Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Мы с Муратом становимся единомышленниками
Сначала мы заезжаем в КСС, контрольно‑спасательную службу, к Хуссейну. Доносящаяся из помещения отборная морская ругань звучит как музыка, значит, Олег уже здесь. Спускался он больше часа, используя наименее заснеженные участки, на мульдах натерпелся страху и кроет на чём свет стоит снегопад, лавины и камень, споткнувшись о который он ухитрился вывихнуть указательный палец. – У мальчика болит пальчик, – сочувствует Надя и легонько бьет ребром ладони по распухшей конечности. Рев оскорблённого в лучших чувствах ишака – и на лице Олега изображается полное недоумение. Он растерянно смотрит на палец, двигает им со слабой улыбкой выздоравливающего, с грацией необученного медведя бросается на колено и целует Надину ручку. – Валшебница! – восторженно восклицает Хуссейн. – Гения! – Такого слова нет, – скромно возражает Надя. – Как нет? – возмущается Хуссейн. – Для мужчины есть, а для женщины нет? Хуссейн уводит всю компанию к Мариам пить кофе, а Олег докладывает обстановку на склонах. Олег – лавинщик божьей милостью, нюх у него собачий, и меня радует, что наши выводы совпадают в деталях. Мою деятельность он одобряет, только в двух вещах ещё более категоричен: во‑первых, из дома №23 жильцов нужно изгнать всех до единого и, во‑вторых, во что бы то ни стало выловить и запереть в домах всех туристов. В окно мы видим, как с балкона второго этажа «Актау» на верёвке спускаются два туриста. – Петя Никитенко рассказывает, что Мурат велел закрывать на эти штучки глаза, – жалуюсь я. – Всех не выловишь. – И нашим, и вашим, – кивает Олег. – На Мурата похоже. Я звоню домой. Убедившись, что ребёнок жив и здоров, мама вкрадчиво сообщает, что у нас гости (только гостей мне и не хватает! То‑то же из трубки доносится какое‑то отдалённое кваканье) и что меня несколько раз спрашивал Мурат. Я предлагаю маме спустить гостей с лестницы и сказать Мурату, что, если он не научит Юлию жарить яичницу, у него будет гастрит. Выдержав паузу, в течение которой я должен осознать своё легкомыслие и раскаяться, мама сухо роняет, что ждёт нас к ужину, и вешает трубку. Звонить Мурату или не звонить? У него, конечно, сидит Петухов, чрезвычайно нужный и влиятельный человек из того мира, где услуга должна быть оплачена услугой, – принцип, который Мурат свято соблюдает. Он, без сомнения, мечет икру и наверняка заберёт у меня вездеход, а там лавинные зонды, лопаты, лыжи, факелы… Не иди навстречу неприятностям, они сами тебя разыщут.
Наши возвращаются. Я пересчитываю их по головам, одной не хватает. – Ты предусмотрительно поступил, что не пошёл с нами, – смеётся Надя, – там скликают ополчение: «Все на борьбу с Уваровым!» – Нам на них… – Олег крякает, смотрит на Надю и, поправив воображаемое пенсне и сложив губы трубочкой, интеллигентно заканчивает: – Пардон, начхать. Езжайте, чиф, маму нужно слушаться. – Где Гвоздь? – грозно спрашиваю я. – Вася, тебе было поручено не отходить от Гвоздя ни на шаг. – Он должен был нас нагнать, – оправдывается Вася, – знакомую встретил… на одну минутку… Я отправляю Османа, Рому и Васю в спасательную экспедицию и приступаю к важному разговору с Хуссейном. Я знаю, что прямого приказа от Мурата Хаджиева он не получил, но во имя нашей дружбы прошу мобилизовать всех своих абреков, моих ребят и дружинников, разбить их на группы и по возможности очистить Кушкол от праздношатающихся. Самых отъявленных и несознательных можно бить, Надя потом вылечит. И сегодня ночью в КСС пусть кто‑нибудь дежурит у телефона, именно дежурит, а не спит на диване. – Тоже сказал – спит, я сам второй ночь в КСС ночую, – обижается Хуссейн. – Неужели дал Мариам отпуск? – удивляется Олег. – Про Шарля забыл? – Не забыл, – озабоченно говорит Хуссейн, – со мной Мариам. Отпуск дам, когда дед буду. – Правильно, – хвалит Олег, – в лавинную опасность ценности должны быть при себе. Чиф, несут Гвоздя, отчаливай спокойно.
