Сомнамбула-1. Звезда по имени солнце

– Итак, господа кадеты...

– Вот вам последняя задачка

 

Прилагательное «последний» бодрило и звало, как выражались будущие пилоты, «на волю, в пампасы».

 

Мицар Егорович понимал: не о пойманной сволочи из шайки «Танцоры вечности» думают сейчас молодые орлы выпускники. А о близких госэкзаменах, о соревнованиях по боевому троеборью, о распределении, о женитьбе, в конце-то концов...

 

– Марципанов хлопнул себя по лбу. Мол, «балда я, балда».

 

– Господа кадеты! Через две минуты заканчивается последнее занятие девятого семестра. Мне нравилось работать с вами. Я, представьте себе, многому у вас научился! Ведь известно, что старый лис научится большему у юного простака, чем юный простак у старого лиса...

 

Чем быстрее ты долетишь до полигона «Гольфстрим», расположенного на геостационарной орбите Земли, тем лучше.

 

Желаешь мучиться поначалу десятикратными перегрузками, но зато потом меньше возиться с коррекциями орбиты – пожалуйста.

Хочешь использовать Луну в качестве гравитационной пращи – твое дело.

Хочешь – о безумец! – экстренно тормозиться на конечном участке траектории при помощи верхних слоев атмосферы Земли – флаг тебе в руки!

 

Вражда Гумилева и Прусакова длилась не первый год.

Началась она, как водится, из-за женщины.

 

Так и повелось: Евгения любит его, Матвея Гумилева, Прусаков любит Евгению и ненавидит своего соперника Гумилева, и лишь один бесчувственный Матвей никого не любит, устал от всей этой нездоровой кутерьмы и не знает, на какую кнопку нужно нажать, чтобы все это поскорее прекратилось, возвратилось к точке «ноль», да и существует ли вообще такая кнопка...

 

Однако вражда враждой, но зачем же вести себя как самоубийца?!

 

«Сгорит. Значит туда ему и дорога. Обеспечит минуты чистой радости для пытливых школьников из астрономического кружка...»

 

Чем тоньше щит – тем выше температура на обшивке

 

«Если у меня такой перегрев, то что же там у идиота Прусакова? Вообще духовка?! Будет у нас Прусаков табака... Или, точнее, запеченный в фольге».

 

– Намерен ли условный противник атаковать станцию? Или целью будет являться мой корвет?

– А вот это, голубчик, вы в реальном бою наперед никогда знать не сможете! Поэтому думайте что хотите. А самое правильное – думайте худшее!

 

«Второй! Я второй! – радостно застучало сердце Матвея. – Но кто же, черт возьми, первый? Неужели Прусаков? Эх, только бы не он!»

 

«Мне везет! Мне сегодня действительно везет!»

Кто быстрее прошел – тот и победил.

 

Эстетика зрелого постметамодерна, как сказала бы мама художник!

 

– Предупреждать же надо! – Что за дебилизм? Кто их придумал вообще – эти ямы?

 

– Температура воды – четыре градуса... Интегральная степень загрязнения – восемнадцать... Наличие токсичных веществ устанавливается... Высокое содержание теллура... Обнаружены изотопы технеция... – занудствовал борткомпьютер.

Теллур – ядовитая штука. Технеций – радиоактивная. Но, покуда он защищен герметичной экзоброней, оба редких пришельца из таблицы Менделеева ему не страшны.

Страшнее всего в таких бассейнах – потеря ориентации.

 

«Чертов борткомпьютер! – Загружал тут всякую ерунду про степень загрязнения, которая мне, прямо скажем, до заднего места! А самого важного, про разгерметизацию скафандра, не сказал! Скафандр «Триумф» – триумф дурости и кривого программирования борткомпьютера!»

 

«Интересно, как будет называться заметка о моем конфузе? «Случай в теллурово-технециевом бассейне»? «Три гадких «Т» убивают кадета Гумилева»? Или все же просто «Позор «Триумфа»?»

 

Увы, вода имела температуру, начисто исключающую возможность длительных раздумий.

 

Очень хотелось горячего шоколада в махровых объятиях банного халата. До этих радостей – рукой подать! Однако...

 

– Мать моя черная дыра!

 

– А пока отправляйся-ка в медпункт. Там медсестры сегодня о-очень миловидные.

 

Банкет по случаю вручения офицерских патентов был в самом разгаре.

Успели отзвучать торжественные речи генералов и пылкие речи кураторов.

 

Ну а выпускники исхитрились принять кто по сто, а кто и по двести. Улыбчивые, счастливые, они сияли парадными мундирами и жадно озирались.

 

В атмосфере всякого праздника он, в душе скорее нелюдим, чем общественник, чувствовал себя малость не в своей тарелке.

