Миллиардер-2. Арктический Гамбит

Ну и что ты хочешь мне этим сказать?

 

– Это они. – Люди из пророчества. Они идут!

 

Чем старше становится человек, тем большую власть имеет над ним прошлое. Мария фон Белов поняла это уже давно – поняла, и сделала вид, что смирилась с таким положением вещей. Так было проще жить. Когда тебе через несколько лет стукнет сто, очень ясно понимаешь, что все, что у тебя осталось – это картинки прожитой жизни, более или менее яркие.

 

Но в отличие от большинства стариков и старух на этой планете, Мария фон Белов была убеждена, что ее игра с безжалостным временем еще не окончена. У нее имелась великая цель, и сейчас эта цель была близка, как никогда.

 

Цель сама приближалась к ней, медленно, как сонная осенняя муха, сползая вниз по экрану визора.

 

Пророчество должно было исполнится, рано или поздно, и ей очень повезло, что оно исполняется при ее жизни.

 

«Орел улетит от своего хозяина, и Воин Черного Солнца будет повержен врагами, чтобы восстать от вечного сна во льдах Гипербореи. И случится так, что враги сами придут к нему и принесут Орла. Когда же вернется Орел, Черное Солнце вновь взойдет над миром, и два Солнца засияют в небесах. И ты, Белая Дева, будешь той, кому суждено вложить Орла в хладную руку, спящего Воина».

 

Монотонно текли годы, с годами проходила молодость, увядала красота.

 

Сиди в уютном кресле‑качалке, вяжи чулки. Забудь о том, что когда‑то ты стояла у шарнира времени, как любил говорить фюрер. О том, что в твоих руках были сосредоточены силы, способные изменить лицо мира и ход истории. О том, что когда‑то именно ты была избрана для того, чтобы спасти Рейх и самого фюрера. О том, что ты была чертовски молодой, ослепительно красивой и дьявольски могущественной. Грей старые косточки у камина, возись с правнучками!

 

«Ничего, – подумала она, – если пророчество исполнится, я еще всех вас удивлю, глупые девчонки!»

 

Но время безжалостно. Оно медленно обгладывает кости еще живого тела, съедая сантиметр за сантиметром. Из былой статной и высокой красавицы рейхсфюрер фон Белов превратилась в маленькую высохшую старушку с буклями белых, как снег, волос. Но огонь, который горел в ее прозрачных, как весенний лед, глазах, был все тем же, что и шестьдесят четыре года назад.

 

– Подождите меня здесь, оберлейтенант. – Если понадобитесь, я вас позову.

 

– Они идут, мой фюрер! – Они идут и несут нам Орла! Справедливость будет восстановлена, мой фюрер! Орел вернется, и я вложу его в вашу руку. И Воин Черного Солнца восстанет из снегов Гипербореи, чтобы основать Четвертый Рейх!

 

– Рисковые мужики. – Столько больших шишек – и все на одном корыте.

– Это корыто понадежнее ледокола будет. – Я слышал, его специально для освоения Луны сделали.

– Может, Марса?

– Нет, Луны. Поэтому ее в Арктике и обкатывают. Здесь ландшафт похож. Правда, на Луне снега нет.

– И воды. – А так, один в один – Арктика.

 

– Конечно, конечно. –Я же говорил тебе, Жанночка, что это не просто увеселительная прогулка!

 

Значит, мы пройдем прямо до полюса на этой станции? Что ж, неплохо. Места, конечно, меньше, чем на ледоколе, зато интерьеры гораздо современнее…

 

Белый цвет был куда лучше. Он наполнял радостью и чувством великого и свершившегося. Чувством победы, надежды, удачи, огромным пройденным этапом, за которым следует новый этап, еще более глобальный и невероятный. Ради этого чувства Андрей готов был рисковать, вкладывать деньги и совершать самые безумные поступки. Не верьте тем, кто говорит, что рискует и побеждает ради чего‑то. Для этих людей просто невозможно не рисковать и не побеждать. Кто‑то находит себя на войне, кто‑то в спорте. Андрей же замахнулся на создание новой Земли.

 

– Вы бы улыбнулись хоть раз?

 

– Влюбленный взгляд женщины может не заметить только мужчина, в которого она влюблена, –

 

– А мне?

– А тебе – по губе!

 

– Ой! – Видишь, котик, какие бывают яхты! Не то, что посудина, на которой мы в прошлом году путешествовали по греческим островам! А ты еще говорил, что она ужасно дорогая!

 

Как известно, суровость законов в России компенсируется необязательностью их исполнения. Стоит выписать нашему капитану чек на приличную сумму, и он, то есть она, закроет глаза и на Красную книгу, и на белых медведей.