* * *
– Выпроводила гостей? – раздеваясь, первым делом спрашиваю я. Мама делает страшные глаза и, взяв нас с Надей за руки, с улыбкой вводит в комнату. – Знакомьтесь: Максим, Надя, Алексей Игоревич, Вадим Сергеич. Мы пожимаем руки, раскланиваемся и любезно говорим друг другу, что нам очень приятно. Академика я узнаю сразу, хотя вместо линялого тренировочного костюма на нём джинсы и мохнатый, похожий на содранную с шимпанзе шкуру свитер, а Вадим Сергеич, щеголь в отличнейшей кожаной куртке (Осману такая обошлась в двух баранов), и есть, должно быть, тот самый композитор, автор шлягеров о любви и дружбе. Гости не из тех, которые стакан водки огурцом закусывают, и мама пожертвовала последней сотней пельменей из морозильника. В свою очередь гости притащили бутылку шампанского и невероятных размеров коробку конфет. Сейчас меня будут обрабатывать, это и без очков видно. Композитор с ловкостью первоклассного официанта откупоривает бутылку, ловко разливает шампанское по фужерам – он вообще ловок, элегантен и смотрится как актёр. «К аплодисментам привык, – думаю я, – позер, дамский угодник». Он мне не нравится – чем‑то неуловимо похож на Петухова, а эту породу людей, привыкших получать от жизни больше, чем они заслуживают, я не люблю.
– Спасибо, не пью. – Я прикрываю рукой фужер. – Вы?! – Композитор чарующе улыбается. – Простите, не верю. – Увы. Ещё в детстве, будучи неокрепшим ребёнком, я услышал по радио, что алкоголь вреден. Это произвело на меня сильнейшее впечатление. Мама, подтверди. Мама подтверждает. – Он ещё и не курит, – добавляет Надя. – И чрезмерно для своего возраста скромен в отношении женщин, я бы даже сказала – пуглив. – Жаль, что вы такое совершенство, – весело говорит академик. – Мы, как принято на Руси, надеялись вас подпоить, чтобы вы под пьяную лавочку снисходительно отнеслись к нашей просьбе. – Знаю, вы спешите по делам и хотите, чтобы я помог вам попасть в лавину. Их на пути к Караколу всего девять: одна уже сошла, а остальные ждут вашего появления. – Вот видите, всё‑таки ждут! – подхватывает композитор. Мурат Хаджиевич заверил нас, что если вы возьмётесь… Он очень лестно отзывался о вас, Максим Васильевич. – Да, мы большие друзья, – говорю я. – Не припомните, как именно отзывался? Или при женщинах неудобно? – Пожалуй, не очень, – соглашается академик и заразительно смеётся, припоминая, видимо, лестные отзывы. – Но если как следует подредактировать… Мама сжимает губы. – Мой сын не нуждается… В чём именно я не нуждаюсь, сказать маме мешает телефонный звонок. – Да, пришёл, – сухо говорит она. И мне шепотом: «Лёгок на помине». – Максим, пройди в свою комнату. – Пр‑рохвосты! – радостно встречает меня скучающий Жулик. – К чёрту! Там‑там‑там! – Ты куда пропал? – негодует Мурат. – Заткни пасть своему попугаю! Слушай внимательно: если не хочешь, чтобы я забрал у тебя вездеход, отнесись внимательно к просьбе товарища Петухова, ты понял? – Считай, что отнёсся, я уже пригласил его вместе с мадамой – это не я, это Абдул так её называет – на чашку чая. – Можешь со своей чашкой чая… – Хорошо, мама сварит им кофе. – Павтаряю, если нэ хочешь (ага, уже злится), чтобы я забрал вэздеход… – Петухов у тебя? – Да. – Тогда пошли его к чёрту, он же ремонтирует только «Жигули», а у тебя «Волга». Молчание. Мурат подбирает нужные слова, присутствие Петухова его сковывает. И в эти несколько секунд меня озаряет блестящая идея. Она настолько гениальна, что не стоит тратить времени на её обдумывание. – Мурат, – говорю я, – раз ты так любишь Петухова, предлагаю честную сделку, баш на баш: я вывожу эту парочку из Кушкола, да ещё, если желаешь, академика с композитором, а ты немедленно – слышишь? – немедленно в приказном порядке эвакуируешь всех до единого жильцов из дома двадцать три, скажем, в школу. И не торгуйся, не то я передумаю.
