Он подошел к нам, глядя то на меня, то на жан-клода.

— Лизандро, оставь нас, — сказал Жан-Клод.

Лизандро, кажется, собрался возразить, но передумал. Он только спросил:

— Мне остаться за дверью или вернуться в клуб?

— За дверью, я думаю, — ответил Жан-Клод.

— А разве не стоит ориентировать наших охранников? — спросила я.

— Это дело не касается родере.

— Пока тебя не было, Лизандро выдвинул тезис, что если мы подвергаем их опасности, они имеют право знать причину.

Жан-Клод посмотрел на Лизандро — не самым дружелюбным взглядом.

— Действительно?

Лизандро ответил таким же твердым взглядом.

— Я говорил о выборе Анитой следующего подвластного зверя, но ничего о твоих приказах, Жан-Клод.

— Все, что касается ma petite, касается меня.

В его голос послышался намек на мурлычущее рычание.

Лизандро чуть переступил с ноги на ногу, выдохнул так, что это было заметно.

— Не хочу быть бестактным, но разве не хочешь ты, чтобы следующим она выбрала более сильного зверя? Такого, который укрепил бы твою власть.

Жан-Клод смотрел на него в упор, и Лизандро старался одновременно смотреть на вампира и не смотреть. У меня годы ушли на овладение этим фокусом, но хорошо, что сейчас он мне уже не нужен, потому что я набрала достаточно силы. Очень трудно держаться круто, когда не можешь смотреть противнику в глаза.

— Моя сила как-то касается крыс? — спросил Жан-Клод.

— Да.

— Чем?

Очень недружелюбно прозвучало это простое слово.

— Твоя сила обеспечивает нашу безопасность. Крысолюды помнят, как жилось в Сент-Луисе, когда мастером города была Николаос. — Лизандро помрачнел и покачал головой. — Она не защищала никого и ничего, кроме вампиров. Ты же, Жан-Клод, заботишься о всем противоестественном населении города.

— Я думал, ты поймешь, что о таких вещах думает ma petite.

— Она — твой слуга-человек, — возразил Лизандро. — Ее действия — твои действия. Разве не считают вампиры, что слуга-человек — всего лишь продолжение своего мастера?

Жан-Клод моргнул и прошел дальше в комнату, по дороге взяв меня за руку.

— Приятное самодовольство. Но ты же знаешь, что ma petite — самостоятельная личность.

Его рука ощущалась в моей твердо, реально, и мир вдруг стал надежнее. От одного прикосновения его руки я вдруг будто пришла в себя.

— Не знаю, кто на меня воздействовал, но оно все еще здесь, — сказала я. — Чуть как-то выветрилось, но здесь.

— О чем ты говоришь, ma petite?

— Вот когда ты меня коснулся, я как-то собралась. А до того рассыпалась, оказывается, даже сама того не замечая.

Он притянул меня к себе, почти обнял. Я погладила масляную мягкость его кожаных лацканов.

— И вот так ты все еще собрана? — спросил он.

Я покачала головой.

— Попробуй прикосновение кожи к коже, — предложил Реквием.

Он не встал с кресла у стола. Мы подошли к нему ближе — ненамеренно. По крайней мере с моей стороны.

Я не выпускала руку Жан-Клода, но другую приложила к его голой груди. И момент прикосновения был хорош.

— Еще лучше, — сказала я и погладила гладкие, твердые мышцы груди. Провела пальцами по кресту шрама. Еще лучше.

— Почему ты не сказал нам с Байроном, Жан-Клод? — Реквием поднял на нас глаза, пытаясь сохранить непроницаемое лицо, но не совсем преуспев. Он сидел в вольной позе, откинувшись на спинку кресла, но глаза его выдавали: настороженные и напряженные.

— Ты такое уже видел? — спросила я.

— Однажды. — Голос его был спокойнее глаз.

— Когда? — спросила я.

Он посмотрел на Жан-Клода:

— Пусть крысолюд уйдет.