 

– Если вы договоритесь с капитаном Алферовой, – я лично противиться не стану.

 

– Я люблю свою Родину.

 

– На всех не женишься.

 

– Экономия, экономия… – Всюду кризис, господа, даже в Арктике.

 

– По‑моему, все прошло просто замечательно. – Есть повод отметить наш большой прыжок, как ты считаешь?

– Отметить?

– Есть пара вопросов, которые нужно обсудить. – Может, переберемся куда‑нибудь в менее людное место?

 

– Ты поговорил с Буниным?

– Сказать честно?

– Понял… Но поговоришь?

– Разумеется… Ты для этого меня вытащил?

– Что у тебя с Алферовой?

– Ну, давай теперь еще ты…

– Она как‑то странно на тебя смотрит.

– Я заметил.

– Ничего не было?

– Я только днем с ней разговаривал. Отшила меня как малолетку.

 

– Возможно ее что‑то тревожит, но это явно не любовь.

– Зато это круто тревожит твою подругу…

– Глаз‑алмаз. Я смотрю, от тебя ничего не скроешь.

– Кстати, ты поговорил с ней?

– Никакого предмета у нее нет. – И хватит об этом.

– Ты уверен?

– Может быть, какой‑то кулон, или брошка… С другой стороны, если бы она его снимала, то глаза у нее снова приобретали естественный цвет… скажи, ты ничего такого не замечал?

– Кирсан, я не хочу это обсуждать. Предмета у нее нет, это точно. Обычные разноцветные глаза.

– Обычные… ну‑ну… Я забочусь о тебе, – Предметы бывают разные. А вдруг она умеет убивать, а ты не знаешь и спокойно живешь с ней рядом?

– Перестань параноить. – Марго и мухи не обидит. А с Алферовой я разберусь.

 

– Ты зачем ребенка втянул?

– Какого ребенка и во что втянул?

 

Ему хотелось убить Бунина. Не потому, что он подлец, а потому, что он так ловко сделал его. Немыслимо…

 

– Признавайся, кого убил?

– Того, кто задавал много глупых вопросов, – отшутился Гумилев.

– Понял! Молчу!

 

– Пойду‑ка я спать, пожалуй… – А то будут черные круги под глазами…

Он подмигнул Жанне и, толкнув прыснувшего от смеха Ковалева в плечо, покинул кают‑компанию.

 

– Я не сплю…

– Тогда перебирайся в кровать и спи.

– Нет, нет, нет…

 

– Ты абсолютно сонная.

– Я абсолютно голодная.

– Разве девочки едят по ночам?

– Только если никто не видит.

– Хорошо, я отвернусь…

– Я люблю тебя.

 

– Щекотно…

– Идем‑ка нажарим целую гору мяса…

– И лопнем?

– Обязательно лопнем.

 

 

– С каких пор она стала для тебя важней?

– Это работа, Марго.

– Это не работа.

– Она хочет что‑то мне сказать, я же вижу.

– Внезапно начал видеть?

– Малыш, ты же умная девочка.

– Я иду спать.

– Очень тебя прошу…

–Спасибо за ужин. Было очень вкусно.

 

Ссора с любимой девушкой еще не повод лишать себя ужина. А может быть даже наоборот.

 

Немного странно было общаться с незнакомым человеком, поваром, который разговаривал на равных. Андрею это скорее нравилось, чем нет, но все равно было непривычно, после всех этих льстивых «Андрей Львовичей».

 

– Соорудить чего?

– Было бы круто.

– Стейк сойдет?

– Два.

– Понимаю…

 

Коньяк быстро ударил в голову, и Андрею уже не хотелось ничего говорить. Он просто слушал, и это было удивительно. Словно все вокруг знали что‑то, чего он не знал. И про Надьку, и про все остальное…

 

– А Надька‑то даа… – неожиданно начал он. – Понимаю…

– Твоя, конечно, тоже… Чего уж тут… Но когда вот так, – с кровью…

– С кровью?

– Мясо с кровью?

– Да… Нет.

– Мне все равно.

– Мне тоже.

– Понимаю…

 

Он завидовал ему. Хоть кто‑то что‑то понимал, и это было хорошо. Хорошо, когда все понимаешь. Андрей не понимал.

 

– Она тут одна настоящая… Надежда.

 

– Самому по себе всегда страшно.

 

– Что это было?

– Не понимаю…

 

– Что происходит? – Ты почему не за пультом?

– Ну, подумаешь, решил выпить стаканчик… И тут вдруг такое!

 

Если бы не эта булавка, господина Мао можно было бы принять за простого менеджера – недорогой пиджак, сорочка ценой в сотню долларов, разношенные туфли из обычной кожи. И булавка с голубоватым бриллиантом в пять каратов.

