Деяния и их последствия. Гендун друб

 

В следующие несколько месяцев мне нечего было делать в Саду.

Подарившая пробуждение встреча с Величайшим Просветленным, с самим Майтреей, оставила мне столько пищи для размышлений, что новых вопросов у меня попросту не возникало. Весна уже прошла, а я все пересматривал и анализировал условия своего бытия. Больше всего времени я уделял особенно тщательному изучению и обоснованию того факта, что сущность моего ума заключалась в неспособности довольствоваться обретенным: проходило совсем немного времени, как меня переставала радовать новая вещь, и я уже хотел чего-то еще и еще.

И не важно, была ли это материальная вещь, почет и признание или отношения с другими людьми. Раньше я всегда считал, что это мой собственный изъян, что вот такой я испорченный человек, беспокойная душа, но теперь был заинтригован намеками Майтреи на истинную причину этой неудовлетворенности: несколько раз он упоминал тайные силы, не подвластные моему контролю. Он сказал, что они уже приведены в движение, эти силы, порождающие мир, в котором я живу, порождающие меня самого и даже все мои мысли - все виды боли страдания, включая и эту самую неспособность утолить свои желания.

Когда я вопрошал его об этих силах, он в ответ говорил только о различных мыслях, называя их ядами, которые действительно многое определяли в моей жизни: зависть, желание обладать, неприязнь, гордыня и все такое. Я пытался отыскать какую-то взаимосвязь между этими мыслями и страданиями моего мира, но чего-то здесь недоставало.

Как всегда, я думал о своей матери, почтенной женщине, которая прожила в целом очень добродетельную жизнь. Но я помню, как она страшно страдала от рака, который в конце концов убил ее, разорвав ее сердце. А ведь из всех людей, которых я знаю, ее ум менее всего был подвержен воздействию этих ядов: она так редко проявляла гнев или зависть; ее любили почти все, кто знал, и она всех любила; она отдала обучению своих детей добродетели и высоконравственному поведению существенную часть своей жизни. Я еще смог понять, почему такие психические аффекты, как зависть, могут разрушить покой нашего ума, но так и не сумел выяснить, какое отношение они имеют к болезням, войнам, нищете и самой смерти.

Когда я снова пришел в Сад во всеоружии новых вопросов, самые жаркие дни степного лета уже были позади, хотя солнце все еще нещадно палило в раскаленном небе. На этот раз у меня не было надежд на визит милых ангелочков, я скорее чувствовал себя боксером, выходящим на ринг, готовым наносить и парировать удары в истинном интеллектуальном спарринге между двумя мыслителями. Мне не пришлось разочароваться: не успел я сесть на скамейку, как через калитку прошагал Его Святейшество Гендун Друб - первый в череде далай-лам Тибета.

Пятьсот лет назад он родился в семье кочевников, где-то на задворках тибетского царства, никем толком не управляемых, и каждый его жест говорил о решительности и уверенности в себе. Сразу же бросалась в глаза его могучая грудь, выпирающая из-под монашеской накидки, а еще его руки, сильные, с налитыми мускулами, несмотря на то что ему было уже под шестьдесят. Глаза Его Святейшества были широко распахнуты, в них светился недюжинный ум, а лоб был перепахан такими глубокими морщинами - следами многолетних глубочайших же раздумий, - что их легко было по ошибке принять за шрамы от сабельных ударов. Он подошел ко мне и одним ловким движением смахнул меня со скамьи на траву рядом с ней, а сам уселся на мое место, не обращая внимания на свою растрепанную монашескую одежду, и погрузился в размышления.

- А ну-ка отвечай, что управляет этим миром? - заорал вдруг Далай-лама Первый, сразу лишив меня дара речи.

Он наклонился ко мне, в возбуждении тяжело дыша мне в лицо, всем своим свирепым видом требуя немедленного ответа. Я испуганно отшатнулся.

- Я не знаю, я сам сюда пришел, чтобы узнать это, я не уверен, но думаю, что, наверное…

- Думаю! Наверное! Не уверен! - передразнил он. - А теперь я тебе скажу, что управляет миром: те самые дурные мысли, вот что! Те самые дурные мысли и те поступки, которые они тебя заставляют совершать! Вот что! - Он снова выпрямился с видом триумфатора, как будто на серьезных дебатах по философии разбил в пух и прах достойного противника, а не ошеломленного и потрясенного таким началом проповеди скромного сельского библиотекаря.

