Эта тема никогда не кончается. История о плохой и хорошей матери

 

«У меня была прекрасная мать!», «А мне с матерью не повезло». Приходилось слышать?

Она была прекрасная мать, награждена орденом Материнской славы. Она плохая мать – органы опеки лишили ее родительских прав или временно забрали детей, до исправления, а она взяла, дура, и повесилась, а дети плачут, говорят, что она была хорошая.

Сталкивались с такой информацией?

 

...

Французские власти лишили женщину родительских прав, посчитав, что она слишком любит своего сына, и это мешает его развитию.

Финские власти лишили женщину родительских прав, найдя подтверждение того, что она не может быть хорошей матерью, в том, что она рыдала в суде, требуя возвращения своего ребенка. Дети живут в приемных семьях.

 

Слышали о таком?

Последний аргумент при разводе: «Она плохая мать».

Последний аргумент, чтобы продолжать жить в семье, пусть и с нелюбимой женщиной – она хорошая мать.

Известны вам такие истории?

«Я наверное, плохая мать», – мучается женщина, сталкиваясь с проблемами во взаимоотношениях со своим ребенком.

«Я всегда была хорошей матерью, я все для него делала, а он?» – возмущается другая, сталкиваясь с теми же проблемами.

Так и живем в хаосе и сомнениях.

А откуда знает женщина, откуда знает общество, что такое «хорошо» и что такое «плохо»?

Существует такое понятие – социально-психологический мир. Мир, в который мы рождаемся и в котором нас воспитывают. Миров этих немало. И каждый из них характеризуется своей системой требований, ожиданий и соответствий, то есть своими законами, своими традициями, своим представлениями о границах дозволенного, о степени свободы, своим списком того, за что выписываются плюсы, за что выдаются минусы, за что пряник, за что кнут. В каждом таком мире свои герои, образцы для подражания, своя система ценностей, своя система преступлений и наказаний. Свое «так принято».

 

...

Однажды мне довелось участвовать в очень бурной дискуссии, в которой человек десять по-своему умных, образованных и, наверное, хорошо ориентирующихся в правилах своих социально-психологических миров людей дружно пытались вызвать чувство вины и покаяния у родителей восьми детей, фермеров, живущих по правилам и законам, которые этот образ жизни и занятие диктует, в том, что они привлекают своих детей самых разных возрастов к тяжелому труду с раннего возраста.

Дети вместе с родителями кормили свиней, кур, гусей, работали в огороде, по дому – жили так, как принято жить в крестьянском «соцпсихе». При этом, естественно, ходили в школу, были дружны между собой и уважительны к родителям. Но вопль ничего в правилах жизни этого мира не понимающих горожан: «Какая вы мать!? Как вы можете так мучить детей?! Они на вас батрачат!!!» – был очень громок и категоричен. А эта затравленная женщина только и могла, что оправдываться тем, что в деревне все так живут, а если не так, то как раз все плохо получается и с воспитанием, и с хозяйством. Столкновение этих миров было непримиримым, люди говорили на разных языках, черпали энергию из разных источников. Потребовались «переводчики», сумевшие пробиться и к тем и к другим, и с большим трудом удалось решить дело миром. Но недоверие и непонимание осталось.

 

И таких примеров вокруг множество, столкновение людей из разных миров сразу обнаруживает и обостряет важность того, как можно, как нельзя, что правильно, что неправильно, обнаруживает один фундаментальный момент.

Даже в одной и той же стране, среди людей, говорящих на одном и том же языке и даже ходивших в одну и ту же школу, одновременно существуют разные способы жить. Разность эта, иногда почти не заметная, а иногда почти взаимоисключающая, таит в себе источник того, откуда люди знают, что хорошо, что плохо, и, в нашем случае, – какую мать считать хорошей, какую плохой.

А откуда взялось это знание, как зародилось? Где источник, которым питается уверенность в своей правоте, а иногда и в единственности своей правоты?

Культура. Разность культур, совместимость и несовместимость культур, попытки создать мульти-культурный мир, которые проваливаются не только на уровне государств, но и на уровне отдельно взятой семьи. А социально-психологический мир – это как раз та система, которая транслирует культурные истоки и особенности на бытовой уровень, который переводит иногда очень общие положения в конкретику поступков.