Я с трепетом жду ответа и тщетно пытаюсь дотянуться до халата, потому что Жулик разошёлся и, мерзавец, сыплет непристойностями, как бы Мурат не принял их на свой счёт. – Оторви голову своему попугаю! Согласен. – Немедленно? – Да. – Честное слово? – Да, чтоб тебя разорвало! – Пусть Петухов разогревает «Волгу» и ждёт. Я торопливо звоню Хуссейну. Ребята, к счастью, ещё в КСС, без них мой план полетел бы вверх тормашками. Мне прежде всего нужен Осман. Я дважды повторяю ему инструкцию, убеждаюсь в том, что понят правильно, и иду в гостиную. Здесь стоит хохот, а пунцовая от пережитого ужаса мама лепечёт, что прежний хозяин Жулика – грубый и неотесанный мужлан… Я извиняюсь, мне некогда. – Вам обязательно нужно выехать из Кушкола? – обращаюсь я к композитору. – Непременно! – Он даже привстаёт и кланяется. – Авторский концерт… Приглашены Эдита Пьеха, Кобзон, Лещенко… Непременно! – А вам? – Честно говоря, расхотелось, – весело признаётся академик. – Один коллега математик блестяще доказал при помощи уравнений, что на заседаниях наш творческий потенциал представляет собой величину, поразительно близкую к нулю! Пожалуй, останусь и взгляну на ваши лавины, если они и в самом деле пойдут. – Хорошо. Тогда, Вадим Сергеич, поспешим, нам ещё нужно выручить ваши вещи.
* * *
На Кушкол опускаются сумерки, и я с тревогой думаю о том, что Осману не так‑то просто будет выполнить свою миссию. Конечно, Олег и Гвоздь его подстрахуют, но всё равно не просто. Я мысленно воссоздаю их маршрут, манипулирую вариантами и не могу придумать, как они сумеют миновать здоровый перегиб, где скопилась уйма снега. Но я бы его прошёл, значит, должен пройти и Олег. Из всех моих бездельников он единственный, кому я доверяю в деле как самому себе. А Мурат, что бы я о нём ни говорил, слово держать умеет – у дома 23 две грузовые машины, толпа людей. Подъезжать туда нет смысла, могут растерзать. Представляю, как там сейчас склоняется моё доброе имя. Я жалею, что посадил композитора к себе, лучше бы он ехал с Петуховым. Как и все обожающие себя знаменитости, он искренне уверен, что оказывает высокую честь рядовому собеседнику, возвышает его своим общением. Ему и в голову не приходит, что рядовой собеседник от всей души желает ему провалиться ко всем чертям.
– Вы, по словам Анны Федоровны, предпочитаете бардов. – Снисходительная улыбка. – Это простительно, дань моде, я тоже под настроение слушаю их не без интереса, хотя порою меня коробит от их непрофессионализма. В наш век узкой специализации… Я сжимаю челюсти, чтобы не нахамить. Куда там Высоцкому и Окуджаве до его шлягеров!.. – …сочинить хорошую мелодию без высшего образования… Эх, бугор бы покруче, чтоб ты язык прикусил, мечтаю я, в кювет, что ли, нырнуть? Подумать только, что «Молитва Франсуа Вийона» и «Оставьте ненужные споры» состоят из тех же самых нот, что и его «Я обую босоножки, ты на стук их прибежишь!» Твоё счастье, что рядом нет Олега и Гвоздя, они бы живо тебе разъяснили, какое ты… – Но если у Булата иной раз прослеживается мелодия… – Вы его знаете? – не выдерживаю я. – Да, конечно. – А он вас? Я всё‑таки нахамил, и Вадим Сергеич надулся. Ну и чёрт с ним, ехать нам осталось всего ничего. Успел ли Осман с ребятами? В крайнем случае потяну время, не грех эту братию хорошенько напугать. У шлагбаума мы выходим. Абдул ещё не сменился, он в курсе дела и заговорщически мне подмигивает. – Палучили разрэшение – пажалуста, мы не бюрократы. – Он поднимает шлагбаум. – Да абайдут вас лавыны! Я сооружаю озабоченное лицо. – Ну, решились? Поездка вам предстоит далеко не безопасная, рекомендую серьёзно подумать. В темноте и ангел покажется сатаной, а дорога впереди пустынна, тусклый свет редких фонарей лишь подчёркивает её пугающую крутизну, да ещё мрачные тени нависших скал… – Нам? А разве вы не с нами? – упавшим голосом спрашивает Петухов. – Мы были уверены, что вы на вездеходе поедете впереди. Мне смешно, вспоминается чеховский дедушка, которому давали рыбу, и если он оставался жив, ела вся семья. Вадим Сергеич тоже думал, что я поеду впереди, а мадама и не мыслила себе ничего другого. – Вы такой храбрый! – льстиво говорит она и делает глазки. – Пусть мужчины едут на «Волге», а я с вами, хотите? Я вежливо уклоняюсь от гонорара, мадама меня не волнует. Вот будь на её месте Катюша или Юлия… Впрочем, и тогда бы я сто раз подумал, прежде чем лезть в такую авантюру. – К сожалению, мама отпустила меня всего на полчаса, она сердится, если я прихожу домой позже девяти. Мадама не сводит с меня многообещающего взгляда. – К тому же я страдаю куриной слепотой, – добавляю я. – Абдул может подтвердить. – Курыной, – подтверждает Абдул. – Птица такая, табака делают. Вадим Сергеич мнется, к таким приключениям он не привык, Петухов тоже заметно скис, но зато мадама тверда и непреклонна. Видимо, она обожает мужа и очень хочет завтра в Краснодаре услышать его голос. – Чего ж мы ждём? – с вызовом говорит она. – Поехали! Вадим Сергеич вяло вытаскивает из вездехода свой чемодан и плетётся к «Волге», как на Голгофу. – Подождите, – говорю я, – прошу внимательно выслушать инструкцию. – Расскажи им, как спасаца, если в лавыну пападут, – советует Абдул. – Мала ли что.