 

Мысли его радостно блуждали. Он думал о сотне приятных вещей одновременно. Например, о поездке к родителям. Оркестра, конечно, не будет, но без знаменитой маминой хреновухи не обойдется...

 

Матвей сам не заметил, как оказался возле стола с холодными закусками. Там его сокурсники судачили о распределениях, то и дело закусывая коньяк моченой репой. Это понравилось Матвею (две предыдущих компании закусывали огурцом, а говорили о девушках, причем такие глупости, что Гумилеву быстро становилось неловко), и он решил присоединиться.

 

Но светлая печаль прощального банкета сообщила их отношениям неожиданную теплоту.

 

– А что хорошего-то, объясни? Туда корабли по три месяца летят! – Как это «что»? – – Одних надбавок три зарплаты. И выслуга год за два! Смекаешь? В тридцать пять – уже на пенсии. И деньжищ горы, и вся жизнь впереди!

– Это еще дотянуть надо...

 

– Ха! Если бы я только знал! Уж я бы ему табло наполировал, не посмотрел бы ни на чин, ни на выслугу!

– А что же камеры наблюдения? Ведь экзоскелеты – они не под кустом лежат! А на охраняемом складе маринуются!

– Выключили камеры. Так вот получилось. Кто выключил – непонятно. Да не особо-то за ними и наблюдали, за нашими старенькими «Триумфами»... У них на соседних стеллажах вообще мячи волейбольные... И ракетки теннисные... Оборудование государственной важности, в общем.

 

– И что, выходит, не поймают гада?

– Надежда умирает последней, Ваня...

– И у тебя даже нет подозрений, кто эту подлость провернул?

– Да откуда? – Матвей опустил глаза.

У него, конечно, были подозрения. Но не было убойных аргументов. Доказательств не было. А это означало, что все «подозрения» можно порвать на мелкие клочки, бросить в унитаз и нажать на кнопку «смыв».

 

Супер, итить его налево...

 

Ну почему некоторым счастья дается так много, а некоторым – так мало? Судя по кислой роже новоиспеченного лейтенанта Вороных, который пришел тринадцатым, он тоже не знал ответа на этот вопрос.

 

Однако Матвей, несмотря на свой цветущий жизнерадостный вид, почему-то не чувствовал себя счастливым.

Вроде бы у него было все. Отличные понимающие родители, верные друзья, великолепно складывающаяся карьера и крепкое здоровье (после купания в зараженном бассейне медики даже не сочли необходимым помещать окоченевшего Матвея в стационар, настолько обнадеживающими были его анализы!)...

А вот счастья у него все равно не было.

Почему?

В глубине души Матвей знал, каков ответ на этот вопрос.

Он, Матвей Степанович Гумилев, был одинок. У него не было ни девушки, ни подруги, ни желания заводить подруг, знакомиться, что-то такое устраивать. Точнее, он все время с кем-то знакомился и что-то пытался устраивать. Но это было так необязательно, так несерьезно, настолько не трогало его душу, что...

В общем, он предпочитал не думать о том, чего недостает ему для счастья – не думать о любви.

 

– Господа пассажиры! – Настоятельная просьба воздержаться от фотографирования и видеосъемки и занять свои места в креслах-капсулах. Начинаем стыковочный маневр!

 

Ну, с Богом! Выражение лица у него было по-детски доверчивым, какое бывает у людей, чьи мечты неумолимо сбываются.

 

«Забудь все, чему тебя учили в Академии!» – требовал угрюмый с похмелья капитан Мохаммедов.

«И чему тебя только учили в твоей Академии?» – вопрошал саркастический лейтенант Хорунжий.

– У, шайтан! – Не иначе как к колдуну ходил, мастерство за деньги покупал!

– Все-таки научил тебя кое-чему, несмышленыша.

 

– Вот уж не думал не гадал я, когда у родителей твоих на свадьбе свидетелем был, что Степин сынок еще под моим началом послужит...

 

– Я тебя не просто так вызвал

– А потому что вакансия одна махонькая нарисовалась.

– Дератизатором? Или на кухню, оператором картофелечистки? – попробовал пошутить Матвей.

– Не думал я, что ты такой скромник, – усмехнулся Белов.

– Но вы же сказали, что вакансия «махонькая»!

 

Сказать генералу запальчивое «да» – будешь выглядеть легкомысленным долдоном. Опасливое «нет» – скажешься трусом.

 

– Вот и здорово. – Представь себе, спросит меня твоя мама, Варварушка: «А хорошо ли кушает мой Матюша?» А я ей тогда и скажу: «Отменно кушает! Я за этим делом лично проследил! Ведь на «РимскомКорсакове» трудится Виссарион Анатольевич Лемех – многократный обладатель звания «Лучший кок Космофлота»!