Я хотел было спросить, как это все работает, но не решался прервать его и благоразумно молчал. Тактика моя увенчалась успехом, ибо он снова разразился пламенной речью, почему-то грозя мне пальцем:

- Мы должны выяснить следующую взаимосвязь: что заставляет тебя совершать тот или иной поступок; что именно ты делаешь при этом и, наконец, почему этот ужасный мир в результате летит ко всем чертям!

Я кивнул и снова стал ждать; он посмотрел вниз и задумался.

- Как ты думаешь, с чего все это начинается? - вдруг, как всегда неожиданно, прервал он свое молчание.

- Вы это о чем, Ваше Святейшество? Что начинается? В каком смысле начинается? - робко залепетал я. У этого Далай-ламы была странная манера выбивать вас из колеи, задавая вопрос, который вы менее всего ожидали услышать, тем самым лишая вас дара речи. А пока вы в полном смятении, заикаясь и с трудом подбирая слова, искали ответа, который, несомненно, был очевидным для него, он сидел и буравил вас своими глазищами.

- Повторяю последний раз: что заставляет нас делать то, что мы делаем, и говорить то, что мы говорим?

Я задумался на мгновение, и тут меня осенило. Я быстро отрапортовал:

- Мы думаем! Мы сначала думаем, как бы нам сделать или сказать что-нибудь, а потом делаем. Все начинается с мысли.

У Далай-ламы Первого отвисла челюсть от удивления, что я вообще способен дать правильный ответ. На его лице засияла широкая улыбка, которая была достойной наградой за весь предыдущий и - как чутье подсказывало мне - последующий допрос, которому он подвергал меня в эту ночь.

- Правильно! Истинно так! - И он снова глубоко задумался. - Ну и сколько? - вновь возопил он, сверкая глазами и явно ожидая мгновенного ответа.

- Это… как его… а чего сколько-то, Ваше Святейшество? - почти уже шептал я, боясь опять вызвать его неудовольствие.

- Мыслей, конечно! Как это - чего?! - Казалось, он был потрясен моей неспособностью следовать за полетом его мысли. Его нимало не смущало, что он совершенно не утруждает себя выразить этот полет словами, как нимало не смущал его и тот полет, в который отправилась его монашеская накидка от постоянного размахивания руками и бесконечных наклонов вперед-назад, покрывающая теперь скамейку и одинокий кирпич под ней.

- Как много мыслей ты успеешь передумать, пока я щелкну пальцами? - Он выбросил вперед свою ручищу, едва не попав мне в лицо, и немедленно щелкнул. Точно так же поступали великие спорщики, участники философских дебатов, чтобы на несколько тысячелетий повергнуть своего противника в замешательство.

Я подумал, а потом догадался попробовать измерить продолжительность моей мысли в щелчках, после чего с уверенностью заявил:

- Около пяти щелчков, Ваше Святейшество. На одну-единственную мысль приходится около пяти щелчков.

Гендун Друб откинулся назад и скрестил свои могучие руки на мощной груди, которая к тому времени почти полностью вылезла из-под монашеской одежды. Его глаза печально смотрели на меня с какой-то даже болью, а уголки рта резко опустились вниз.

- Думай, - сказал он. - Думай же! Я не имею в виду те цельные мысли, у которых есть начало и конец, как у предложения, мысли, похожие на сформулированный вопрос или готовое решение. Я говорю о тех частицах или обрывках мысли, скорее даже импульсах, которые дают толчок твоим действиям или словам в минуту гнева или страсти! Вот те самые мысли, с которых все начинается! Вот те самые зародыши тех могучих сил, которые создают бесчисленные миры и сферы бытия в нашей вселенной! Отвечай мне, но на этот раз хорошенько подумай!

Сколько мыслей возникает, пока я… - И он снова ткнул мне в нос свои приготовленные для оглушительного щелчка железные пальцы и громоподобно щелкнул.

Я было опять растерялся, пытаясь что-то даже подсчитать, но на этот раз он и не ждал моего ответа.

- Шестьдесят пять! - значительно пророкотал он, как будто вещал истину, которая могла бы спасти мир, а может, и правда могла… Твой ум совершает шестьдесят пять законченных дискретных актов мышления за то время, которое мне требуется, чтобы…

Грозный щелкунчик поднял руку, а я обреченно закрыл глаза и чуть было не заткнул уши, чтобы окончательно не оглохнуть от очередного грома, но вместо этого в воздухе повисла зловещая тишина. Выждав с минуту, я приоткрыл один глаз и увидел, что рука его тоже повисла в воздухе с пальцами в положении полной боевой готовности… Однако выстрела так и не последовало, потому что ум его убежал уже вперед, и он, как частенько с ним бывало, совсем забыл, что собиралось делать тело.