«Стильного человека видно сразу».

– Признаюсь, я давно хотел встретиться с вами, господин Чен.

– Мне приходилось слышать много интересного о вашем обществе.

– Прошу меня простить, господин Мао, но если вы действительно слышали о нашем обществе, то это наш недосмотр.

– Позвольте напомнить вам, что мои возможности несколько отличаются от возможностей обычного человека. В том числе и в такой тонкой сфере, как добыча информации.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь, господин Мао.

 

Обмен любезностями закончился, можно было переходить к делу.

 

– Что вы будете пить, мой друг?

– То же, что и вы, мой друг.

 

Виски ценой в пять тысяч долларов за бутылку предлагают не каждый день.

 

«Для представителя могущественной корпорации он чересчур вульгарен»

 

– Черным Интернационалом называли себя террористы шестидесятых.

– Они были любителями. А мы – профессионалы.

 

Минимум вложений, максимум прибыли. Очень хороший бизнес!

 

«Все‑таки они слишком много знают. – Эту проблему рано или поздно необходимо решить».

 

– Мы должны иметь страховку именно от неожиданного сбоя в тщательно проработанной последовательности действий. Потому что в конечном итоге победа все равно останется за нами.

 

– У моей корпорации много имен. – Возможно, некоторые из них вы даже встречали в сводках биржевых новостей. Но у нее есть еще одно имя, которое известно только избранным. И поскольку вы, господин Чен, отныне входите в их число, я скажу вам его. Четвертый Рейх.

 

Что с ним? Как баба. Где собранность, где логика, где действия? Впал в какие‑то глупые фантазии…

 

– Входы и выходы заблокировали?

– Нет.

– Теперь бессмысленно.

 

– Видели только мы, но толчок от остановки двигателя почувствовали, видимо, все.

– Эти товарищи в кают‑компании не заметили бы даже ядерного взрыва, – с брезгливостью бросил генерал.

 

«Умная баба страшнее войны»

 

Детишки были одержимы работой и, значит, он в них не ошибся.

 

Сама‑сама‑сама, эти самостоятельные женщины иногда могут причинить столько бед, стесняясь попросить о помощи, даже когда она им так нужна, взваливают на себя всю ответственность и не справляются. Не потому, что женщины, а потому что есть ситуации, в которых один не сдюжишь. Мужик в таком случае пойдет к друзьям, к профессионалам, к кому угодно. Он будет действовать рационально. Он рассчитает силы и если поймет, что одному никак, попросить о помощи без зазрений совести. А вот самостоятельная женщина – нет. Она и в горящую избу, и коня, и против татаро‑монгольского ига на хромой лошади выйдет. Ну и кому ты что доказала?

 

Илюжинов был ему симпатичен, в какие‑то моменты он относился к нему, как к другу, но иногда, как сейчас, понимал, что это все же случайный человек на станции. Кирсан не был в числе заинтересованных олигархов, не принадлежал к спецслужбам, не входил в состав исследовательской группы. Он был обычный сторонний наблюдатель – мудрый и любопытный парень. Иногда Кирсан был крайне полезен, иногда мешался под ногами и лез, куда не надо. Для Андрея экспедиция была делом всей его жизни, а для Кирсана всего лишь увлекательное путешествие в духе Жюль Верна.

 

– Везде уши.

– Уши, ум, честь и совесть.

 

– Как в холодильнике, – сразу пошутил Кирсан.

– Ноги должны быть в тепле, а голова в холоде, как говорила моя бабушка. Это мозг станции, значит, все правильно.

– Фрама могли хакнуть?

– Он хоть и интеллект, но искусственный. А все искусственное можно хакнуть.

 

– Я смотрю, у тебя тоже есть предмет.

– Это ключ.

 

– Он ведь не работает.

– Он не хочет работать.

– Фрам больше никого не слушается?

– Фрам больше не слушается меня.

 

Конечно же, Фрам был не виноват, или, судя по его голосу, не виновата – Андрей грустно усмехнулся про себя, может быть именно в этом кроется причина обиды? Очередное женское коварство? Ее украли и теперь она больше не принадлежала ему.

 

Она может болтать, но не может выполнять приказы. Вся разница была только в том, что теперь она будет болтать не с ним.

Правда пока она вообще никак не проявляла себя. Она просто пропала без вести… как и его безумная жена.

 

В кабинете погас свет. Оригинально.

 

– Он сожрал мой ключ.

– Все правильно.

 

Это просто машина для передвижения и управляет ей тот, кто стоит у руля.

