Ограниченность применения формальных методов

в политическом анализе

В настоящий момент в политическом анализе продолжает господствовать па­радигма, согласно которой необходимо как можно шире внедрять в гуманитар­ные и, в частности, политические иссле­дования математические методы. Об этом пишут Дж. Мангейм и Р. Рич, считая, что политические процессы хорошо подходят для математической обработки[92]. В результате значительную часть ме­тодик, предлагаемых к использованию в политическом анализе, представляют так называемые формальные методы — типовые схе­мы, в которых все данные записываются в виде математических символов, а процессы заменяются математическими формулами. Из них особое внимание следует обратить на математическое моде­лирование и создание экспертных систем, на сегодняшний день считающихся ключевыми методами политического анализа. Эти при­емы действительно с большим успехом применяются в естествен­ных отраслях знания, а также в экономике, но использование их в политическом анализе в предложенном нами понимании данного термина является затруднительным.

Во-первых, сфера их применения ограничена задачами, где необходимо учесть четко определенное число факторов. К политике данный критерий не подходит — ведь политические процессы ха­рактеризуются достаточно большой сложностью и динамизмом и поэтому политический анализ вынужден сталкиваться с многофак­торными задачами, причем их количество может постоянно менять­ся. Во-вторых, политическая сфера тесно связана с поведением как отдельных людей, так и больших социальных групп. А политичес­кое поведение индивида нельзя понять и описать с помощью мате­матических исчислений и формальной логики — рациональное толь­ко для него самого, оно может быть предугадано и осознано лишь другим человеком. А мотивы поведения человека на политическом поле далеко не всегда могут быть формализованы, поскольку они носят характер стремления к получению не только, а иногда и не столько экономической выгоды, которую можно просчитать мате­матически. То же можно сказать и относительно поведения боль­ших социальных групп.

В вопросе о возможностях использования формальных знаний в политических исследованиях большой интерес представляет по­зиция некоторых классиков экономической науки. Она особенно ценна, так как именно экономическая наука сыграла основную роль в том, что теория рационального выбора была активно взята на вооружение другими науками. Не случайно Г. Саймон отметил, что концеп­ция рационального поведения стала основным «экспортным товаром» в обмене экономической науки с другими социальными науками[93].

Один из основателей неоклассической экономической теории А. Маршалл писал, что область исследования экономической науки «представляет гораздо большие возможности для применения точ­ных методов исследования, чем любая другая общественная наука», поскольку «она занимается главным образом теми желаниями, уст­ремлениями и новыми склонностями человеческой натуры, внешние проявления которых принимают форму стимулирования к дей­ствию, причем сила или количественные параметры этих стимулов могут быть отнесены с известным приближением к точности, а по­этому в некоторой степени поддаются исследованию с помощью научного аппарата»[94]. В последней фразе английский экономист имеет в виду аппарат математической науки.

Таким образом, А. Маршалл делает вывод о том, что матема­тический аппарат не нужно вслед за экономикой распространять на остальные гуманитарные науки. Экономическая наука способна количественно измерять побудительные мотивы деятельности че­ловека, выражая их в деньгах, которые он готов уплатить за полу­чаемое удовольствие. Но при этом А. Маршалл вынужден признать, что ряд побудительных мотивов человека, например «действия, про­диктованные чувством долга или любовью к ближнему, — невоз­можно систематизировать, свести к закономерности и количественно измерить»[95].

Более того, по мнению А. Маршалла, не следует слишком увле­каться формальными приемами даже в самой экономике — не слу­чайно его замечание о том, что «экономическую науку, разумеется, нельзя приравнять к точным естественным наукам, ибо она имеет дело с постоянно меняющимися, очень тонкими свойствами чело­веческой натуры»[96]. Позиция А. Маршалла особенно показательна — ведь до начала экономических исследований он занимался математикой, в течение длительного времени преподавая последнюю в Кембриджском университете.