 

При упоминании его мамы повеяло коричным, дымным, зверобоевым теплом родного дома, отделенного от «Славы» миллионами километров звенящей космической черноты.

 

Валерий был всем хорош – дисциплинированный и даже местами остроумный. Крупный недостаток у него был ровно один: контрактная служба на Титане, спутнике Сатурна, с которой он начинал свою ладную военную карьеру, слишком глубоко впечаталась в его нежную память...

 

«Когда я на Титане служил...» – этими словами Валерий Цзы начинал каждую вторую фразу.

 

– Всем пилотам: приготовиться повторять маневр правого соседа с семисекундным интервалом! Всем штурманам: применение пенетраторов согласно плану!

 

– Вон, видал? Пенетраторы! – гордость распирала Валерку. Словно он сам, своими руками собрал, да что там собрал, спроектировал эти ракеты.

 

– Когда я на Титане служил, такого я, конечно же, не видел... А тут гляди ж ты... электролиз!.. Смотрится – мое почтение!

– Какой электролиз, Валера? О чем ты?

– Ну как! Там же километры водяного льда. «Аш два и о», самый обычный. Но лед грязный, куча включений всяких... И вот из-за движения Каллисто в магнитном поле Юпитера через этот лед идут электрические токи. От них «аш два о» распадается на «аш два» и «о».

– Гремучий газ! – Вот оно что!

– Ну да! – Килотонны гремучего газа! Мегатонны! Только спичку подноси!

 

Могу себе представить, как оно ахнет, если туда натуральным термоядерным зарядом засадить!

– А термоядерным нельзя! Никак нельзя!

– Почему нельзя?

– Астроинженерная Комиссия запретила! Говорит, расколется наша Каллисточка на сто тысяч комет и дырку от бублика!

 

Любое самодурство – пожалуйста. Но только чтобы с лицензией на самодурство, а не просто так, по пьянке.

 

Только что на его глазах погибли сотни невинных людей – пассажиры парома «Долинск». А он не чувствовал ничего. Только голод и усталость.

– Когда я на Титане служил, видел крушение круизного корабля с Земли... Пил потом три дня. В себя прийти не мог, – тихо сказал Валерка.

– Ну а потом? Когда три дня прошли?

– Пил еще три дня.

 

“Священный” в моем понимании означает ну для начала “древний”

 

А почему? Да кто их разберет! Они же все со сдвигом, вот и фантазируют себе всякое...

– Чтобы за сотни миллионов километров мотаться, одних фантазий мало будет. – В общем, налицо загадка!

 

Но главное же то, что Солнце во всей этой мистерии, иначе и не назовешь, выглядело не бездушным источником света, а подвижным, деятельным Властелином, неустанно разгоняющим чары зла, разрывающим оковы мрака, создающим миры из текучей бесформенной многоцветности. Солнце было Господином. Солнце было Всемогущим. Собственно, оно было таким, каким рисовали его мифы и молитвы мудрых огнепоклонников.

 

– Мать моя женщина! – Вот видишь! А ты ехать не хотел!

 

Ну, болото, считай, посмотрели. Куда теперь пойдем? Может, в кино?

Еще не хватало! Ты в своем кубрике кино не насмотрелся?

 

– Может, на футбол?

– Можно подумать, тут кто-то играть умеет. Ты хоть представляешь себе уровень местных клубов? Уверен, у нас на «Римском-Корсакове» он как минимум не ниже! – запальчиво воскликнул Ушанский. – А ты что скажешь, Матвей? Готов поспорить, ты нас сейчас на концерт органной музыки потащишь! Окормляться духовно!

 

Орган еще не собрали. Поэтому сегодня обойдетесь без окормления

– Вообще же я предлагаю пойти вон в ту пельменную

– Потому что, как сказал неизвестный классик, голодное брюхо к гласу культуры слепо и глухо!

 

– В пельменную? А что, идея! Мне лично пельмени с олениной по-ханты-мансийски. Говорят, они для потенции полезны!

– Да куда ее девать та, эту потенцию?

 

А вы откуда вообще?

– Мы специальные агенты разведки. Прибыли прямиком с Тефии расследовать случаи хищения пыльцы гигантских лотосов инопланетными засланцами, выдающими себя за мирных пчел.

 

Она, несомненно, принадлежала к породе «прелесть какая дурочка», столь мало любимой Матвеем, но, по-видимому, высоко ценимой его падкими до дармовщины друзьями.

 

– Вот сейчас отобедаем – и отправимся валить чужаков спецсредствами! Некоторых, конечно, живыми захватим. Для проведения оперативного допроса.

 

– Мы придем. – Но только... Только если ты, моя красавица, сможешь организовать нам в компанию еще двух симпатичных подружек.

– Подружек? – задумалась девушка.