 

Когда шок прошел, Андрей выдохнул. Казалось, будто он не дышал все это время, пока производил манипуляции под диктовку Санича. Конечно же, он был прав. Да, управление станцией вернулось на уровень девятнадцатого века, зато и использовать станцию против ее пассажиров было теперь невозможно. Работали элементарные функции, которые мог контролировать кто угодно. Все по‑честному, если не считать предметов.

Теперь надо сделать вид, как будто ничего не случилось. Не выдавать себя. Вместе со всеми удивиться отключению системы и попытаться взять ситуацию в свои руки.

 

– Вас только за смертью посылать…

– Я что‑то должен был сделать?

– Уже ничего не надо.

 

– Кто?

– Ковалев,

– Пусть катится к черту.

 

– Куда вы собрались?

– Сейчас вернусь.

– Вы так и будете всю ночь ходить туда‑сюда?

– Если понадобится.

 

Почему генерал разговаривал таким тоном? Он, как будто, стал еще жестче и агрессивней. Почувствовал запах крови и пытается установить здесь собственную власть? Или бесится от беспомощности, ведь если это они пытались захватить станцию, то теперь столкнулись с провалом операции, а это может разозлить кого угодно.

 

– Ты почему не спишь?

– Попробуй тут уснуть после таких новостей…

 

– Может кофе?

– Да, давай… Кофе буду.

– Что‑нибудь еще?

 

Он мог украсть, подставить, обмануть, плести интриги – но быть замешанным в убийстве и самому принять непосредственное участие? Нет…

 

Лучше перебдеть, чем недобдеть, лучше арестовать невиновного, чем упустить виноватого.

 

– Есть разговор…

– Говори.

– Не здесь.

– Пришли письмом.

– Не можешь выйти?

– Мне лениво…

 

– Кретины…

– Что за моча вам ударила в голову? –

 

– Проверьте! – например, попробуйте убить меня.

– Это я могу сделать и без предмета.

 

Михаил Борисович стал тем, кем он стал, только благодаря умению договариваться с сильными мира сего, и нравы российских чекистов знал очень хорошо.

 

«Наш пострел везде поспел»

 

– Я не люблю холод. – Поверьте, и я его терпеть не могу.

Подойдя ближе, он стал различать громкие всхлипывания и страшный протяжный вой. Плакала женщина. От этих звуков у него всегда сжималось сердце – ядерная смесь жалости и раздражения. На станции было не так много женщин, но это точно не Марго. Конечно, Марго тоже плакала время от времени, но делала это тихо, стараясь, чтобы никто не заметил. Представить ее голосящей на всю станцию было невозможно.

 

– Дайте ей воды или что‑нибудь… не знаю. Что ее успокаивает?

– Ее ничего не успокаивает. – Это женщина.

 

– Что случилось?

– Действие непреодолимой силы…

– Уже вижу.

 

– Ты увезешь меня?

– Увезу… Конечно же, увезу…

– Увезет‑увезет, – я ему даже лыжи под это дело выделю.

Андрей резко пихнул друга в бок.

– Извини, вырвалось. – У меня от бабских истерик – истерика.

– Вы прокляты! Все вы тут прокляты! Потому что сердца у вас нет!

– Ну… начинается…

– Поэтому и сдохнете тут все!

 

– Что тут у вас? Бунт на корабле?

– Крысы бегут с корабля…

 

Полчаса в окружении семьи подействовали на него так благотворно, как будто он на курорте отдохнул. И правда, по сравнению со всем, что происходило сейчас на станции, их теплая уютная каюта с мультиками, детским смехом и ласковой подругой, казалась ему раем.

 

– Папа, мишки замерзли!

– Сначала она прыгала так, что раскачала станцию… – а теперь хочет забрать сюда мишек.

– Ты зачем нам тут все раскачиваешь?

– Сколько же в ней энергии! – удивленно покачала головой Марго.

– Конечно, столько мороженого есть! – Если бы я ел столько мороженого…

– А мишки, правда, едят мороженое?

– Они обожают мороженое. Только оно у них из рыбы.

– Фууууу…

 

– Так, Марго! – Марусе больше мороженого не давать! Она слишком энергичная. Думаю, надо кормить ее рыбой.

– Не надо рыбы!

– Маруся, дай папе спокойно попить кофе…

– Пойду рисовать!

– Отличная идея! – в один голос подхватили Андрей и Марго.

 

– Вот же чертенок неугомонный, – завидую я ей! Прыгает, носится и никаких проблем.

 

– Если ты пришел задавать мне вопросы, то можешь идти обратно.

– Хочу поговорить наедине.

– Похоже ты ко мне неравнодушен, а, Гумилев?

– Не надоело выпендриваться?

– Чья бы корова…

 

– Бунин, не будь идиотом.