Жан-Клод кивнул:

— Лизандро, ты пока свободен. Если мы сможем тебе рассказать больше — расскажем.

Лизандро, уходя, глянул на меня — будто потом ему скорее расскажу я, чем остальные. И был прав.

Байрон оглядел нас всех. Обычно шутливое его лицо стало полностью серьезным.

— Кто-нибудь, просветите нас, бедных темных крестьян?

— Вы получили дар? — спросил Реквием.

— Oui.

— Какой дар? — спросил Байрон.

— Маску, — ответил Жан-Клод.

Байрон побледнел — он сегодня достаточно напитался, чтобы хватило краски это сделать.

— Нет, блин, нет, не надо, только не это, только не опять…

— Какого она цвета? — спросил Реквием голосом почти исчезающим — как умеют исчезать только старые вампиры.

— Белая, — ответил Жан-Клод.

Байрон от облегчения чуть не рухнул на пол. Натэниел протянул ему руку, Байрон ее взял.

— Рыбоньки мои, у меня ж коленки слабые. Больше не надо меня так пугать. Белая, уф… белая. Это значит, мы не под угрозой.

Натэниел помог ему вернуться на диван, но не остался с ним, а подошел к нам.

— А какого цвета получил ваш мастер в Англии? — спросила я.

— Сперва красную, потом черную, — ответил Реквием.

— А красная что значит?

— Боль, — ответил Жан-Клод. — Обычно это заявление о покарании мастера, чтобы привести его к покорности. Совет очень нелегко прибегает к Арлекину.

Имя упало в тишину, как камень в колодец — напрягаешься, прислушиваясь и ожидая всплеска. Я прижалась щекой к груди Жан-Клода — сердцебиения не было слышно. И дышал он лишь тогда, когда ему нужно было говорить. Я подняла голову, оторвав ухо от груди Жан-Клода. Иногда мне все же не по себе бывало — прикладывать ухо к молчащей груди. Тишину прервал Байрон.

— Красная — это они с тобой играть будут.

— Как сегодня кто-то со мной?

— Да, — ответил Реквием.

— А черная? — спросила я.

— Смерть, — сказал Реквием.

— Но белая — разве это не значит, что за нами только наблюдают? — задал вопрос Натэниел.

— Должна значить, — ответил Реквием.

Когда он начинал отделываться краткими рубленными предложениями, мне становилось страшно. Стихотворные цитаты мне иногда действовали на нервы, а резкие короткие слова означали, что он злится или что ситуация очень опасная. Или и то, и другое.

— Ты говорил, что объяснишь подробнее, когда я приеду в «Запретный плод». Я приехала, объясняй.

— Сейчас Арлекин — это всего лишь фигура шута. А когда-то он был — или они были — mesnee d’Hellequin. Ты знаешь, что такое дикая охота, ma petite?

— Дикая охота — общий миф по всей Европе. Сверхъестественный предводитель ведет отряд дьяволов или мертвецов с призраками гончих и лошадей. Они убивают всех, кто попадается у них на пути, либо же только злых, и тащат в ад. У разных авторов по-разному: включение в состав охоты может быть и наказанием, и наградой. Но считается, что горе тому, кто оказался под открытым небом, когда летит дикая охота.

— Ты меня поражаешь, как всегда, ma petite.

— Ну, эта история так широко распространена, что какая-то основа у нее должна быть, но ее на самом деле не видали уже со времен какого-то из Генрихов Английских. Думаю, что Генриха Второго, но не уверена на сто процентов. Обычно предводителем охоты бывает какой-нибудь местный убитый злодей либо же сам дьявол. Но пока легендой не занялось христианство, во главе охоты перебывало множество скандинавских богов. Чаще всего Один, но бывали и богини вроде Хель, или Холды — хотя охота Холды раздавала не только наказания, но и награды. Другие охоты иногда тоже, но обычно очень плохо было им попасться или даже просто увидеть, как они мчатся мимо.

— Арлекин — один из этих предводителей, — сказал Жан-Клод.