– Да. И обязательно чтобы симпатичных. У тебя ведь есть подружки, так?

– Есть! – Кристина и Алика!

– Тогда... – Тогда... До встречи в двадцать один ноль-ноль!

– Возле касс!

Матвей допускал, что в своем воображении Люда уже видела себя, по меньшей мере, генеральшей, а своих подруг Кристину и Алику – верными женами двух других смазливых пилотов, которые все время так остроумно шутят и у которых денег куры не клюют.

 

Это только в своих рассказах за пивом в баре «РимскогоКорсакова» Ушанский был записным бабником, у которого в каждом космопорту по подружке, а число внебрачных детей давно перевалило за два десятка. На деле же даже простоватой Люды Ушанский дичился, словно была она не малообразованной девушкой из бедной семьи, а дьяволицей, посланной за его бессмертной лейтенантской душой.

 

– Он что, мало зарабатывает?

– Да вроде нет.

– Почему тогда жалуется?

– Откуда мне знать. – И потом, билеты ведь действительно дорогие. Сто рублей за час на берегу квадратной лужи. И сто рублей за одну рыбу неведомой породы! Да за двести рублей у нас на «Римском-Корсакове» можно дюжину человек самым лучшим пивом весь вечер угощать! И, между прочим, закуской тоже!

 

– Я только одну породу знаю: камбала. Я ее обычно в гастрономе покупаю.

 

– А я тогда еще школьник был, ученик третьего класса. И почему-то очень хотел, чтобы у меня тоже голуби были. И голубятня. Но родители противились. Кажется, из-за маминой аллергии... Однажды краем уха я услышал, что голуби – они как люди, от водки пьянеют. И мне стало вдруг страшно интересно, как это будет выглядеть, если любимцев Зигфрида Генриховича этой водкой напоить... Стащить из отцовского бара бутылку водки большого труда, как ты понимаешь, не составило. В общем, дождался я, когда Зигфрид Генрихович на работу в университет уедет, смочил водкой хлеб и раскидал раскисший мякиш на полянке возле голубятни. Я, конечно, с нетерпеньем ожидал какого-то особо уморительного циркового представления с пестрой неразберихой и бурными аплодисментами... Думал, сейчас птицы начнут крутить фигуры высшего пилотажа – все эти «бочки», «горки», «иммельманы», понимаешь?.. На худой конец – подерутся. Однако голуби профессора математики Зигфрида Генриховича вели себя удручающе интеллигентно. Поев хлеба с водкой, они тихо укладывались на спины и... засыпали наяву, тараща на вертолетно кружащийся мир свои бессмысленные глаза. Поначалу я, конечно, радовался. Дескать, удалось! Сработало! Рецепт оказался действенным! Но потом до меня начало доходить, что половина обитателей дивной голубятни уже лежит на газоне перед соседским домом, задрав лапки кверху и не издает ни звука! Я, конечно, испугался и удрал. Тем более что за кустами сирени как раз промелькнул силуэт вишнево-красного автомобиля Зигфрида Генриховича. Профессор едва чувств не лишился, когда увидел своих милых птичек. А уж каким было голубиное похмелье!

 

Матвей вдруг с мучительной ясностью осознал, что если только он не поленится проводить Алику до дормитория, то дальнейшие события будут развиваться по древнему, как городская цивилизация, сценарию: сначала она пригласит его на чашечку кофе и посмотреть попугайчиков, затем она включит слащавую музыку и предложит «потанцевать», сразу вслед за этим они клюкнут еще какого-нибудь ликера, и после второй рюмки он, Матвей, должен будет впиться в этот бледный ротик с подернутой бесцветным пушком верхней губой страстным поцелуем...

А утром он встанет рано-рано, с добродушным удивлением взглянет на часы и, сообразив-таки, куда же его занесло, коекак оденется. Потом он, содрогаясь от отвращения к себе, растворит в стакане воды детоксикант, который залпом выпьет, перед тем как навсегда закрыть за собой дверь. А Алика, натянув на уши стеганое одеяло, будет делать вид, что крепко спит и не слышит, как шипит растворимая медицинская смесь, как клацает защелка туалета и как сквозняк хлопает форточкой на кухне...

 

– Ну... мне, пожалуй, пора,

– Тогда встретимся завтра, так?

– Нет, не встретимся.

– Но почему?

– Потому что я тебя не люблю и никогда не полюблю. Но ты симпатичная, добрая девчонка. И я желаю тебе счастья.

Шагая по обметенным искусственным ветром тротуарам через залитый светом фонарей Хэйхэ, Матвей думал о Валерке Цзы и Ушанском.

«Интересно, они счастливы? Или, в отличие от меня, просто считают необходимым делать вид, что да?»

 

Сигнал SOS поступил, когда его меньше всего ждали. А впрочем, бывает ли иначе?