– А что, только тебе можно?

 

– А что ты со мной сделаешь?

– Выпущу проветриться и забуду забрать обратно.

– Мне уже страшно!

– Знаешь, что это?

– Детектор лжи?

– Именно!

– Это аварийный люк… Отсюда идет прямой коридор в боковой отсек, а оттуда выход куда? Давай, ты же у нас догадливый…

– Думаешь, если меня не найдут, сможешь скрыть убийство?

– Обувайся…

– Это бред…

– Возможно.

– Я не убивал ее.

– Очень может быть.

– Ты готов лишить человека жизни за то, чего он не делал?

– И даже испытать от этого удовольствие. Обувайся.

– Ничего я не буду…

– Без ботинок на снегу прохладно.

– Переживаешь, чтобы я не простудился?

– Мне нравится твое непрошибаемое чувство юмора! Надеюсь, белые медведи его тоже оценят.

– А если я никуда не пойду? Потащишь меня силой?

– На руках понесу.

– Тебя посадят.

– А тебя съедят.

 

– А за что их любить? За то, что они собирают предметы и, ни хрена в них не разбираясь, прячут в сейф? Это между прочим, уникальная… самая уникальная из всех существующих на земле загадок! Возможно, связь с инопланетным разумом. Возможно, что‑то еще не менее поразительное. Сплав, из которого сделаны предметы, обладает энергией, с которой не сравнится ни одно вещество, когда‑либо обнаруженное на земле либо синтезированное искусственным образом!

 

– Повторяю для тупых. У тебя на станции человек с мощнейшим оружием. Капитан убит и это только начало. У меня нет оружия, но я знаю, как его найти. Ты можешь высадить меня на землю, скормить медведям, сожрать сам – но это никак не изменит ситуацию. А теперь, если твои интеллектуальные способности не позволяют тебе самому сделать правильное логическое заключение, подсказка – единственный человек, который может хоть как‑то тебе помочь, это я.

 

– Ты где пропадаешь?

– Нужно было поговорить кое с кем… А что случилось?

– У нас тут снова убийство!

– Кто?

– Да эта долбанутая…

– Какая долбанутая?

– Ну, подруга писателя…

– Жанна?

– Она.

– Где тело?

– В каюте Журавлева… если это можно назвать телом. Капец, Андрей, я минут десять блевал, не мог голову вытащить из унитаза…

 

– Иди сам… я это видеть не могу.– пойду выпью, что‑нибудь… Капец… спать теперь неделю не буду…

 

– Впечатлительный у вас мальчик… – всю ванну изосрал, несчастный.

– А вас это никак не впечатляет?

– Обыкновенное убийство.

– Так уж и обыкновенное?

– Не вижу никакой разницы в том, каким образом произошло умерщвление.

 

– А где сам этот…

– «Сам этот» хорошенечко рехнулся… Все произошло у него на глазах.

Теперь и Андрей почувствовал подступившую к горлу тошноту. На это невозможно было смотреть в конечном варианте, а уж представить себе, каково это наблюдать в процессе…

 

И Жанна, и писатель воспринимались здесь, на станции, как пара клоунов. Ну, есть они, ну утомляют, но не до такой же степени, и, главное, все это не было поводом для настоящего убийцы.

 

«Не хватало еще свалиться» – «Сто лет не болел и тут на тебе».

 

– Да вы рехнулись тут все! – Какой «согласен»? Из-за чего? Из-за того, что убили какую-то шизанутую идиотку?

 

– Я уж молчу про то, что все из рук вон плохо организовано! Во что я вкладывал деньги? И что получил? Почему станция не работает? На что она была рассчитана, на увеселительные прогулки, на поляне? Что значит, не смогли починить? Что значит, потеряли контроль над системой управления? Кто строил эту станцию и почему…

 

– На станции происходят убийства!

– А почему они здесь происходят? Не потому ли, что вы притащили сюда всякую шушеру, не имеющую никакого отношения к экспедиции? Кто была эта Жанна? Ценный член экипажа? Незаменимый сотрудник?

 

– Вот это кто? – И что он тут делает?

– Управляю станцией, – невозмутимо ответил Арсений.

– И блюет, как школьник.

 

– Тихо‑тихо, – давайте будем рассуждать, как взрослые люди…

 

– Ты пришла пожелать мне удачи или подорвать мой боевой дух?

 

– Потерпи, маленький. – Скоро я сниму эту дурацкую маску, и ты сможешь кусаться, сколько захочешь!

 

– Как же будут рождаться дети дальше?

– К счастью, мы уже не так зависим от мужчин, как раньше, – ответила она. – В нашем распоряжении есть такая удивительная наука, как генная инженерия – с ее помощью можно рожать детей, даже не приближаясь к мужчине, если, конечно, это не врач.