Я тяну резину, долго и нудно рассказываю, советую, пугаю и с удовольствием отмечаю, что Вадим Сергеич вытирает со лба пот, а Петухов нервно закуривает. – Вы всё это излагали на лекции, – обрывает меня мадама. Я могу опоздать на самолёт! Абдул толкает меня в бок: в небе рассыпается ракета. – Что ж, счастливого пути, – сердечно прощаюсь я. – Рад был с вами познакомиться… Назад! Грохот, треск, шипение – и в свете фар отчётливо видно, как на шоссе обрушивается огромная масса снега.
* * *
Алексей Игоревич, к которому я начинаю испытывать безотчётное доверие, приходит от моего рассказа в восторг. Он заразительно хохочет и совсем не по‑академически бьет себя по ляжкам. – Ай да Макиавелли, воистину – цель оправдывает средства! Как жаль, что я не поехал, исключительно интересно было бы взглянуть на их лица! Впрочем, – догадывается он, – в тот момент и я бы выглядел не лучше, хотя что другое, а взрыв я бы всё‑таки распознал. – Но ведь это обман! – протестует мама. – В твоём воспитании, Максим, увы, есть пробелы. Признайся, что ты поступил дурно. Я изображаю раскаяние, в которое мама явно не верит, она качает головой и строго смотрит на Надю, которая тщетно пытается сделать серьёзное лицо. Что же касается меня, то угрызений совести я решительно не чувствую: лучше обидеть троих простаков на несколько дней, чем на всю жизнь самого себя. Кстати говоря, «золотая лавина» вполне могла не выдержать звуковой волны от двигателя, она находилась в слишком напряжённом состоянии, недаром на неё хватило стограммовой аммонитной шашки. И опять же цель оправдывает средства – жильцов из 23‑го всё‑таки эвакуировали! Ну а Петухов, мадама и Вадим Сергеич теперь до конца жизни будут рассказывать восхищенным слушателям, как они из‑за своей безумной храбрости чуть не попали в лавину и чудом спаслись от неминуемой гибели. Значит, все довольны, я всем угодил – самому себе, троим чудесно спасённым, Мурату, который отныне чист перед Петуховым, и, быть может, жильцам 23‑го, которые уже звонили из школы и просили Надю передать мне самые добрые пожелания, вроде «пусть скорее сломает себе шею» и тому подобное. А телефон не перестаёт звонить, я вздрагиваю от каждого звонка – видимо, здорово напряжены не только лавины, но и мои нервишки. Звонят с угрозами анонимные ослы; звонит с докладом Олег: одна семья, дальние родственники Мурата, с его молчаливого согласия, отказалась выезжать и забаррикадировалась; навязывает «встречу у фонтана» Анатолий – барбосы бродят нестреноженные и мечтают взять у меня интервью по личным вопросам (отчётливо слышно хихиканье Катюши); наконец, звонит Мурат, он без труда разгадал мой фокус с «золотой лавиной» и, сверх ожидания, веселится по этому поводу. Спохватившись, он осыпает меня упрёками, жалуется, что на него жмут со всех сторон, и всерьёз предупреждает, что если через сутки мой прогноз не подтвердится, лавинную опасность он отменит. Что же, буду готовиться к банкротству, мне, как банкиру, которому завтра нечем оплачивать векселя, остаётся уповать на чудо; только, в отличие от банкира, я не собираюсь стреляться. Мама, обладающая непостижимой способностью угадывать по глазам состояние ребёнка, сочувственно на меня смотрит, но ни о чём не спрашивает – о делах в присутствии посторонних я не говорю. Алексею Игоревичу у нас, кажется, хорошо, уходить не собирается, к тому же ему явно нравится Надя, о неопределённом статусе которой он догадывается. У них нашлось несколько общих знакомых – оказывается, академики иногда тоже ломают руки и ноги. Я пытаюсь возбудить в себе чувство, похожее на ревность, но у меня не получается, и я думаю о том, как было бы хорошо, если бы Надя оказалась моей сестрой, я бы любил её, как «сорок тысяч братьев любить не могут». Но если я не ошибаюсь и у Алексея