 

– Что стряслось-то? Ты не в курсе?

– Судя по тому, что «борьбу за живучесть» не сыграли, ровным счетом ничего интересного.

 

За пять месяцев в «Беллоне» Матвей научился понимать непритязательный юмор «стариков». Любая, даже самая жестокая схватка была для них событием желанным, а вовсе не устрашающим. Поэтому по-настоящему серьезным происшествием все они соглашались считать только прямую угрозу существованию их родного крейсера. Что, скажем прямо, было практически невероятно.

 

«Майор Ласков не очень-то ласков».

 

– Господин полковник! Разрешите внести в ваш план творческую изюминку.

– Попробуйте, – благосклонно кивнул Сазонов, с трудом пряча улыбку. Уж больно плохо дружило прилагательное «творческий» с фамилией Ласков.

 

– Это, конечно, ценно. – Но меня беспокоит, лейтенант, что у вас совсем мало боевого опыта...

– Именно поэтому мне следует его приобретать всеми доступными способами! – не сдавался Матвей. – Господин полковник!

 

Вы полетите ведомым капитана Чубова. Только ради Бога, сразу отбросьте всякие романтические чаяния!

– Прошу прощенья?

– Относительно того, что над Ио терпит бедствие красавица принцесса в белом платье, расшитом жемчугами... Или еще что-нибудь в таком духе.

– Ах, это... Я не романтик. Я реалист, господин полковник! – соврал Матвей с самым мужественным выражением лица.

 

К счастью, у Матвея был капитан Чубов, который уже давно не реагировал ни на какие «же», меньшие порога прочности конструкционных сталей. Даже коньяк с «Байкалом» его не брал.

 

Вдруг в его сознании промелькнул совершенно неуместный вопрос: а кто же дал яхте столь нарочито «девчачье» название? Ведь наверняка не девушка, а какой-нибудь попивающий, несчастливый отец семейства, в детстве обчитавшийся Грина и воображавший себя капитаном Греем – возлюбленным прекрасной Ассоли... А может, и по сей день болеющий этим Греем, ищущий свою и поныне не найденную Ассоль?

 

Опытный пилот капитан Чубов прекрасно понимал все проблемы Матвея. Понимал он и то, что одними командирскими нагоняями дела не делаются.

 

«Похоже, оставил этих подонков без главного калибра. Так сказать, символически кастрировал. – Да чего там символически... И практически тоже!»

 

Вблизи яхта «Ассоль» выглядела роскошней некуда. Все, что должно было блестеть, – блестело. Все, что должно было внушать, – внушало.

 

– А почему они вас не похитили? За компанию?.. Впрочем, это мы обсудим потом. Пока нам надо действовать.

 

«Будь прокляты эти люксовые яхты вместе со всем своим премиум-классом! – Все в них сделано в расчете на то, что их пассажиры будут жить вечно и никакие ЧП никогда не коснутся их лощеных задниц! Ну кто, скажите, разрешил им делать стыковочный шлюз с нарушением всех инженерных нормативов?»

 

– Прошла целая вечность! Где вы были так долго?

– Должен же я был подобрать галстук в тон окантовки своего скафандра.

 

Его интересовал один крайне важный вопрос: есть ли возможность запустить маршевые двигатели «Ассоли»?

Увы, многочисленные красные транспаранты и столбцы цифр на диагностическом дисплее красноречиво свидетельствовали: пациент мертв, и средствами из домашней аптечки его не воскресить.

 

– Да здесь я, здесь. Чего разорался?

– Что у вас?! Не ранены?!

– Все путем.

Ладно, а у тебя-то что? Спас кого-нибудь?

– Так точно. Одну девушку. Аней зовут.

– Одну? – удивился Чубов. – А остальные что же?

– Остальные, я полагаю, пленены пиратами. Не удивлюсь, если сейчас они находятся как раз на борту орбитального лазера, в мешках-иммобилизаторах...

– Ч-черт... Надо же! Выходит, хорошо, что я лазер этот не грохнул!

– Выходит, так.

 

Они с капитаном сделали не только все возможное, но и все невозможное.

 

– Эй, на барже!

– У меня хорошие новости!

– Неужели в космосе перед нами болтаются два свеженьких и совершенно ничейных ускорителя «Нерпа»?

– Ну, почти.

 

Чем больше Матвей говорил, тем яснее понимал, что расставаться с Аней ему совершено не хочется. Почему? Когда он успел к ней привязаться? Ответов на эти вопросы он, конечно же, не знал.

 

Бедняжка. Попала в такую передрягу»

 

«Где капитан, уважаемый?»

«Я не знаю... Я правда не знаю!» – говорит «уважаемый» бортмеханик и мгновенно получает под дых кулаком. Как видно, в знак уважения.