- А понимаешь ли ты, - снова засверкал он глазами, пристально глядя на меня, - что каждый такой мыслительный акт оставляет отдельный отпечаток - четкий и прочный - в твоем уме?

Эта мысль показалась мне вполне разумной - я знал, что некоторые эмоции вроде сильного гнева часто не покидали меня по несколько дней.

- Да не такой тип отпечатка! - зарычал он. Его опыт в искусстве философских дебатов, похоже, помогал ему предвидеть следующие ходы моего разума наперед. - Я говорю о мировых отпечатках!

Моя робость, естественно, помешала мне спросить, что такое мировые отпечатки.

- Мировой отпечаток, - снисходительно пояснил он, будто разговаривая с малым дитя, которым в духовном смысле я ему, несомненно, казался, - это такой отпечаток в уме, который создает весь твой мир, все в твоем мире. Это такой отпечаток, который служит причиной того, что ты не только видишь все, что попадается на твоем жизненном пути, - людей, которых встречаешь, места, в которых оказываешься, события, которые с тобой происходят, - но и воспринимаешь это именно так, как воспринимаешь!

Пока я силился понять его слова, опытный полемист, вышедший победителем из многих дебатов, внимательно смотрел в мои глаза, отслеживая через их малейшие подрагивания ход моего мыслительного процесса и точно определяя, в каких еще аргументах, в какой еще помощи я нуждаюсь.

- Вот представь, - начал он приводить пример, - что старший хранитель книг в той библиотеке, где ты работаешь, только что накричал на тебя за ошибку, которую ты сделал, да еще как накричал: в присутствии управляющего имением и всей прислуги. Тебя охватывает приступ гнева, и ты, в свою очередь, тут же достойно ему отвечаешь.

Подумай об этом пиковом переживании гнева как о глубоком оттиске, который отпечатывается в твоем уме, как о семени, которое ты бросаешь в плодородную почву своего ума. А что нам известно про семена?! - как всегда, пронзительно закричал он, но к тому времени я уже начал понимать, что это его обычная манера разговаривать, и на этот раз не испугался.

- Про семена… - Ответ казался мне чересчур уж простым, но я надеялся, что ему понравится. - Ну, семена прорастают, а потом превращаются в растения.

И снова он одарил меня своей широкой радостной улыбкой, подтверждающей правильность моего открытия, - улыбкой, в которую он вложил всю мощь своего духа, некогда превратившего его тело в груду стальных мышц.

- А ведь верно! Ты прав… на все сто! Соображаешь ведь, когда захочешь! - И он снова впал в задумчивость.

- А как все-таки действуют семена? - спросил он, искоса бросив на меня быстрый взгляд, как будто приготовил мне какую-то ловушку.

- Ну, думаю, начать следует с того, - отвечал я, не особо задумываясь, - что из хороших семян вырастают хорошие растения, а из плохих, соответственно, плохие. То есть из семян сладкого персика не вырастет какой-нибудь жгучий перец, и наоборот. Типа что посеешь, то и пожнешь. От плохого семени не жди хорошего племени.

У него опять отвисла челюсть от удивления и загорелись глаза.

- Ну ты даешь! Молодец! Все так и есть! Абсолютно верно!

Я жмурился от удовольствия.

- Итак, если отпечаток, или семя, посажено в уме негативной мыслью, пагубной мыслью, то мы можем сказать с полной уверенностью, что ничего хорошего из этого не выйдет, что никакого положительного результата не предвидится, что этот мировой отпечаток никогда не сможет сотворить такую часть нашего мира, которую можно было бы считать приятной. Так?

Железная логика, и я кивнул.

- И наоборот: если человек питает возвышенные чувства, если мыслит сострадательно, то это никогда не приведет к негативным отпечаткам, а всегда будет порождать только положительные отпечатки, такие отпечатки, которые создают приятную часть или область нашего мира. Верно?

Не поспоришь, и я снова кивнул.

- Отлично! - воскликнул он в полном восторге, как будто я совершил недюжинный интеллектуальный прорыв. - А вот… что еще мы можем сказать о том, как работают семена?