Назовите хоть один социально-психологический мир, хоть одну культуру, где уважение к матери, почитание матери не было бы среди самых главных требований. Не получится. Да и как иначе? Обожествление материнского начала берет свои истоки в такой древности, что хочется сказать – так было всегда. А как тут не обожествлять порождение новой жизни, залог продолжения существования? Обожествление материнства – следствие обожествления природы, источника жизни.

Какой могучий и древний источник, причем практически общий для человечества, а сколько мнений, сколько споров, сколько способов реализации! Все вроде бы говорят об одном и том же, а понимания все меньше.

Да в том-то и дело, что, все, получающее свое начало в отношении к матери и материнству из природы – только одна нога, на которой стоит вся система мотивации к деторождению и благодарности за это.

Уже давным-давно, хоть и поют до сих пор песни о матери, как самом главном существе в жизни человека, в действительности-то общество, любое общество человеков присвоило себе право собственности на человеческого детеныша и смотрит на мать, как на лицо, которому поручено и доверено этого человека воспитать, вырастить и обществу готовенького предоставить. А вот как воспитать и кого вырастить, вот тут-то общество через ближайших, через все тот же «соцпсих» и объяснит, и расскажет, какую мать будем считать хорошей, какую плохой. Именно поэтому «защита материнства и детства» чаще всего превращается в защиту права конкретного общества предъявлять именно те требования, ожидания и соответствия, которые живут в этом обществе.

Так никуда мы не денемся от конфликта между двумя системами, претендующими на любого ребенка и руководящими любой матерью, и от культуры, передающейся по законам социального наследования и социумом.

Но в данном случае нас все-таки больше заботит и интересует мать, а не нужды общества, потому что мир меняется, а материнство остается. И каждая мать, оставаясь один на один со своим ребенком, действует так, как представляет себе наиболее правильным.

Слышу, слышу. А как же те, что бросают, оставляют, отказываются? А они ничем не отличаются от остальных, они тоже действуют так, как считают наиболее правильным.

Может быть, вы помните легенду о Фудзияме. Там было принято престарелых родителей относить на гору умирать, а лишних младенцев выбрасывать. Они считали это правильным, оправданным и освещенным традициями предков, их бытовым пониманием культуры.

 

...

Совсем недавно был у меня такой случай в самолете. Стюардесса объясняет правила поведения в случае разгерметизации: сначала наденьте маску на себя, а потом на ребенка. Рядом со мной сидела женщина средних лет, наверное, она первый раз услышала, в действительности услышала, и обратила внимание на то, что сказала стюардесса. Какая у нее была бурная реакция: «Да это что ж такое, да как это сначала о себе, а потом о ребенке?!» Она за неимением трибуны обратила все свое возмущение ко мне, в надежде найти поддержку. Я попыталась ей объяснить, что это разумно, что мать должна позаботиться о себе, чтобы иметь возможность заботиться о ребенке, а не терять сознание, тем самым подвергая ребенка еще большей опасности.

Прибегнув к логике, я не справилась, пришлось перейти на эмоции и художественное описание, как-то мы все-таки нашли общий язык и переключились на то, что для того, чтобы быть хорошей матерью, надо учиться. Вот где я получила феноменальную демонстрацию мощи социального наследования и силе «соцпсиха». Всю оставшуюся дорогу мне объясняли, что «хорошая» мать всегда и так знает, что нужно ее ребенку, это заложено в женской природе.

 

С моей точки зрения, в женской природе, именно природе заложено не больше, чем задумала природа, создавая род Homo sapiens, заложены инстинкты, а инстинкты работают, как известно, до какого-то предела. Конечно, моя собеседница имела в виду не только и не столько биологическую природу, сколько социальную, именно те знания, которые закладываются культурным наследием, они могут быть прекрасны, но они опасны. Ведь если человек не дал себе труда задуматься, почему так правильно и это хорошо, в нашем быстро меняющемся мире, когда дети живут уже совсем в другой среде, нежели их родители, это консервативное знание, скорее всего, не сработает и начнутся причитания и стоны на тему ужасного времени, неблагодарных детей и несчастных, положивших на них свою жизнь, родителей. Обязательно начнутся.