 

«В бездну – на ровном киле», – вот что отчетливо прочитывается на его мужественном породистом лице.

 

«Георгий Андреевич! Будьте благоразумны! Мы гарантируем вам и всем пассажирам яхты полную личную безопасность! Прекратите перегревать реактор! Это прекрасная яхта! Из-за ваших преступных действий она погибнет!»

 

– Анна, просыпайтесь. За вами прилетели.

– Что? Кто прилетел? – вскинулась девушка.

– Мне приказано передать вас на другой корабль. Он доставит вас домой.

– Так быстро? – в голосе Анны послышалось разочарование.

– Быстро. Поэтому – прощайте!

– Мне не нравится слово «прощайте», – нахмурилась Анна. – В нем есть какой-то нездоровый фатализм.

– Тогда «до свиданья», – Матвей уступчиво улыбнулся.

– Кстати! Вы так и не сказали мне, как вас зовут. Не узнать имя своего спасителя – это страшный позор для спасенной девушки! А что если мой папа-губернатор повелит чеканить монету с вашим профилем?

– Я был бы горд. Но все же замечу, что по справедливости капитана Чубова тоже следует поместить на эту монету, хоть бы даже и на реверс. Он, между прочим, жизнью за вас рисковал, принимая бой на подбитом корвете с тремя пиратскими кораблями!

– Вот как?! – удивилась Анна.

– Да-да. А зовут меня Матвей. Матвей Гумилев.

– Так это ваш дед... – Анна набрала в легкие воздух для восторженного монолога, но Матвей остановил ее жестом, каким взрослые утихомиривают малолетних почемучек.

– Тс-с-с... Мы поговорим о моем деде как-нибудь потом. Вас, милая Анна, на этом газовозе ждут люди. Много людей.

– Что ж... Вы правы.

– Мы еще увидимся! Я абсолютно точно вам говорю!

 

– Здравствуйте, Матвей! – пропел из динамика задорный женский голос. Совершенно незнакомый.

– Здравствуйте, конечно. – С кем имею честь?

– Это Аня... То есть Анна Петровская!

– «Ассоль»?

– Что?

– Владелица яхты «Ассоль»?

– Да, я... Здорово, что вы меня помните!

– Еще бы! Как я могу вас не помнить?! Во-первых, я вовсе не каждый день спасаю белокурых красавиц, чудом выскользнувших из лап пиратов. А во-вторых, благодаря вам я получил неделю отпуска!

– И где вы его провели, свой отпуск? Дайте-ка угадаю... Съездили в Малиновку! Нет? Ну, тогда на термальные источники в Зеленый Гай? Там в этом сезоне изнемогает весь наш провинциальный бомонд... Угадала?

– Нет, не угадали. – Я не использовал пока свой отпуск! Просто не успел, хотя, признаться, собирался начать именно сегодня. Дело в том, что «РимскийКорсаков» вернулся из похода только вчера вечером...

– И чем же я могу быть полезен вам, смелая Анна?

Ему неожиданно сильно нравилось болтать со смешливой богачкой. Однако... Однако такси должно было прибыть через двадцать минут. А он еще и не начинал собираться!

 

– Собственно... Я... Я хотела отблагодарить вас за все то, что вы для меня сделали! Ведь если бы не вы, меня бы уже, наверное, не было в живых!

– Ну... Скорее всего, да, – легко согласился Матвей.

Врать он не любил, не умел и считал, что учиться уже поздно.

– Поэтому я хотела пригласить вас в ресторан. Или на художественную выставку!

– Я с радостью принимаю ваше приглашение. И когда же мы туда пойдем?

– В ресторан? Или на выставку?

– Куда вам будет угодно, милая Анна! Лучше всего и туда, и туда!

– Да хоть сегодня! Да-да, даже лучше сегодня! – хотя видеопоток был заблокирован звонящим, Матвей явственно представил себе широко, во все тридцать два зуба улыбающуюся девушку.

– Сегодня? Но...

Однако гортань, язык и губы Матвея Гумилева попросту отказались вымолвить: «Но я сегодня улетаю в отпуск на родную Луну повидать родителей, да вот и такси уже заказано!»

– Что вы сказали? Плохо слышно!

Решение вспыхнуло как некрупная сверхновая.

– Сегодня? Прекрасная мысль, Анна! Сегодня!

– Значит, на выставку? Сегодня открытие новой картинной галереи в реставрированных шахтах Задольска. У меня есть приглашение на двоих!

– Значит, я буду вашим кавалером?

– Если вы не против... – Матвею показалось, Анна смутилась.

– Еще час назад я и не смел мечтать о такой чести...

– Вы не подумайте, Матвей, что я так часто делаю! В смысле парней на свидание приглашаю... Просто я ждала три недели, а вдруг вы первый на связь выйдете? Но...