Я стал думать о семенах вообще и вспомнил хижину в горах к северу от нашей степи, куда мы частенько ездили в детстве. Как-то раз сильная буря повалила огромную сосну прямо на наш домик, отец дал мне в руки топор и послал меня на крышу обрубить сучья, пока стропила не прогнулись под страшным весом могучего ствола. Помню, как дрожали мои колени, ведь я и тогда уже боялся высоты. Помню, как к моему ботинку, измазанному смолой, прилипло сосновое зернышко, и я пожалел, что меня не оказалось здесь, когда такое же семя этой громадной сосны еще только-только проклюнулось из земли. Я раздавил бы этот росток все тем же ботинком или выдернул бы его из земли и не сидел бы сейчас на этом стволе, чей вес, наверное, в миллионы раз превосходит вес того зернышка, что дало ему жизнь. Вот почему я ответил Далай-ламе Первому:

- Размеры семян невелики, семена бывают крошечные, а вот то, что из них вырастает, может оказаться несравнимо большим, в миллионы раз большим по размеру.

Его руки взлетели вверх, как будто он только что финишировал, обогнал целую толпу опасных соперников в состязаниях по бегу и стал чемпионом.

- Ура! Блеск! Правильно! Великолепно! - какое-то время победно выкрикивал он, а потом продолжил: - То же самое происходит и с семенами ума, с отпечатками, которые наши мысли оставляют в уме: даже самый ничтожный отпечаточек с течением времени и при соответствующей подпитке приводит к серьезным результатам, именно он отвечает за создание крупных событий в нашем мире и в нашей жизни.

- Ментальные семена действуют точно так же, как и семена растений, да и почему должно быть по-другому? Вспомни ребенка, который в детстве прочел книжку, вдохновившую его и во многом определившую всю его оставшуюся жизнь. Подумай о горстке людей, которые, сидя за столом, принимают некую программу, сформулировав и включив в нее определенные идеи, и задают тем самым направление развития великой нации на столетия вперед. Такова мощь семян, созревающих в уме.

Далай-лама сидел и выжидательно смотрел на меня, как будто задал вопрос, но опять забыл его озвучить и не получил ответа. Я поторопился выдвинуть вслух одно предположение, потому что он, казалось, был весьма доволен, когда ему хоть что-нибудь отвечают, но страшно раздражался при малейшей задержке.

- Хочу кое-что добавить… - сказал я ему, снова вспоминая огромную сосну, - насчет семян. Вот ведь если их не посадить, то они вообще не вырастут.

Далай-лама Первый начал подпрыгивать на скамейке, деревянные брусья которой задрожали от шлепков его мощных рук. Затем он захлопал в ладоши, как мальчишка, и закричал:

- Именно! Именно так! Если в уме не было скверной мысли, то в нем не будет и отпечатка, порождающего скверный мир. Но пропусти благую мысль, и ты потеряешь отпечаток для доброго мира. Разве нет? - риторически спросил он и сверкнул было в мою сторону глазами, но на этот раз я был готов.

- Я еще вот что подумал, - сказал я, ободренный его реакцией, обнаружив, что и сам больше не сижу на траве, а балансирую, стоя на коленях и размахивая руками. - Стоит лишь посеять семя, и если посеять его как следует, и если это хорошее семя, и если оно вовремя и вдоволь получает воду, солнечный свет и всякие там питательные вещества, то никакая сила во вселенной не сможет помешать ему превратиться в дерево.

Он чуть было не вскрикнул от удовольствия:

- Прямо в точку! Итак, у нас теперь есть четыре принципа семян, не важно, куда посаженных - в землю или в ум. Что посеешь, то и пожнешь: хорошие семена дают хорошие всходы, плохие семена - плохие; семена всегда вырастают в нечто несравнимо большее, чем они сами; если семя не посеять, то ничего и не вырастет; правильно посеянные и ухоженные семена непременно вырастут!

Тут Гендун Друб посмотрел вбок на розовые кусты у северной ограды Сада; я инстинктивно последовал глазами за его взглядом, думая, уж не идет ли к нам кто-нибудь еще. А он так и сидел, полуобернувшись, на протяжении нескольких минут - такова уж была его манера размышлять. Пока он молчал, в голове моей все вертелись одни и те же мысли. Я смог понять, как эти действия - мысли, которые я обдумываю, слова, которые говорю, поступки, которые совершаю, - оставляют тот или иной отпечаток в моем уме, но вот чего я никак не мог понять, так это то, как эти отпечатки имеют какое-то влияние на сотворение самого мира и людей вокруг меня. В то же время я чувствовал, что он предвидит эти мои мысли, и терпеливо ждал его комментария. Наконец его лицо снова обратилось ко мне.