Продолжая логику рассуждений А. Маршалла, следует отме­тить, что политические акторы далеко не всегда действуют с точки зрения теории рационального выбора — а ведь только в этом слу­чае в политическом анализе возможно использование сугубо раци­ональных технологий. Рациональный выбор осуществляется при вы­полнении трех основных условий: транзитивности предпочтений — т.е. если А предпочитается В, а В — С, то А предпочитается С; стрем­ления актора максимизировать свою выгоду; наличия полной ин­формации о ситуации. Именно на этих предпосылках, разработан­ных сторонниками неоклассической школы, часто строится анализ экономического поведения различных экономических субъектов. При принятии политических решений очень часто один из данных принципов не работает. Например, так называемый парадокс Эрроу показывает, что при голосовании на выборах часто нарушается принцип транзитивности[97], поэтому рациональные модели в поли­тическом анализе не всегда применимы.

Попытки модифицировать модель рационального

поведения человека

Правда, в последнее время в экономи­ческой науке все большую популярность приобретают попытки модифицировать неоклассическую модель рационального поведения. В этой связи следует обратить внимание на институциональную и, в особенности, на неоинститу­циональную школу. Их сторонники признают, что в значительном количестве ситуаций, даже из экономической практики, неокласси­ческие предпосылки не работают — чаще всего нарушается прин­цип полноты информации. В результате необходимы новые посту­латы объяснения поведения человека в ситуации, выбора и приня­тия решений.

Неоинституциональная теория пытается заменить неоклассичес­кие предпосылки рационального поведения — транзитивность, мак­симизацию выгоды и полноту информации — другими принципа­ми, а именно: методологическим индивидуализмом, максимизаци­ей полезности, ограниченной рациональностью и оппортунистическим поведением[98]. Первый из них предполагает, что только инди­виды принимают решения, второй — что они пытаются максимизи­ровать свою выгоду, третий — что не действует принцип полноты информации, четвертый — что индивиды следуют только собствен­ным интересам и пренебрегают соображениями морали. Таким образом, неоинституциональная теория несколько трансформиру­ет неоклассические предпосылки, однако не меняет общей сути дан­ного подхода и, как следствие, наследует большинство из его недостатков. Ведь замена полной рациональности рациональностью ограниченной по-прежнему сохраняет ориентацию на попытку объяс­нить выбор индивида максимизацией своей полезности, расчет ко­торой может быть осуществлен только с помощью формальных приемов. А это далеко не во всех случаях приводит к достоверным результатам. Кроме того, поведение, и в особенности политичес­кое, далеко не всегда носит оппортунистический характер.

При этом неоинституциональная теория осуществляет актив­ную экспансию за пределы экономической науки, пытаясь насадить рациональный подход и в других социальных отраслях и включая в круг своих интересов вопросы, которые все больше отдаляются от пред­мета собственно экономической теории. В частности, делаются попыт­ки объяснить отношения подчинения, феномен власти, а также функционирование нерыночных институтов, в том числе и государства.

Между тем попытки объяснить мир политического с помощью рациональных техник представляются не слишком удачными. На­пример, государство неоинституционалистами понимается часто как простой социальный контракт между правителями и подданными, в рамках которого осуществляется обмен дохода на безопасность[99]. Но природа и сущность данного института представляется более глубокой. Сугубо формальные схемы применяются и к другим формам политического действия, которые представляются как ма­тематические задачи на максимизацию полезности. При этом ра­зумное замечание А. Маршалла о необходимости учета тонких свойств человеческой натуры игнорируется.

Такие схемы в гораздо большей степени приемлемы для интерпретации экономического поведения индивида, объяснить которое несколько проще, поскольку экономические решения в первую оче­редь связаны с конкретными выгодами в виде денежных средств. Политические же действия являются результатом более сложных посылок, а их результат нельзя выразить в формальных единицах. Политический субъект действует как рациональный актор только в ограниченном числе случаев, которые действительно могут быть исследованы путем применения сугубо формальных методов. В на­шей работе нашли отражение матричные методы и методы теории игр, которые рассматривают именно такие ситуации, когда приня­тие решения связано исключительно с рациональными действиями актора, т.е. когда он оказывается в ситуации с ограниченным набо­ром возможных решений и его поведение направлено на получение количественно рассчитываемой максимально возможной полезности.