Игоревича при виде Нади блестят глаза, то ухаживает он за ней, как полный лопух: начинает рассказывать о проделках своих внуков. До сих пор я что‑то не замечал, чтобы подобные приёмы производили на молодую женщину неотразимое впечатление. – Самому младшему, Андрейке, всего два месяца, а он уже вовсю пользуется техникой, – хвастает он. – Алексей, мой сын и тезка, одержим идеей выращивать Андрейку на свежем воздухе, днём и ночью коляска на балконе, а в коляске микрофон, и когда Андрей Алексеевич хотят перекусить или совсем наоборот, его вопли разносятся через колонки по всей квартире. Музыка, Вадиму Сергеичу такую и за сто лет не написать! Мама даже извелась от нетерпения – так ей хочется поведать, каким смышленым был я во младенчестве. – Когда Максиму было всего два годика, – ухватившись за паузу, начинает она, – ой, что я говорю, полтора! Он… – …обыграл в шахматы Ботвинника, – подсказываю я. – Алексей Игоревич, простите за нескромный вопрос, вы очень дружны с Вадимом Сергеичем? – …он был таким же невоспитанным, как и сейчас, – сухо констатирует мама. – Он собрал все тапочки в коридоре, а мы жили в большой коммунальной квартире, и утопил их в ванной! – Гм… я бы так категорически наши отношения не определил, – с некоторым смущением говорит Алексей Игоревич. Просто случай сделал нас соседями по номеру. К тому же, честно признаюсь, к музыке довольно равнодушен, в особенности к эстрадной её разновидности, и когда Вадим Сергеич не без гордости сообщил, что сочинил тридцать две песни, я про себя подумал, что лучше бы он посадил тридцать два дерева и породил столько же детей! Алексей Игоревич смеётся, и мы вместе с ним. Он грузный, весёлый и добродушный, в нём есть что‑то детское – чёрточка, которая делает взрослых людей на редкость симпатичными. – А Вертинский? – с лёгкой обидой спрашивает мама. – К нему‑то, надеюсь, вы равнодушия не испытываете? – Да, конечно, – торопливо соглашается Алексей Игоревич. Я о нём много слышал. – О нём? – У мамы вытягивается лицо. – Вы хотели сказать – его? Вертинский не зависит от вкусов, он – лучший из лучших! Я сейчас поставлю вам пластинку, и вы… Алексей Игоревич без всякого энтузиазма смотрит, как мама хлопочет у проигрывателя. – Если вы сейчас же не расхвалите Вертинского, – вполголоса говорит Надя, – пельменями в этом доме вас больше кормить не будут. Мама у меня максималистка, она раз и навсегда определила для себя вершины: лучший роман – «Мастер и Маргарита», лучшее стихотворение – «Враги сожгли родную хату», лучшая невестка – Надя, лучшим сыном мог бы стать Максим, если бы упорно работал над устранением своих недостатков. – Замечательно, – вслушиваясь, неуверенно бормочет Алексей Игоревич. – Хотя, честно говоря, я думал, что Вертинский мужчина. – Максим, подай очки, я стала совсем слепая, – жалуется мама. – Вот же он! А Русланову мы поставим потом, Алексей Игоревич, её тоже нельзя сравнить с некоторыми современными кривляками, которые чуть ли не нагишом пляшут у микрофона. И тут до нас доносится отдалённый рокот, будто мимо пролетает реактивный самолёт. Мы точно знаем, что никакого самолёта здесь нет и быть не может. Мама замирает у проигрывателя с пластинкой в руках. Мы бросаемся к окну. В километре слева поднимается снежное облако. – Третья пошла, – догадывается Олег, и я мгновенно вспоминаю, что в доме №23 забаррикадировалась одна семья. – Надя, собирайся, – говорю я. – Извините, Алексей Игоревич, дела. С этой минуты мы с Муратом становимся единомышленниками. Если бы это произошло на несколько часов раньше… Монти Отуотер совершенно прав: люди – более сложная проблема, чем лавины.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-08-26; просмотров: 224; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 44.221.81.212 (0.069 с.) |