Итак, получается, что вопрос, хороша мать или плоха, решается тем, насколько полно и точно выполняет женщина требования социума или требования социально-психологического мира, к которому она принадлежит. Критерии не в ней, в конечном итоге, критерии вне ее. Вопрос решается внешним судьей – общественным мнением.

 

...

«Что ж ты позволила ему в институт не идти, как же он без высшего образования, ни денег, ни положения?» – «Нет, – говорит мать, – все у нас хорошо, с отцом работает, не пьет, девушку хорошую нашел, будет кому за нами на старости лет присматривать. Ничего вы не понимаете. Я хорошая мать».

 

 

...

«Как же так, вы такие интеллигентные, образованные люди, а он вдруг в военное училище, так ладно бы в науку, в штаб, а он по горячим точкам мотается, жизнью рискует и никак в войну не наиграется?». – «Ох, и не знаю, что мы не так сделали, такой послушный всегда был, школу с золотой медалью закончил, а тут вдруг. До сих пор ума не приложу, что с ним случилось. Наверное, я оказалась плохой матерью».

 

 

...

«Какой у вас сын замечательный. Карьеру сделал, в столице живет. Денег куча, жена – картинка». – «А что хорошего? Совсем чужой стал. Не того мы с отцом хотели».

 

Так что же делать? Есть ли вообще это понятие – хорошая или плохая мать? Можно ли говорить не о «соцпсихе» и не о социуме? Что остается, если выйти за рамки социального заказа или требований родового клана? И остается ли что-то? Есть ли это понятие в рамках нравственных категорий?

Мне кажется, что ответ искать можно только в мире, где живет душа, в мире переживаний. В том мире, который существует за счет совместных переживаний людей, опирается на резонанс души, разума, тела с душой, разумом, телом другого человека. Существует совсем другой критерий, когда благодаря или вопреки всему тому, что происходило во внешней жизни между матерью и ребенком, мимо всех внешних похвал и нареканий, мы слышим, как ребенок, не поддаваясь социальному и прочему давлению, шепчет упрямо, или кричит сквозь слезы, или открыто и гордо говорит: «У меня самая лучшая на свете мама, я ее очень люблю».

И путь со мной спорят и вразумляют, но нет критерия точнее и важнее. Отношение ребенка, еще маленького или уже седого к матери – вот единственный критерий, на который стоит ориентироваться, если хочешь знать, хорошая ты мать или плохая.

Правда, тут возникает одна проблема. Не получается это само собой, не дается по праву рождения. Это та часть отношений матери и ребенка, которая не определяется ни животным инстинктом, ни социальными правилами и традициями. Это зарабатывается трудом души на единственной территории нашей жизни, которая не принадлежит никому, кроме нас. На территории частной жизни. Жизни, о которой мечтают, но которой нет у большинства людей, закрученных в дела и обязательства внешней жизни, в правила, пришедшие неизвестно откуда, в необходимость и вынужденность.

Частная жизнь – это территория свободы, свободы для предъявления себя, территории, где мир держится не на «надо», а на «хочу», где «хочу» священно, где можно снять боевые доспехи и маски и быть собой без опасения, что нас упрекнут в том, что мы чему-то не соответствуем, не накажут и не обидят за то, что мы не оправдываем чьих-то ожиданий. Частная жизнь – это территория, если она возникает между матерью и ребенком, где мать никогда не станет сравнивать своего единственного и неповторимого с соседскими. Из-за того, что ребенок просто такой, какой он есть.