– Анна... Милая Анна! Я был далеко отсюда... На задании... Практически на войне!

– А теперь?

– А теперь я... – А теперь... я счастлив... как, черт побери, школьник!

 

«Это она. Это она! Наконец, она!» – стучало его обычно безразличное мужское сердце.

 

«Какое счастье, что я решил сделать родителям сюрприз и не анонсировал свое появление!» – радовался Матвей, который с детства полагал, что для сыновей, разочаровывающих родителей, должен быть устроен особый круг ада.

 

Какая разница, это нувориши выставляют напоказ свои деньги или воины – свое мужество? Главное, что напоказ...

 

Увы, прокат, в отличие от экспресс-ателье и экспресс-салонакрасоты, не был роботизирован. И началось...

 

– К сожалению, в данный момент система зависла. Я не могу вам показать наш модельный ряд... Хотя на этом большом экране мои няшки выглядят весьма эффектно. Хвала Космосу, у меня есть буклет!

 

– Буклет? – Матвей испугался. Слово «буклет» в его сознании ассоциировалось с такими понятиями, как «патефон», «дирижабль», «арифмометр». – Бумажный буклет?

– Ну да! Правда, он позапрошлого года...

– Ничего, давайте.

 

 

– Вы что, собственно, ищете? – спросил господин Пивное Брюшко. – Вам подороже, подешевле, пошустрее?

– Мне подороже. Пошустрее. Пооригинальнее. И вообще... Ну, чтобы про авиетку можно было сказать «плюс-топ-директ»!

 

– Правильный выбор! Индийское – значит отличное!

 

Ядрё-оные позитро-оны!– Ее же утром господин генерал-лейтенант забрал! А я и забыл. Собственно, это не в мою смену было. А у напарника моего, у Чебурашки...

 

– И что теперь?

– Теперь вам придется выбрать что-то другое. Например, вот это... Хотя нет, «Эмпузы» тоже сейчас нет... Она в покраске... Клиент один по пьянке ей брюхо о шпиль Генштаба оцарапал...

 

– Эй! Эй, офицер! Я забыл сказать, что машина не заправлена!

– Не заправлена?

– Нет! Но я сейчас распоряжусь! А вы пока... можете выпить кофе в баре «Ренессанс»!

У Матвея было два варианта: вернуться и больно ударить господина Пивное Брюшко в это самое брюшко. Многие его коллеги из «Беллоны» так и сделали бы. Или безропотно отправиться в бар «Ренессанс», чтобы, так сказать, «не нагнетать»...

Матвей был так рад нежданному звонку Анны, что выбрал вариант два.

Их знакомство еще не успело начаться, а Матвей уже был уверен: Анна влияет на него самым положительным образом!

 

Матвей попросил у бармена кофе, дружелюбно помахал компании рукой и думал было тем и ограничиться. Однако, когда кофе материализовался перед ним на барной стойке, он понял, что если сейчас же не вольется в общество выпивающих коллег, то, неровен час, его раздражение достигнет максимума. И не дай Бог господину Пивное Брюшко заявиться в бар с вестью о том, что у выбранной им, Матвеем, авиетки подходит к концу ресурс маршевого!

«Тут-то я и засвечу ему между глаз! Несмотря на все благое влияние губернаторской дочери Анны.

– А что, в нашем отечестве так сложно с работой для юношества?

 

– И какое оно? Место?

– Да официантом. В ресторане китайской кухни «Нефритовый кролик».

«Официантом? Вот это триумф... Что называется - жизнь удалась», – саркастично подумал Матвей, однако ему хватило самообладания улыбнуться и сказать:

– Здоровски!

 

- И компания у нас была, туши свет!

 

– Елкин бозон! – Ну прямо сериал «Заживо погребенные»! Или вроде того!

 

– А потом?

– Потом мы с Настей два года встречались. Секс у нас был высоковольтный! Пока она не выскочила замуж за танцора ночного кабаре и не убежала с ним на Луну.

 

– Не прошло и получаса.

Он уже смирился с тем, что к прекрасной Анне Петровской придется опоздать минут этак на сто двадцать.

– Что вы хотите?! Никак борткомпьютер включить не мог. Все время опознавал меня как чужого!

– А теперь? – ангельским голосом осведомился Матвей. Даже не верилось, что еще полчаса назад он хотел убить этого человека. Вот она – волшебная сила доброй компании!

– А теперь сам включился...

– Славно-то как! Все-таки Бог – он есть. Что бы там не клеветали атеисты!

 

«Страх и ужас... Что подумает Анна?»

 

– Извините за такое несусветное опоздание,

– Да ничего... Вы же предупредили.

