиться.

 

– Ох уж мне эти белые… У него есть ключ. Кому на хрен нужен ключ, когда вокруг творится такое? Главное, чтобы этот дом не приглядел кто-нибудь до нас, а уж войти-то мы и без ключа сумеем. Верно, крошка?

– Я думаю, что в любой дом лучше входить при помощи ключа, Джей, – солидно сказала девочка и занялась розовым зайцем.

 

– Он живой?

– Какая разница? – Если живой, его надо прикончить. Или вы собрались взять пленного, мистер Шибанофф?

– Но… Это же больной…

 

Постоянно передавались воззвания президентской администрации, обещавшей в ближайшее время решить проблему и найти вакцину, призывавшей хранить терпение и принимать все горести и лишения с достоинством.

 

– Эй, чувак! – Ты там наблюдаешь за окрестностями или передергиваешь затвор?

– Наблюдаю. – А что такое?

– А то, что к нам приближается тачка, и я ее вижу, а ты – ни хрена!

 

Видали, как он на меня посмотрел?

– Он был в темных очках, Джей. – Как бы мы могли увидеть, как он на тебя посмотрел?

– Да я видел через очки. – Эти любители овец спят и видят, как бы вздернуть ниггера. Давайте отсюда поскорее убираться, пока он не вернулся с дружками.

 

Шибанов здраво рассудил, что тренировки его ожидают очень нескоро, а пара банок в день для его физической формы сущая чепуха. К тому же пиво быстро закончится – заводы не работают, а старые запасы рано или поздно испортятся.

 

– Небось думаешь о том же, о чем и я, чувак? – О чем же?

– О том, что все это уже было в кино. Помнишь, «Ночь живых мертвецов» и прочую фигню? Когда эти парни выбираются из своих могил и бродят по стране, хватая живых. А живые вместо того, чтобы объединиться и врезать им по протухшим задницам, дерутся между собой. Помню, я смотрел и хихикал – уж больно потешные были эти мертвецы, которые еле-еле ковыляли и бормотали: «Мозги! Мозги!».

 

– Видишь, все это уже было, – поднял палец Профессор. – Мы сейчас тоже плывем и ищем, где пристать. А пустыня или Миссисипи – какая, на хрен, разница…

 

– В кино герои всегда спасаются, – неуверенно сказал Шибанов.

– А вот и нет! В «Ночи живых мертвецов» нормального такого черного парня прикончили ни за что, когда он почти спасся.

 

– Ты с ума сошел, чувак?!

– Надо делать ноги, пока они далеко.

– Они столкнулись, я видел

– Надо пойти и разобраться, кто они такие и что им нужно.

– Их больше, чем нас!

– Но зато они нас не ждут. Притом, возможно, они пострадали в аварии.

 

– Куда я денусь, блин. – С вами своей смертью не помрешь, это точно.

 

Я его снял, но я не палач.

– Черт, что за мелодрама, он ведь все равно подохнет, – сказал коп и выстрелил, буквально на миг переведя ствол своего револьвера на лежащего.

 

– И какие у вас цели? – Выжить.

 

– Чувак, тут война, если ты не заметил. Был бы ты в гетто…

– Отстань ты от меня со своим гетто! – Не жил ты в Кирове при Ельцине.

– А что такое Киров? – только и смог пробормотать опешивший рэпер…

 

– Все хорошо. Наши победили.

 

Я понял. – Но я не привык убивать, Рик. Одно дело – заехать кому-то в челюсть на хоккейной площадке. Это часть шоу, мне за него платят. И совсем другое – убивать людей. Причем не из чувства самосохранения, это я еще мог бы понять… Просто убивать. По ситуации. Потому что так лучше.

 

– Убийство тоже стало частью шоу, Расти. Шоу, главный приз в котором – не миллион баксов, а твоя жизнь.

 

Глупо, конечно. Но очень хотелось почувствовать, каково это – быть звездой.

Между нами говоря, очень хреново ей быть. Нет, деньги и слава – вещи приятные, но становишься другим, сам того не замечая. Все чаще говоришь маме: «Я потом перезвоню, сейчас занят», и не перезваниваешь…

 

И каково тебе внутри компьютерной игры, Шибанов?

Хреново внутри компьютерной игры, Шибанов. И даже сохраниться нельзя перед прохождением опасного уровня. И чит-коды не работают. И подсказку в интернете не поищешь.

 

Ладно, живы будем – как-нибудь проживем. Дед на моем месте небось уже обустроился бы с удобствами, он был мужик обстоятельный, тертый. Он бы и в одиночку продержался, не то что с компанией. А я вот не знаю. Одному-то плохо, и не только потому, что отбиться сложно или спину некому прикрыть. Сдуреешь один. Завоешь…

 

А компания подобралась отличная, право слово. Всем дай бог такую компанию. Как там дед все время цитировал?

…И подумала впервые

Смерть, следя со стороны:

«До чего они, живые,

Меж собой свои – дружны.

Потому и с одиночкой

Сладить надобно суметь,

Нехотя даешь отсрочку».

И, вздохнув, отстала Смерть.

 

Вот, к примеру, негр. Мне с самого приезда вдалбливали, что правильно говорить «афроамериканец», хотя какой он «афро», если Африку только по телевизору видел? Нас с детства приучили, что негр – он и есть негр. «Хижина дяди Тома». Черная кожа у человека – стало быть, негр, и никто, наверно, сроду не обижался, пока этого «афроамериканца» не придумали. Сами-то они меж собой запросто – «ниггер», «черномазый», а попробуй ты случайно где-то помяни, что у кого-то кожа другого цвета – беда, отмазываться замучаешься. Брякнул как-то на пресс-конференции про игрока: «Один из лучших чернокожих хоккеистов». Что было! Едва ли не в расизме обвинили… Списали на то, что русский, из диких, мол, краев, у них там негров нету почти, не привыкли с ними правильно обходиться.

 

А к тебе она, можно подумать, иначе относится?! Давай-ка ты заканчивай выдавать желаемое за действительность. Это опять же только в кино прекрасная героиня влюбляется в прекрасного героя. А тут не кино, да и ты не герой, к тому же далеко не прекрасный. Обычная вятская рожа, она, небось, к таким и не привыкла, вращаясь в своем бомонде.

 

Хотя, что греха таить, влюбился ты, Шибанов, по уши. Как последний мальчишка. И, судя по всему, совершенно бесперспективно влюбился. Уж проще дождаться, пока Мидори повзрослеет, наша маленькая смелая Мидори.

Борьба за выживание, ничего не поделаешь. Цивилизация осталась в прошлом, теперь отношения простые, примитивные.