Это мир, где у матери и ребенка есть шанс стать друзьями, принять друг друга, какие они есть, потому что душевная близость, сочувствие, в старом значении этого слова, совместное чувствование, сопереживание, совместное переживание – высшая ценность и главный способ познания другого человека. Это мир, где не прячут друг от друга ни боль, ни радость, и где ценность другого не определяется ни возрастом, ни социальными успехами, ни физической красотой, где высшая ценность – доверие и приятие. Где не смотрят на часы, когда возникает момент близости и открытости, где не отталкивают пришедшего поделиться сокровенным ребенка, потому что звонит телефон. Новости, которые сейчас сообщит подруга, или болтовня с коллегой не могут быть важнее этих, поверьте, не так часто возникающих, а потому таких драгоценных моментов доверия, резонанса, взаимопонимания, взаимослышания, которые глушатся пустыми разговорами и бытовой суетой, которые категорически невозможно отложить на потом. Резонанс – это состояние, которое существует только здесь и теперь. Возникновение его сиюминутно, и если оно возникло сейчас, то ничто не гарантирует, что оно повторится. Разве не знают взрослые люди этого чувства – момент ушел, ушел безвозвратно, и его уже не вернешь. У кого в душе нет таких сожалений и воспоминаний?

Так и получается, что эта живущая в мечтах и мифах близость, неразрывная связь между матерью и ребенком, ребенком и матерью дается нам изначально, как шанс, как сообщение о том, как оно может быть, но что, не подкрепленное усилием и трудом души и ума, оно так и не становится реальностью.

Возьмите себе за правило: время, которое вы проводите с ребенком – это только его время. Подобно тому, как вы легко говорите ребенку: «Я занята, мне надо убрать, помыть, погладить. Я занята, что ты, не видишь, что я разговариваю, читаю, смотрю телевизор», – точно так же скажите подруге, знакомым: «Я занята, мы играем, читаем, разговариваем», – добейтесь доверия, гарантируйте ребенку, что его время – только его, докажите ему, что он вам важен, нужен, интересен, по крайней мере важнее недомытой посуды или болтовни по телефону, а может быть, даже выхода в свет. И в следующий раз он вас тоже поймет, потому что и у вас, и у него есть еще и свои дела, и они тоже важны и нужны. Это длинная дорога, но она того стоит.

Кому из вас не хочется услышать: «У меня самая лучшая мама на свете»? Кто из вас не хочет со спокойной душой, не людям, а себе сказать: «Я хорошая мать»?

Заключение. Когда не рвется связь

 

А дальше… Человек рождается, начинает жить, осваивается в мире людей, все это оформляется в иллюзии, проекции, набор требований, ожиданий, соответствий, потому что это обязательные инструменты социализации, вооруженности человека. А дальше очень многое будет зависеть от того, насколько близко внешнее поведение матери соответствует тем иллюзиям и тем проекциям, которые рождаются в ребенке, и от его переживаний, от того, что им прямой передачей получено, от того культурного круга, который он видит, от отношений соседских матерей с их детьми. И чем ближе эта проекция, мечта, образ, к реальности его жизни, тем дольше держится связь, а чем дальше представление ребенка о том, чего ему ждать от матери, от того, что она в действительности ему дает, какое место занимает в его жизни, чем больше разрыв мечты и реальности, тем больше возникает претензий, недовольства, агрессии, несовпадений.

Конечно, в большинстве случаев равновесие соблюдается, чуть туда, чуть сюда… Я часто вспоминаю Франсуазу Саган. Может быть, неточно, не дословно, но, во всяком случае, я помню, она говорила, что до пятнадцати лет считала своих родителей богами, в пятнадцать лет вдруг увидела, что они внезапно неодолимо поглупели, и ушла из дома искать свои победы и поражения, самой переживать свои ошибки и период взросления. Когда она в двадцать пять лет вернулась домой, то поняла, что это самые душевно и духовно близкие и важные для нее люди. Все правильно, так или иначе, все правильно. Можно понять, почему в пятнадцать лет – это период самоутверждения, отделения; можно понять, почему в двадцать пять, когда человек уже переходит в период личности, понимания законов жизни и приходит осознание причин и следствий многих поступков.