Но такие методы не могут быть распространены на все про­блемные ситуации из политической сферы, и поэтому их можно рассматривать как инструменты решения локальных задач, стоящих перед политическим анализом. По этой причине мы ограничиваем количество формальных методик, подлежащих адаптации для нужд политического анализа. Предлагается критически оценить матема­тизацию политического анализа, характерную для западных иссле­дователей, поскольку чем комплекснее и сложнее политическая ситуация, тем проблематичнее смоделировать ее математически. Формализовать поведение всей политической системы крайне слож­но, так как ее участники далеко не всегда действуют как рациональные акторы. В результате приходим к выводу, что использова­ние формальных методов, в том числе и математического модели­рования, в политическом анализе возможно, но только в ряде узко ограниченных проблемных ситуаций, и рассматривать формальные методы как ключевые в политическом анализе нецелесообразно.

Экспертные системы и политический анализ

Отдельно следует показать затрудни­тельность применения в прикладной по­литологии экспертных систем — доста­точно популярного направления развития технических наук. Экс­пертные системы — компьютерные базы знаний, способные принимать решения вместо человека — действительно эффективно при­меняются на сегодняшний день в геологии, химии, биологии. Они имеют ярко выраженный нормативистский характер, т.е. пытают­ся классифицировать все проблемные ситуации и построить для каждого их типа «идеальную» модель принимаемого решения. По сути, все участие человека в принятии решения сводится к тому, что он должен определить, к какому из предложенных вариантов относится проблема, с которой он столкнулся, и затем ему будет предложено готовое решение. В результате математическая модель становится «прокрустовым ложем», подгоняющим все проблемные ситуации определенного класса под однотипный ответ. Конечно, использование математических моделей возможно, но только для принятия решений по часто повторяющимся, рутинным, однооб­разным и достаточно простым проблемным ситуациям, где индиви­дуальный выбор с участием человека не играет существенной роли. Очевидно, что к политике это не имеет никакого отношения — здесь невозможно создать строго определенный набор возможных задач, которые потребуется разрешить, так как каждая из них имеет уни­кальный характер.

Отметим, что в советской научной школе также преобладал резкий крен в сторону формальных методик. Это объясняется тем обстоятельством, что в СССР разрабатывалась единая теория принятия решений в рамках науки об управлении, и при этом собственно политические решения не выделялись в отдельный блок. А поскольку технические проблемы вполне решаемы с помощью формальных методик и экспертных систем, так как в большинстве случаев представляют собой однородные и зачастую рутинные задачи, это привело к написанию значительного количества трудов по постро­ению различных экспертных систем и баз знаний[100], в то время как проблема решения уникальных и нерепродуцируемых задач, к ко­торым относится и политическая проблематика, осталась «за кадром».

В результате существенную часть третьей главы составляет опи­сание методик с более широкими возможностями применения в политическом анализе. Их основная задача — оптимизировать про­цесс политического анализа через механизмы раскрытия творчес­кого потенциала экспертов. Они, в отличие от первого типа мето­дик, к которым мы относим математические методы, охватывают практически весь спектр проблемных ситуаций из мира политичес­кого. Подчеркнем, что во второй группе методов в ряде случаев будут присутствовать элементы формального знания, но использо­вание математических приемов будет применяться для более чет­кой систематизации оценок, даваемых непосредственно экспертом, а не выводимых формально-логическим путем.

Обратим внимание на то обстоятельство, что предлагаемые ме­тодики могут использоваться для любого из этапов политического анализа. В то же время отдельные методики являются более пред­почтительными для какого-либо из блоков политического анализа. Например, политическое моделирование в большей степени при­менимо для ситуационного анализа, в то время как групповые ме­тоды экспертных оценок — непосредственно для принятия решения.