— Для меня это ново, но я после колледжа об охотах не читала. Единственное, думаю, отчего застряло в памяти — очень уж история у всех на слуху, но все легенды резко прекращаются несколько сот лет назад. Почти любая история, у которой есть столько свидетелей, оказывается правдой — по крайней мере насколько мне известно. Так отчего же эта прекратилась? Почему перестала скакать дикая охота, если она существовала?

— Она существует, ma petite.

Я посмотрела на него:

— Ты хочешь сказать, что это были вампиры?

— Я хочу сказать, что легенда существовала и мы ею воспользовались. Арлекин принял образ дикого охотника — потому что это было нечто такое, чего уже боялись.

— Люди и без того боялись вампиров, Жан-Клод. Вам не было нужды для этого притворяться скандинавскими богами.

— Арлекин и его родичи не пытались пугать людей, ma petite. Они пытались пугать вампиров.

— Вы и так друг друга пугаете до дрожи. Милая Мамочка тому доказательство.

— На заре нашей истории Марми Нуар решила, что мы слишком опасны. Что надо нас чем-то держать в узде. И она создала идею Арлекина. Как ты верно заметила, ma petite, очень много было диких охот на лице Европы, кто заметил бы еще одну? Вампиры начинают свою жизнь людьми, и идея дикой охоты — это нечто такое, чего они боялись и так.

— О’кей, так какое отношение эта липовая дикая охота имеет к нам?

— Она не липовая, ma petite. Есть некое сверхъестественное войско, умеющее летать, умеющее наказывать злых и убивать загадочно и быстро.

— Это не первоначальная дикая охота, а потому в моем понимании она липовая.

— Как тебе угодно. Но эта организация, если хочешь, ближе всего к полиции из всех вампирских учреждений. Ее члены берутся из всех главных линий крови. Ни одной линии она не обязана преданностью. Ее призывают, когда совет раскалывается. И сейчас совет раскололся по вопросу о нас. Обо мне.

— Так что же именно делают эти арлекины?

— Их хлеб и вода — маскировка и уловки. Это убийцы и шпионы высшего сорта. Никто не знает их личностей. Никто не мог увидеть их лица — и остаться жить. Если они не замышляют нам вреда, то являются перед нами в маске. Маски вроде венецианских, где богатые и сильные носили маски и шляпы, чтобы выглядеть одинаково, чтобы их нельзя было отличить друг от друга. Если они являются нам в этой личине, значит, они явились только наблюдать. Если же они в масках по именам, то дело может обернуться двояко. Может быть, они будут всего лишь наблюдать — а могут и убить нас. Они надевают маски своего тезки и чтобы скрыть лица, и чтобы дать нам знать: если мы не будем помогать им, они станут смертоносными. Быть может.

— Тезки — в каком смысле? — спросила я.

— В каждый момент есть только один Арлекин, но существуют другие арлекины — как члены группы с этим названием. Какие бы имена ни были у них когда-то, они принимают имена и маски комедии дель арте.

— Этого термина я не знаю.

— Был такой театр. Его расцвет был еще до моего рождения, но породил он множество персонажей. Женщины не выступали на сцене, но среди арлекинов были женские персонажи. Действительно ли они были женщины или же это было сделано, чтобы запутать представление, — вопрос открытый, но он для нас не важен. Так вот, о тезках: их десятки, и некоторые имена известны уже не одну сотню лет. Конечно же, Арлекин, потом Пульчинелла, Скарамуш, Пьеро или Пьеретта, Коломбина, Ганс-Колбаса, Иль-Дотторе — их еще десятки, если не больше сотни. И никто не знает, сколько их участвует в рейдах Арлекина. Почти всегда они выступают в безликих черных или белых масках. И говорят просто: «Мы — Арлекин». Самый для нас удачный исход — не узнать, кто именно приехал в наш город.

— Насколько серьезно нарушение вампирского этикета — что мы получили белую маску, а действуют они так, будто послали красную? — спросила я.