Мне кажется, именно так и движется навсегда связанная, но не всегда близкая физически и духовно жизнь матери и ребенка. И если это обоюдное усилие… Ребенок всегда открыт. Он всегда открыт перед родителями, а если схлопывается и закрывается, то это вина родителей, их неумение, отсутствие знаний, душевная лень, больше ничего за этим нет. Всегда можно найти, где что случилось. Не всегда получается идеально, но пусть будет хотя бы такое ощущение, что сделал все, что мог, чтобы мой ребенок расправил крылья. Дети, конечно, в своей категоричности очень тяжелы. Они предъявляют к матерям очень высокие требования. Не по какому-то злому умыслу, нет, они ждут и требуют, что родители будут соответствовать своим же заявлениям, своим словам. Будьте осторожны в словах, будьте осторожны. Дети не знают компромиссов, они категоричны в своих оценках, жестоки в своем неумении быть снисходительными к слабостям. Они такие, они еще только учатся жизни среди людей, и их поведение – это практика наших плохо преподанных уроков.

Они обращаются к нам, как к богам. Ну что ж, если вы боги, то будьте любезны. И далеко не все матери чувствуют, что соответствовать этим требованиям очень важно, что эти требования надо хотя бы учитывать, их нужно знать. Да, многие из них невыполнимы, но тогда нужно с детьми разговаривать, и учить их, и объяснять, чем отличается идеал от каждодневной жизни, и если нужно, просить у детей помощи, а иногда и прощения. И так постепенно родители могут вочеловечиться в глазах детей. Ничто так не увеличивает доверие детей, как честность. И если мать совершает это усилие вочеловечивания в глазах детей, то, опираясь на душевную связь, которая таким образом может только усилиться за счет совместных переживаний и общей жизни, их уже человеческие отношения, не в ипостаси «ребенок – родитель», а в ипостаси «два человека» могут перерасти в отношения уважения, дружбы, в общие интересы, значимость одного для другого, восхищение. Разные могут возникнуть отношения, потому что есть на что опереться. И все меньше будет слов «должен» и «обязан», то есть принуждения, и тогда, конечно, отношения между взрослыми, совсем взрослыми детьми и уже очень взрослыми родителями становятся отношениями близких людей, подкрепленными связью душевной и связью крови.

И тогда взрослые сыновья трепетно относятся к своим уже пожилым мамам, взрослые дочери сохраняют восхищение отцами, потому что всегда помнят, что это был их первый мужчина, главный мужчина. Почти ни одна женщина, выбирая мужа, сознательно или подсознательно не избавлена от сравнения с отцом, и весь вопрос в том, будет ли она искать что-то похожее или полную противоположность. И ни один мужчина не избавлен от сравнения своей избранницы с матерью, особенно тогда, когда он ищет не любимую женщину, а думает о том, может ли эта любимая женщина быть матерью его детей. Он все равно никуда не денется от сравнения, какой она будет: такой матерью, какой была его мать или, не дай бог, никогда, и будет искать эти черты. Иначе невозможно, и это не правильно и не неправильно, это просто данность, как факт человеческой жизни в истории человечества, которая дает человечеству возможность сохранить связь времен, чтобы каждое следующее поколение все-таки не начинало сначала.

Не зря всегда считалось, что культура в человеке – от матери, умения – от отца. Культура, не информированность, не образованность, а тонкость восприятия, умение слушать и принимать другого, умение сочувствовать и сопереживать, что есть признак силы. Когда в человеке превалирует сила над чувствительностью, мы можем говорить, что не было равновесного воздействия материнского и отцовского начал, даже если отцовское начало было просто компанией мужиков-друзей или армейскими товарищами. Когда превалирует чувствительность над силой, не физической грубой силой, а эмоциональной устойчивостью, самоуважением, мы можем говорить, что и здесь баланс нарушен. Ну, а насколько далека реальная действительность от предельной возможности, мы можем видеть каждый день.

И здесь невозможно не обратиться к одной мысли… Мне кажется, что вся эта история, как мы ее сейчас рассматриваем, еще раз подтверждает одну мысль: нет недостойных людей, есть недостойная этих людей жизнь. А дальше вопрос простой: удалось ли, сложилось ли, смог ли человек преодолеть обстоятельства жизни, в которые он помещен, смог ли он противостоять этим обстоятельствам, сохраняя себя, или не смог? И тогда можно объяснить этими обстоятельствами жизни брошенных на старости лет родителей и брошенных только что рожденных детей. И то, и другое – свидетельство того, что человек проиграл недостойным его обстоятельствам жизни.