Политическое моделирование

Понятие модели

Рассмотрение методик политического анализа начнем с политического модели­рования. Проблема моделирования достаточно подробно исследовалась в западной науке об управлении, где разработано определение модели. Так, Р. Шеннон понимал модель как «представление об объекте, системе или идее в некоторой форме, отличной от самой целостности»[101]. Данная дефиниция достаточно точно показывает основную особенность модели — она представляет объект исследо­вания в форме, отличной от оригинала, и при этом влечет за собой некоторое упрощение реальности. Как отмечали Ч. Лейв и Дж. Марч, модель всегда проще тех явлений, которые она по замыслу отобра­жает или объясняет[102]. Именно в этом и заключается суть модели­рования — представляя сложные для анализа объекты в простом, схематичном виде, мы облегчаем задачу понимания особенностей их функционирования.

В то же время определение Р. Шеннона достаточно широко, по­скольку, строго следуя ему, мы вполне можем назвать моделью практически любую форму политического анализа. Тогда можно будет признать правильность мнения М. Хрусталева о том, что политический анализ все чаще осуществляется в форме моделирова­ния[103]. Действительно, под такое определение моделей подпадают не только дерево решений, ПАТТЕРН и игровые матрицы, но и вообще любые формы анализа объекта, вплоть до создания поли­тических теорий. С таким подходом в принципе согласны отече­ственные обществоведы. Например, М. Хрусталев называет моделирование политических теории концептуальными моделями[104], а Э. Каракозова говорит о моделях-образах, которые делятся на мо­дели-представления и модели-идеации. Первые соединяют в единую синтезированную систему чувственно-наглядный аналог исследуе­мого объекта и научную абстракцию, а вторые задают некоторую предельно мыслимую ситуацию и обозначают таким образом тео­ретический предмет, с помощью которого можно выявить непосредственно не данные мышлению закономерности действительности[105].

С одной стороны, мы действительно практически при любой форме аналитической деятельности (будь то политический анализ или же попытка сформулировать какую-то политическую концеп­цию) создаем представление об объекте — политической системе или какой-либо ее отдельной части — отличное от него. Но, с дру­гой стороны, мы делаем это зачастую в умственной форме. Подоб­ное расширительное толкование моделирования позволяет отнес­ти к этому процессу практически любую форму конструктивной мыслительной деятельности, но не дает возможности показать ме­ханизм осуществления моделирования. Поэтому мы сознательно отсечем от моделей все их умственные формы и остановимся толь­ко на «видимых» моделях.

Виды моделей

Среди видимых моделей можно выде­лить три основных класса: физические, математические и аналоговые[106]. Первые представляют собой увеличенные или уменьшенные копии исследуемого объекта. Очевидно, что в политической сфере им доста­точно трудно найти применение: например, физическая модель администрации президента выглядела бы как бы макет здания на Старой площади, представляющий скорее архитектурный, чем политический интерес. Об ограниченности применения математичес­ких и компьютерных моделей в политологии мы уже писали. На­помним, что, во-первых, в политике мы сталкиваемся с неповторя­ющимися проблемными ситуациями, что исключает рутинизацию, а следовательно, и формализацию аналитического процесса; во-вто­рых, анализ связан непосредственно с человеческой деятельностью, которая обусловлена слишком большим количеством детерминант, выделить и оценить которые способен лишь другой человек, по­скольку данные детерминанты носят не объективный, а субъектив­ный характер. Два политика ведут себя не как два одинаковых шара, и поэтому смоделировать их поведения с помощью формальной логики невозможно, в то время как в примере с шарами эта задача вполне реальна — достаточно учесть объективные законы физичес­кой среды, в которой они действуют.