 

– Но вот беда: даже с помощью генной инженерии мы не можем наладить воспроизводство мальчиков! Как будто что‑то мешает, понимаешь?

 

– Ничего, мой мальчик. – Пусть злятся друг на друга, пусть говорят друг другу гадости… А мы просто у них выиграем!

 

– Это ты, девочка? Что произошло? Где Фафнир?

– В аду. – В специальном аду для подлых медведей.

 

«Вот как ты заговорил. – Даешь понять, что я не такая уж важная птица, чтобы тратить на меня драгоценное время. Что ж, поглядим».

 

«Он меня провоцирует. – Хочет, чтобы я сорвался и наговорил ему грубостей. Э, нет, генерал, ты хитер, а я хитрее».

 

– Ну, для этого им придется долго ругаться с Ковалевым. А твой дружок умеет быть таким занудой, что я им, честно говоря, не завидую.

 

– У меня нет на это ответа, Кирсан, – сказал он медленно. – Только предположения. И эти предположения мне совсем не нравятся…

– Поделишься?

– Мне все больше кажется, что мы только пешки в чьей‑то чужой игре. Тебе, как шахматисту, эта аналогия должна быть близка.

– Ну, ты‑то наверняка не пешка, Андрей. По крайней мере – конь.

– Спасибо, утешил!

– Но, в целом, ты прав. Идет какая‑то скрытая, закулисная игра. И все поступки, которые мы совершаем, только кажутся самостоятельными. На самом деле мы делаем то, чего от нас ожидают невидимые кукловоды.

 

– Малыш! Что это за детские капризы! Тебе здесь совершенно ничего не грозит. Присмотри за Маруськой, а я скоро вернусь.

 

– Вот что, подполковник, – если вы еще раз позволите себе этот хамский тон, вместо того, чтобы обратиться по имени‑отчеству, то я приложу все усилия, чтобы по возвращении вас разжаловали сразу в младшие лейтенанты. Я понятно выражаюсь?

 

– А ты почему здесь?!

– У нас ЧП. – Кто‑то влез в компьютер и изменил навигационную программу. Мы снова идем на север.

– А вы где были, когда кто‑то шарил в вашем компьютере? \

– В том то и дело, что я был в рубке, на дежурстве. Совершенно один. И тут вдруг… станция повернула так резко, что даже накренилась. И это, заметьте, несмотря на мощный гироскоп, который делает качку совершенно нечувствительной! Я сразу же бросился к мониторам… и выяснил, что кто‑то только что поменял вводные в навигаторе.

 

– Разве так стучат? – Вот как надо!

 

Нужен врач! Срочно нужен врач!

– Так идите за ним! – Тоже нашли моду – гонять всех, как курьеров. Может, вы меня хотите послать за врачом? Или руководителя экспедиции?

 

– Может, с ним инсульт случился?

– Угу, – удар… апоплексический.

 

«Ну вот и все. – Спрута я забрал. И как все легко получилось – будто кто‑то решил мне в этом помочь. И для верности едва не грохнул генерала…»

 

– Доктор! Вы обязаны его спасти!

– Разумеется. – Я давал клятву Гиппократа…

– Плевать я хотел на ваши клятвы! Просто имейте в виду, что от этого человека зависит жизнь всех нас, и ваша – не исключение!

 

Гумилев усмехнулся. Ему окончательно стало ясно, что подполковник Поздняк тоже был пешкой. Тупой деревянной пешкой, которая верит, что ходит по шахматной доске по своей собственной воле.

 

Люди, которые не умеют выражать свои мысли кратко и дельно, выжимая из огромного вороха фактов самое важное, попросту крадут чужое время.

 

Скучаю. – Ты опять куда‑то пропал, гадкий мальчик».

«Я тут. – Очень хочу встретиться».

 

– Вы пили. – Мы же договаривались, чтобы вы не приходили на встречу пьяным.

– Ага, – посмотрел бы я на вас после того допроса, который учинил мне Свиридов!

 

Говорить правду – высокое искусство, друг мой.

 

«Посплю хотя бы часика три. – Если уж уходить со станции, то делать это лучше на свежую голову».

 

Гумилев и сам не понимал, что с ним происходит. Он никогда не был любителем высокого стиля и красивых фраз. Но сейчас слова будто бы сами рвались из глубины души, и произнося их, он чувствовал себя непривычно легко.

 

– Ты… Андрей, ты самый лучший мужчина на Земле…

– На «Земле‑2» уж точно, – пошутил он, чтобы избежать излишнего пафоса.