- Не все так просто, - начал он, - но позже, когда ты узнаешь больше, для тебя многое прояснится. А пока представь свой ум в виде чистого стекла. Всякий раз, когда ты обнаруживаешь, что думаешь о чемто, говоришь или делаешь что-то, крошечное цветное пятнышко размером с точку помещается в это стекло. Представь, что пока это пятнышко находится вне поля твоего зрения. Время идет, и цветная точка - это семечко внутри твоего ума - начинает созревать; то есть начинает вторгаться в твое сознание. Сначала оно вместе с другими такими же пятнышками дает росток, потом растет и развивается, как любое растение, и вскоре покрывает всю поверхность стекла твоего ума узорами определенной формы и расцветки. То же самое непрерывно происходит и с другими семенами, и вот уже стекло становится настоящим калейдоскопом сменяющих друг друга цветных узоров, создавая иллюзию движения в твоем уме. Узоры складываются в образы, которые распознаются умом: долговязая фигура входит в прямоугольный проем двери, в округлой голове над этим всем открывается овальный рот, оттуда доносятся грубые звуки, и ум распознает, что это твой грозный начальник устраивает тебе очередной нагоняй за недостатки в работе библиотеки.

Я надолго задумался, а потом спросил:

- Еще можно понять, как таким способом возникает единичный образ, - скажем, восприятие какого-то фрукта или цветка. Но, чтобы вот так же создать все это огромное разнообразие мира, которое мы видим перед собой каждую секунду, требуется ежесекундное созревание многих тысяч умственных отпечатков или семян, а с учетом того, что время не стоит на месте, и того больше.

На этот раз ответа не последовало. Далай-лама пристально смотрел мне глаза и попросту ждал, пока я сам все не пойму. Я стал размышлять над тем, что на каждый щелчок пальцами приходится шестьдесят пять отдельных отпечатков, помещаемых в ум мимолетными импульсами моих различных чувств. Затем каждый отпечаток или зерно вырастает в миллионы раз подобно тому, как в миллионы раз увеличивается вес соснового семечка, когда оно превращается в могучее древо. Поэтому вполне возможно, что эти отпечатки способны произвести те многие миллионы бит информации, которые требуются для того, чтобы создать и поддерживать непрерывность моих впечатлений о моем мире в течение хотя бы минуты. Но как насчет содержания этих впечатлений? Что принимать за опыт положительных впечатлений, а что - за отрицательный опыт?

Я раскрыл было рот, но в ту же секунду, прежде чем я успел заговорить, Гендун Друб прижал палец к губам, призывая меня и на этот раз самому во всем разобраться. Да запросто! Ведь он уже научил меня этому, и не то чтобы даже научил, а просто не оставил мне другого выбора, кроме как взять и научиться. Итак, если семена-отпечатки были хорошими, то и плод их созревания - событие моей жизни или некое переживание - также будет хорошим; и наоборот, если отпечатки были плохими, то и переживания тоже. Из сливовой косточки вырастают сладкие сливы, из лимонных семечек - кислый лимон, и никто не сможет изменить этого хода вещей. Боль моей собственной жизни произошла из того, что еще раньше я подумал, сказал или сделал нечто причинившее боль, навредившее кому-то другому. Как только эта мысль созрела в моем мозгу, целые сферы непонимания начали исчезать перед моим умственным взором, лопаясь как мыльные пузыри; десятки вопросов жизненной важности были разрешены в единый миг. А потом меня снова обуяли сомнения.

- А как же моя мать? - спросил я. - Женщина, никому не сделавшая зла, почти не ведавшая скверных мыслей, никого не обидевшая и не оскорбившая ни словом, ни делом! Уж она-то точно не посеяла ни одного настолько худого семени, которое могло бы принести такой ужасный плод и заставить ее долгие годы мучиться от рака, поедавшего ее тело и в конце концов разорвавшего ее сердце!

- Да кто ж тебе сказал, что это она посеяла такое семя?!

- Подождите, вы хотите сказать, что кто ни попадя может посеять в моем уме отпечатки, и я буду вынужден пожинать плоды деяний другого человека?! Это нелогично, это несправедливо, так не пойдет! - возмутился я.

- То, что я хочу сказать, я скажу, - снова сказал он все с той же мягкой решительностью, как будто осторожно вел меня вдоль края бездонной пропасти. - Так вот никто не может посеять мировые отпечатки в нашем уме, кроме нас самих. Да и мы не можем посеять их нигде, кроме как в своем уме.

И вдруг до меня дошло… Новое знание принесло мне и сильную боль, и вместе с тем радость, ибо в этот момент я осознал еще одну великую истину.

- И долго? - сказал я, не сомневаясь, что он обязательно поймет смысл моего незатейливого вопроса.