В итоге получается, что политические модели в большинстве случаев являются моделями аналоговыми. Они представляют ис­следуемый объект видимым аналогом, который ведет себя как ре­альный объект, но не выглядит как таковой. Наиболее распростра­ненной формой является организационная схема каких-либо поли­тических структур, например администрации президента (рис. 2).

Данные схемы способствуют существенному облегчению пони­мания принципов функционирования политических субъектов, по­казывая их внутреннюю структуру. На предложенной схеме видны не только зоны ответственности различных подразделений адми­нистрации президента, но и системы подчинений, а также путь про­хождения президентских указов и распоряжений.

 

 

 

Рис. 2. Организационная схема администрации Президента и путей рассмотрения проектов указов и распоряжений главы государства (начало 1997 г.):

 

Первый (), второй () и третий ()

этапы прохождения проектов указов и распоряжений Президента;

ППП - постоянные представители президента;

ПП - политические партии;

ОПД - общественно-политические движения;

ФС - Федеральное Собрание.

Подобные модели могут быть использованы не только для демонстрации принципов функционирования отдельных политичес­ких институтов, но и всей политической системы. Такой опыт пред­ставляет собой схема политического пространства Франции, сде­ланная французским социологом П. Бурдье. Под политическим про­странством П. Бурдье понимает абстрактное пространство, где каж­дый агент или группа агентов (отдельный индивид или их группа) занимает определенную позицию, для которой характерен соответ­ствующий объем капитала: экономического, культурного, социаль­ного и символического[107]. Экономический капитал представляет собой наличие определенных финансовых ресурсов, социальный — наличие соответствующих позиций в обществе[108], символический капитал понимается П. Бурдье как престиж, репутация или призна­ние, которое индивид получает от других членов его группы и все­го общества[109], а культурный — как имеющийся у индивида или груп­пы индивидов определенный культурный багаж.

Концепцию политического пространства можно воспринимать как сугубо теоретическую конструкцию, однако сам П. Бурдье пы­тается сделать ее применимой в качестве модели анализа полити­ческой ситуации, предлагая вниманию читателей схему политичес­кой системы Франции в середине 80-х годов (рис. З)[110], называемую им диаграммой политического пространства.

К этому же типу относятся и различные графики, позволяю­щие представить политические процессы в упрощенном виде и бо­лее компетентно проанализировать их.

Модель проверки фальсификации выборов

В качестве примера возьмем широко изве­стный в прикладной политологии пример с графиками результатов выборов в какой-либо орган власти[111], в которых участвова­ли два кандидата — А и Б (рис. 4). Минимальная явка избирателей на участки составила 30%, а максимальная 80%. Цифры по остальным участкам соответственно расположились и промежутке от 30 до 80%. Очевидно, что чем выше явка избирате­лей, тем больше число проголосовавших как за кандидата А, так и за кандидата Б, а значит выше процент голосов списочного состава, полу­ченных каждым из кандидатов. Конечно, число голосов за более попу­лярного кандидата будет расти быстрее, чем за менее популярного, но все же за счет увеличения числа голосующих процент поданных за последнего голосов также будет возрастать. Поэтому если результаты выборов выглядят, как на графике I, то выборы можно считать чест­ными. Если же ситуация соответствует графику П, т.е. все люди на участках с явкой избирателей выше 30% голосуют исключительно за кандидата А, а за кандидата Б не голосует никто, то можно сделать предположение о фальсификации выборов. Таким образом, с помо­щью представления результатов голосования в виде графика можно сделать выводы о том, были ли выборы фальсифицированы или нет.

 

 

 

Рис. 4. Определение возможности фальсификации выборов с

	Коммунистическая партия

Рис. 3. Политическое пространство по П. Бурдье

I

Процент А

голосов

списочного Б

состава,

полученный тем

или иным

кандидатом

30 80

% явки избирателей

(от списочного состава)

 

II

Процент

голосов А

списочного

состава,

полученный тем

или иным Б

кандидатом

30 80

% явки избирателей

(от списочного состава)

 

Рис. 4. Определение возможности фальсификации выборов

С помощью графиков