 

«Когда‑то я говорил нечто подобное Еве, – некстати подумал Андрей. – И даже пытался выдвинуть ей ультиматум. После чего она исчезла в своей тайге…»

 

– Любишь – не любишь… причем здесь это?

 

– Откройте дверь, господин Гумилев. У меня приказ доставить вас живым, но никто не запрещал мне прострелить вам ногу.

 

– Я? Украл? Милейший, вы меня с кем‑то путаете!

 

– Жаль, бить мне тебя запретили, – Гнида буржуйская… нахапали добра и думают, что они теперь везде хозяева…

– Ого, – это что, классовое чутье проснулось?

– Извини, что вошел без стука, у тебя открыто было. – А это что за таинственный незнакомец? И почему у тебя на руках эти красивые металлические браслеты?

 

– Тебе не кажется, что наши чекисты слегка заигрались? Арестовать создателя станции и фактического руководителя экспедиции – это уже слишком.

 

– Ничего. – Ты отдохнул, собрался с силами, и, как я погляжу, завел себе новых друзей.

– Вот что теперь прикажешь с ним делать? – Андрею захотелось пнуть лежащего на полу ногой в бок, но он сдержался. – Вернуть обратно Поздняку? Выкинуть за борт?

 

– Степан. – Просыпайся, надо поговорить!

– Опять о Еве? – И снова нужно будет выйти в коридор, где твои друзья‑чекисты еще раз разобьют мне голову рукояткой пистолета? Нет, благодарю покорно, я в эти игры больше не играю.

 

– Ночью Свиридова пытались убить, ты понимаешь, что это значит?

– Конечно. – Это значит, что убийца – не я. Ведь я сижу под арестом, и предмет у меня отобрали…

 

– Учтите, – полученный таким образом артефакт действовать не будет!

– Это неважно. Мы не собираемся никого убивать.

 

– Каким же надо быть идиотом, чтобы столько времени не замечать очевидного!

– Отвечай на вопрос!

– Ты хочешь получить ответ? Что ж, ты его получишь. Но это довольно долгая история, так что тебе лучше присесть.

 

– Замолчи, – иначе я тебя ударю!

– Бей, чего там! Не стесняйся. Показать, где у меня пробита голова? Если попадешь туда, нокаут гарантирован. Не хочешь? Ну что ж, тогда я продолжаю.

 

– Знаете, – на вашем месте я начал бы писать книгу.

– Книгу? – удивленно поднял брови профессор. – Какую?

– Что‑нибудь из области прикладной психологии. «Как привлекать к себе людей и завоевывать их дружеское расположение». У вас это неплохо получается.

 

Его трясло – от собственной растерянности, от ощущения обмана, предательства со стороны человека, которому он привык доверять. Предательства любимой женщины. Вот этой, которая сидела перед ним на полу в полуобморочном состоянии, и вызывала лишь отвращение, желание бросить ее тут, закрыть дверь и уйти навсегда.

 

– Обещай, что будешь любить меня просто такой, какая я есть, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, поклянись мне!

 

Марго, трогательная, наивная девочка, которая так искренне светилась от счастья, шептала, целовала, улыбалась во сне, смотрела, просто смотрела так, что это нельзя было объяснить никакой магией – как вдруг это все стало обманом, фальшивкой, ничего не стоящей игрой?

Нет. Прочь. Снова нежность. Снова желание взять ее на руки и спасти, во что бы то ни стало! Это не любовь. Неправда. Это действие предмета, циничное, холодное, как металл, из которого он сделан…

 

 

– Я не хочу тебя видеть. Не хочу тебя слышать. Не хочу знать, почему ты это сделала. Не хочу оправданий. Не хочу ничего, понимаешь? Тебя больше не существует!

– Потому что…

– Не потому. Не потому, что у тебя больше нет предмета. А потому, что он у тебя был.

 

– Сейчас я уйду и позову врача. Ты поняла меня?

– Я хочу умереть…

– Поговори с ним об этом. Возможно, он тебе поможет.

 

– Ты ненавидишь меня, да?

– Да. Да, Марго, да. Ненавижу, потому что люблю. Я люблю тебя без всякого предмета. Потому что ты красива, умна, потому что мне нравилось разговаривать с тобой и заниматься любовью, нравилось, как ты заботишься о Марусе, понимаешь, ты, дура? Чем они взяли тебя? Тем, что все будут у твоих ног?

 

– Меня никто никогда не любил…

– Ну вот, полюбил, ты успокоилась?

 

– Давай начнем все с начала?

– Нет.

– Один маленький шанс! Я все исправлю…

 

– Ты ведь сказал, что еще любишь меня…

– Со своей любовью я как‑нибудь справлюсь.

 

И кролики кровавые в глазах…

 

– Ты куда пропал?