- Эти отпечатки, мировые семена, могут в некоторых случаях созревать в уме, являясь причиной того, что мы видим те или иные оттенки мира, в котором живем, встречаем тех или иных людей, еще до того, как умрет это тело; то есть до того, как ум отправится в другую сферу бытия. Но так происходит далеко не всегда, обычно мы тащим с собой из жизни в жизнь бесконечное количество семян-отпечатков - кармических следов, оставляемых в уме мыслями, словами и поступками этого и многих предыдущих воплощений. Твой мир, твое восприятие этого мира, все впечатления и события твоей жизни, как внешние, так и внутренние, были в большинстве своем запущены в далеком прошлом, сознательной памяти о котором у тебя нет. Вот почему, - проговорил он, и умные глаза его, обращенные на меня, наполнились слезами, - хорошие люди так страдают.

Я кивнул с облегчением, ибо всегда знал, что на этот вопрос, который неминуемо встает перед каждым из живших и живущих на земле, должен был найтись именно такой - простой и ясный - ответ. И тут же другой вопрос пришел мне на ум: «Что именно делает одни отпечатки или семена сильнее, чем другие, а результаты их созревания в уме более жестокими? Почему один отпечаток вызывает многолетние страдания от неизлечимой болезни, а другой - всего лишь безобидную царапину на пальце?»

- Всякая жизнь священна, и любая жизнь одинаково ценна; но разве не будет большим злом убить великого доктора, который спасает тысячи жизней, чем пристрелить бродячую собаку?

- Убийство доктора принесет гораздо больше вреда людям, - ответил я.

- А значит, и отпечаток будет намного сильнее, - продолжал Далайлама. - Это касается всех, кто оказывает тебе содействие: например, твоих родителей, и особенно Коренного Учителя. Любое добро или зло, сделанное таким людям, создает исключительно глубокий кармический след.

- Насчет своих родителей я полностью согласен, - заметил я, - они отдали мне все свои силы, посвятили мне всю свою жизнь. Но есть у меня друзья, чьи родители еще в детстве махнули рукой на их воспитание; думаю, в этом случае и отпечаток будет слабее.

Он ответил на мое замечание не просто сердитым взглядом неодобрения или нахмуренными бровями; казалось, все его мощное тело полыхает гневом.

- Только в этом бестолковом теле, которым ты сейчас обладаешь, - прошипел он, едва сдерживаясь, чтобы не разразиться бранью, - твой ум способен иногда ясно мыслить, делать выводы и следовать духовному Пути, освобождающему от океана страданий, в котором блуждает бесконечное количество живых существ с безначальных времен. И поэтому уже за одно только участие в создании такого тела и ума в твоей вселенной твои родители должны быть причислены к лику святых, независимо от их дальнейшего отношения к тебе и твоему воспитанию.

Как только семя посажено, что-то изменить уже очень трудно, поэтому мой тебе совет - если, конечно, ты желаешь себе добра, - изучи вопрос как следует, чтобы больше не наступать на эти грабли. - Он помолчал, успокаиваясь, а затем продолжил: - На силу отпечатка влияют и другие факторы. Один из них - побудительная причина, или, как теперь говорят, мотивация. Как ты знаешь, в твоем мире существует всеобщее заблуждение, которое гласит, что ум прекращает жить со смертью тела.

Люди даже не подозревают, что ум должен продолжать свой путь, им и в голову не приходит, что после смерти тела он чаще всего попадает в какое-нибудь страшное место, полное немыслимой боли. И потому в истории человечества были случаи, когда люди убивали своих родителей, потому что те были старыми и ужасно страдали, а может быть, даже и сами просили убить их, устав от болезней и беспомощности. Так вот когда такие дети совершали это одно из самых тяжких преступлений, которое только может совершить человек, то соответствующий отпечаток был все же несколько слабее благодаря их пусть ложно понятой, но все же сострадательной мотивации, ведь они искренне желали избавить отца или мать от мучений. Это относится и к тем случаям, когда мы наносим вред случайно или неумышленно, под действием импульса.

Итак, мы видим, что насаждение этих кармических семян-отпечатков в уме в значительной степени диктуется тем, насколько люди осознают те поступки, которые совершают, те слова, которые произносят, или те мысли, которые обдумывают, находясь в самом процессе выполнения всех этих действий. Отсюда вытекает и другой фактор - фактор отождествления: а понимаем ли мы, с какой личностью имеем дело, кому именно помогаем или вредим?