 

Всему виной была Анна Петровская. Она, живая и остроумная, словно бы каким-то колдовством похитила все его внимание. Буквально все. До последней махонькой толики.

Они шутили и болтали без умолку. И темы не переводились.

 

И снова же! Спустя всего-то час после ужина Матвей не был в состоянии вспомнить, что же именно они ели и пили (хотя пили они совсем немного).

А все потому, что кремовое платьице, облегающее стройную фигурку Анны, было слишком облегающим.

Потому что золотистая кожа Анны была слишком сияющезолотистой.

Потому что каждая улыбка Анны заставляла что-то внутри Матвея сладострастно сжиматься.

И главное, потому что с Аней – в отличие от Алики, Евгении и прочих безымянных и безликих, – Матвею наконец-то было интересно! В общем, с каждой минутой столь маловозбудимый в любви Матвей все более отчетливо понимал: он влюбился, Амур не промазал, вот оно, чувство, о котором читал в книгах!

 

– Я вот чего понять не могу... – сказала Анна, задумчиво опуская глаза.

– А именно?

– Не могу понять, это у нас с вами дружба? Или...

– Или любовь? – закончил за нее Матвей, сам не ожидавший от себя такой смелости.

Анна кротко кивнула.

– Время покажет, – улыбнулся Матвей и сделал легкомысленное лицо. – Вот завтра погоняем на цеппелинах... Потом съездим в Малиновку... А потом...

– Сколько всего... – улыбнулась Анна, и на щеках у нее образовались прелестные ямочки.

– А пока... Пока идите спать. Не то ваши родители проклянут меня на веки вечные!

– Мои родители? Вас? Никогда! Мой отец, конечно, еще не успел отдать распоряжение о чеканке монеты с вашим профилем на аверсе и капитаном Чубовым на реверсе, но наградить вас каким-нибудь орденом он, по-моему, не против!

 

В ту ночь они не целовались. Матвей не торопил события. Потому что знал: впереди у них – вечность.

 

– Аня, а давайте... поженимся?

– Давайте... Но...

– Что «но»?

– Но мы с вами... почти... незнакомы!

– Да... Но мы ведь познакомимся!

– Что ж... Попробуем! Но сначала, может, перейдем на ты?

– Давайте перейдем... То есть я хотел сказать: давай!

 

В общем, Анна дала свое согласие сразу – без жеманства и каких-либо условий. То есть условие все-таки было. Но настолько нетрудное, что Матвей был даже рад его исполнить.

– Надо бы получить благословение родителей.

– Я всецело «за». Готов отправляться за ним хоть сейчас...

 

– А кем работает твоя мама?

– Она работает папиной женой.

– А именно?

– У нас на Марсе «жена губернатора» – официальная должность. С официальной зарплатой.

– А «дочь губернатора» тоже должность?

– В проекте бюджета следующего года предусмотрено и такое. А пока что мне приходится работать инструкторомспелеологом в Планетографическом Обществе.

 

Анна по случаю значительного события сменила разбитной девчоночий стиль на фасон «пай-доченька». В ушах у нее блестели два желтых бриллианта, которые необычайно шли к ее загорелой шелковой коже.

 

– Подумаешь... спас! Это Матвей Степанович нашу Аньку спас! А я тебя так, слегка развлек, – ответствовал Ваня, он же Иван Аристархович Петровский. – Можно сказать, дотащил до загса на буксире!

 

– Писателем? – Писателем я бы рад. Да только неусидчив я от природы... Стоит мне сесть за стол, такая скука на меня находит!

– Ты говоришь, что за столом сидеть не можешь, – сказала она. – Но ведь не обязательно писать за столом! Можно ведь и в кабине твоего любимого «Скорпиона»! – Анна подмигнула Матвею.

– В кабине «Скорпиона»? – А что, недурно! Так и вижу заднюю обложку своего гипотетического романа с рекламной фразой: «Автор написал эту книгу, не выходя из горизонтального штопора!»

 

Выждав момент, Матвей удовлетворенно кивнул Анне – мол, все идет по плану!

Та была на седьмом небе от счастья. Шутка ли дело – не прошло и получаса, а между ее возлюбленным и ее дорогим папочкой, любителем путешествовать по замшелым генеалогическим деревьям, уже установилось отменное взаимопонимание!

 

– Не зять, а золото!

 

– Да! Видел бы ты его ателье с видом на Эрмитаж! Да там в зале ожидания десять минут посидишь – и уже чувствуешь, что красота и любовь – они тебе подвластны, как слуги! Все примадонны у него одеваются. И артисты балета. И актеры! Одно слово – Пятеркин!

 

– То есть... Ты хочешь сказать... Что никакого реального выигрыша от использования более мощных ускорителей «Речников» не получил?

– Я не только хочу это сказать, но и сказала.