– Мы же с тобой собирались поохотиться, или ты уже передумал?

 

– Знаешь, – женщины, конечно, загадочные существа, но на месте такой красотки, как твоя Марго, я бы по этому поводу не особенно беспокоился.

 

– А ты предлагаешь подойти к Рашиду и попросить, чтобы он отдал Конька по‑хорошему? И сколько килограммов фарша из нас после этого получится, как ты думаешь?

 

– Господа! Господа! – Что же тут происходит, господа?

 

– Ваших рук дело?

– Разумеется, моих. Я голыми руками вырвал ему все ребра и разодрал кожу от горла до пупка. А еще я съел его сердце.

 

Какая ирония судьбы, подумал он, вложить миллиарды в строительство своей собственной тюрьмы!

 

– А у меня, кажется, ссадина на лбу. Хорошо, что ты меня не видишь. Я сейчас, наверное, ужасно выгляжу.

 

«Никогда мне не понять этих женщин».

 

– Ты видел, Буч?

– Видел что?

– Мой бросок! Черт, ну почему, когда у тебя получается что‑то по‑настоящему выдающееся, рядом не оказывается ни одного зрителя!

 

– В следующий раз свистни мне, когда соберешься спеть в пятницу вечером в караоке. Если останусь жив, обязательно расскажу об этом историческом событии своим внукам.

 

– Вы все умрете

– Забавно. – Мой учитель биологии в колледже говорил то же самое.

 

Не кажется ли вам, что американское общество несколько помешано на своем благополучии?

 

– Хорошо ли это? – Забота о душевном покое домохозяек – дело, безусловно, благое, но стоит ли держать из‑за этого в неведении всю нацию?

 

Людям постоянно кажется, что некие тайные силы плетут против них свои злобные козни. Этот феномен называется «теория заговора».

 

– И министерство безопасности поднимет уровень тревоги до оранжевого. – А это значит, что ни в одном сортире нельзя будет бросить окурок мимо унитаза без того, чтобы это не зафиксировали камеры слежения.

 

Чен сомневался, действительно ли Башня является таким универсальным пультом управления планетой, какой описывали ее Мао и Эйзентрегер. Но даже если это и не так, умный человек найдет способ эффективно воспользоваться хранящимися там технологиями.

Чен считал себя очень умным человеком. Он ни на мгновение не сомневался, что в результате реализации всего этого сложного, многоуровневого плана, в Черной Башне должен оказаться именно он.

Уж он‑то сумеет разобраться, что к чему.

 

– Вам это действительно важно знать, мистер Чак?

– На самом деле нет. Все, что меня сейчас интересует – это как мы с Тедом получим наши сверхурочные.

 

– Странно получается. – Отец у меня воевал с краснопузыми китайцами, а теперь китайцы платят мне деньги, чтобы я взорвал два культурных, мать их, символа Америки. Ты что‑нибудь понимаешь в этой жизни, мистер Фо?

 

– Кое‑что понимаю. – В этой жизни каждый получает то, чего он достоин. Это единственный закон жизни, который работает.

 

– Как это говорится по‑русски? Закон подлости. Судя по всему, мы упали в огромную трещину между двумя ледяными плитами. Но искать ее – тоже самое, что иголку в стоге сена.

 

Бог маленьких детей любит.

 

– Нам нужно действовать. Действовать быстро и решительно.

 

– Оружие здесь ничего не решает, – возразил Гумилев. – Нам нужно собрать всех трезво мыслящих членов экипажа и пассажиров. Объяснить им, что произошло. И вернуть станцию под свой контроль. Только в этом случае мы можем надеяться на спасение.

 

Жить‑то всем хочется, а нефтяным олигархам – особенно.

 

– Спрашивает меня сегодня: а зачем мы под воду нырнули? Мы что, хотим с рыбками подружиться?

– С медведями уже подружились…

 

Они уснули уже под утро. Андрею приснилось, что он, двадцатилетний, полный планов и надежд на блестящее будущее, идет по какому‑то зеленому скверу, и вдыхает аромат свежей, умытой недавним дождем листвы. На шее у него старенький кассетный плеер, в ушах – наушники. А в них «Наутилус» из далекого девяносто шестого:

 

– Для победительницы скачки Одина у тебя слишком похоронный вид.

 

– Держи эмоции при себе. Ты все‑таки унтер‑офицер.

 

– Боюсь, я не понимаю.

– Все тебе понимать и не нужно.

 

– Потому что вряд ли человек, на которого направлен ствол пистолета, ни с того ни с сего заорет «бананы!». Но уж если он его заорет, можно не сомневаться – это наш друг.

 

 

Чингисхан-2. Чужие Земли