Например, в этом мире есть страны, где люди не представляют себе, что ум обретает тело уже при зачатии, при оплодотворении яйцеклетки матери спермой отца. Это происходит опять-таки из-за того, что они путают рост тела из кожи, плоти, костей и крови с развитием ума, который в корне отличается от любой материальной вещи, - он невидим, прозрачен, познающ, невесом, неописуем и неизмерим.

Поэтому они не называют убийством искусственное прерывание беременности, приводящее к смерти зародыша, который они вообще не считают живым существом. И снова этот - пусть ужасный и долгоиграющий - неизбежный отпечаток, появляющийся в их уме, будет не таким сильным, как если бы они отождествляли утробный плод с чем-то осознающим и одушевленным.

Теперь твоя очередь. Скажи мне, что еще в наших намерениях или мотивации может усилить некое деяние - поступок, слово или мысль, - приводя к более глубокому отпечатку в уме?

Наша беседа, казалось, вошла в спокойное русло, да и Далай-лама Первый, похоже, слегка подобрел и смягчился, поэтому я не торопился с ответом. Спокойно поразмыслив, я сказал:

- Думаю, что если действие совершается с очень сильными эмоциями - сгорая от страсти, в пылу гнева или, наоборот, пребывая в сострадательной любви, - то это может сделать отпечаток более сильным.

- Грандиозно! - рявкнул он, как внеурочно разбуженный лев. - Неужели опять придется думать и говорить второпях, вот незадача! А как насчет того, совершаешь ты что-то или не совершаешь?

Я слегка растерялся.

- Вы о чем? Мы ведь вроде говорим о тех вещах, которые люди сказали, сделали или подумали.

- Я в том смысле, что вот задумал ты, к примеру, убийство, но не довел дело до конца, - протараторил он более чем нетерпеливо.

- Полагаю, что отпечатка нет, - осторожно начал я, но тут же увидел свою ошибку и поспешил исправиться. - То есть имеется только отпечаток намерения и планирования убийства, но нет отпечатка самого поступка, в данном случае убийства другого человека.

- Верно. - К моему облегчению, он никак не отреагировал на мой промах, а продолжал вопрошать: - А вот предположим, что ты все-таки ударил ножом. Попадет ли в твой ум отпечаток убийства живого существа?

- Это как когда, - ответил я. - А вдруг он не умер? А вдруг он только ранен и скоро пойдет на поправку?

- И опять в яблочко! - громогласно объявил Далай-лама. - Итак, что мы имеем? Чтобы отпечаток был идеальным - чтобы семя, не важно, худое или доброе, укоренилось, проросло и созрело до заметного события нашей жизни, - необходимо, чтобы соответствующий поступок, слово или мысль, помещающие этот отпечаток в наш ум, были направлены на объект, имеющий большое значение; мы должны четко осознавать, что это за объект; мы должны иметь ясную мотивацию и действовать обдуманно; во время исполнения должна присутствовать устойчивая эмоция; действие должно быть совершено; мы должны довести задуманное до конца, быть уверенными, что довели его до конца, и принять на себя ответственность за содеянное. При выполнении всех этих условий семя, посаженное в уме, будет глубоким и мощным.

- Но хоть как-то повлиять на эти семена можно? - задумчиво спросил я. - Разве они не похожи на все другие вещи, подверженные изменению; разве нет у них причин, разве иные факторы на них не воздействуют? Вот в обычном мире, где можно посеять здоровые и сильные семена, существуют же способы прервать их рост и окончательное созревание: можно лишить их света или влаги, можно выжечь плодородный слой почвы, в котором они лежат, наконец, можно попросту вырыть их из земли и бросить на голые камни, где они погибнут.

Потому что мне кажется, - вдруг осенило меня внезапное озарение, - что любой из нас за какие-то несколько часов, если не минут, проведенных, например, в раздраженных чувствах, злобе на попутчиков или на сами тяготы путешествия, накапливает буквально тысячи доминирующих кармических семян, большинство из которых - негативные. И если нет никакого способа воздействовать на семена, - эгоистично озаботился я, - тогда все мы, несомненно, обречены на почти бесконечные страдания.

- Именно, - искренне отозвался Далай-лама, глядя на меня в глубокой задумчивости, слишком глубокой для обычно бурного проявления восторга по поводу моей сообразительности. - У нас так много семян, почти бесконечное количество кармических отпечатков, находящихся в глубинах нашего ума. Если бы нас попросили составить список негативных мыслей, злобных слов или скверных поступков, которые мы довели до завершения за последние несколько часов, то мы непременно упустили бы из виду подавляющее большинство из них, потому что они так быстро мелькают в нашем уме и в жизни, что аж в глазах рябит. Однако каждое из них скрупулезно и беспощадно записывается в приходную книгу нашего сознания, чтобы в один не очень прекрасный день предъявить нам многократно выросший счет. Так что нет ничего удивительного, что любой мыслящий человек, который осознал ужасную власть кармических отпечатков и тяжесть последствий их неизбежного созревания, задает именно такой вопрос, до которого и ты наконец только что додумался.

Он бросил быстрый взгляд на луну, отметив ее положение на ночном небосводе и, видимо, определив, который час. На какой-то миг мне показалось, что он встанет и уйдет, так и не ответив, но когда его лицо - все в отблесках чистого белого света небесной лампады - снова оборотилось ко мне, я вдруг увидел в его глазах до боли знакомое выражение блаженной медлительности. Казалось, что если Далай-ламе придется просидеть на этой скамье до конца своих дней, объясняя мне то, что он собирался сейчас сказать, то и тогда он сделает это с радостью, лишь бы я до конца его понял.

- Ты должен в совершенстве овладеть искусством удаления из своего ума отрицательных отпечатков и ускорения развития отпечатков положительных.

Второе я должен оставить Другому, тому, что придет за мной. А сам в эту ночь научу тебя первому - искусству очищения ума от негативных кармических следов. Если точно следовать методу, который я тебе сейчас преподам, то можно полностью удалить или свести до минимума, почти до нуля, даже самые сильные отпечатки. Например, мощнейший след, оставленный в твоем уме убийством человека - след, который в обычном случае служит причиной того, что твой ум видит, как тебя самого убивают, причем неоднократно, - можно уменьшить до мизерного отпечаточка, ненадолго вызывающего пустячную головную боль.

Очищение негативного отпечатка начни с укрепления себя в добродетели. Для этого мысленно призови в свой ум Просветленных и своего Коренного Учителя, препоручи себя их руководству и заботе, обратись к тем урокам, что они тебе преподали, вспомни, какую огромную пользу ты, в свою очередь, сможешь принести всем живым существам, если до конца пройдешь ради них Путь к свободе, став способным указать этот Путь другим.

Следующий шаг в подавлении отпечатков состоит в тщательном обдумывании последствий совершенных тобой негативных деяний; ведь если верно все то, о чем мы говорили в этом Саду, то каждый в отдельности и все вместе вредные поступки, слова и мысли, которые ты некогда позволил себе, приносят огромный вред только тебе самому. Это размышление есть разновидность разумного сожаления, которое позволяет тебе ясно понять, какой ущерб ты нанес себе, действуя или говоря негативно, но никак не беспомощное чувство вины, бесплодного раскаяния и собственной греховности, в которое так часто впадаешь ты и тебе подобные. Думай, думай хорошенько, рассуждай логически и ясно осознай, сколько вреда ты себе приносишь всякий раз, когда сажаешь в своем уме дурное семя.

Третий шаг - самый эффективный и, пожалуй, самый необходимый, что-то вроде пробного камня, с помощью которого ты можешь наперед сделать вывод о том, удалось ли воздействовать на тот отпечаток, который хочешь изменить. Он заключается в твоей решимости впредь не совершать действия, произносить слова и лелеять мысли, которые прежде всего и привели к появлению в уме такого отпечатка.

Пусть то, что я тебе скажу сейчас, останется между нами, - и Далайлама Первый вдруг улыбнулся мне, как будто я его родной сын. Мне в тот момент даже показалось, что вся его напускная строгость была всего лишь намеренной проверкой моей искренности и силы воли. - Я тебе советую не принимать такого решения, что ты, мол, никогда не повторишь негативное деяние - например, что никогда не будешь злиться на вышестоящих, которые отчитали тебя на чем свет стоит, - потому что на твоем теперешнем уровне ты еще не сможешь этому следовать и только усугубишь ситуацию, добавив к негативному отпечатку гнева другой, очень мощный отпечаток, возникающий из лжи.

Попробуй для начала устанавливать себе какой-то конкретный временной интервал: например, обещай себе, что не будешь отвечать гневом на чьи-то нападки, скажем, в следующие двадцать четыре часа.

И, наконец, четвертый шаг, который заключается в выборе некоего действия, которое ты можешь предпринять в качестве противоядия дурному отпечатку, возмещения или своего рода компенсации того вреда, что ты наделал своими поступками, словами и мыслями. Вот, скажем, убил ты кого-нибудь в бою, причем убил сознательно. В этом случае ты можешь решить провести часть своей жизни, работая в больнице, сохраняя людям жизнь и здоровье.