Обнародование «положений 19 февраля» и крестьянское движение весной 1861 Г.

Разрабатывая крестьянскую реформу, правительство Александра II ясно отдавало себе отчет в ее грабительском характере и испытывало огромный страх при мысли о возможности крестьянского восстания. Поэтому еще заблаговременно правительством был принят ряд мер для предотвращения, возможных беспорядков на местах.

В конце декабря 1860 г. генерал-квартирмейстер Военного министерства генерал-адъютант барон Ливен предоставил специальную записку «Об обеспечении войсками мер для подавления крестьянских беспорядков», в которой он анализировал существующую дислокацию войск с точки зрения необходимости подавления крестьянских волнений. Рассмотрев подробно этот вопрос, он приходил к выводу, что расположение войск, существующее ныне, обеспечивает в целом возможность подавления могущих возникнуть волнений.

«Из всего вышеизложенного,— писал он,— явствует, что по причине предстоящего введения новых отношений между помещиками и поселенными на их землях крестьянами ни общих передвижений или перемещений войск, ни сборов частей с целью предупреждения каких-либо беспорядков производить не нужно, а достаточно оставлять оные в местах нынешнего их расположения»1.

Вместе с тем Ливен считал необходимым точно определить заблаговременно, какие. части войск должны будут привлекаться для подавления крестьянских волнений в той или иной губернии.

Эта записка, одобренная Александром II, обсужда-

1 ЦГВИА, ф. Канцелярии Департамента Генерального штаба, оп. 18/272, св. 651, д. 175, ч. I, л. 20.

лась по его указанию в конце января 1861 г. в Совете министров. Помимо подробного расписания в целях «обеспечения порядка в некоторых губерниях, где не располагается достаточно пехоты и кавалерии, заблаговременным назначением из соседних губерний частей войск... для подавления каких-либо беспорядков»1, Александр II предложил произвести частичную передислокацию войск.

На основе этого решения в первой половине февраля Военным министерством были направлены представителям командования специальные секретные предписания. В этих предписаниях предлагалось «...в видах охранения порядка во время предстоящего изменения крестьянского быта»2 направлять воинские части для подавления крестьянских волнений в те или иные губернии в соответствии с ведомостью, приложенной к предписаниям.

12 февраля управляющий Военным министерством Д. А. Милютин довел до сведения Министерства внутренних дел о сделанных распоряжениях, а также препроводил ему четыре ведомости под литерами А, Б, В и Г, в которых излагалось указанное выше расписание войск3.

Правительство не только опасалось крестьянских восстаний, но не исключало возможности революционного взрыва и в самом Петербурге. Свидетельством этого являются детально разработанные меры для подавления восстания в столице, содержащиеся в одном из дел, хранящихся в Центральном военно-историческом архиве4. В этом деле, озаглавленном «Вызов войск на случай беспорядков», имеются заранее заготовленные и подписанные с.-петербургским генерал-губернатором Игнатьевым предписания ряду представителей как высшей административной власти, так и военного командования, которые должны были быть немедленно разосланы в случае начала восстания.

1 ЦГВИА, ф. Канцелярии Департамента Генерального штаба, № 38, оп. 18/272, св. 651, д. 175, ч. I, л. 26.

2 Т а м же.

3 См. публикацию «О правительственных мерах для подавления народных волнений в период отмены крепостного права». «Исторический архив», 1957, № 1, стр. 151 —193.

4 ЦГВИА, ф. А. А. Суворова, д. 10.

В заготовленном также заблаговременно распоряжении управляющему канцелярией с.-петербургского губернатора говорилось следующее: «Вследствие возникшего в столице беспорядка... возлагаю на личную ответственность Вашу следующее: 1) немедленно... разослать по адресам с несколькими самыми надежными посланными... конверты, при сем влагаемые, которому сдать под заготовленные расписки, к каждому конверту приложенные. Тотчас каждый конверт вскрыть, означить на бумаге год, месяц и число и внимательно запечатать, чтобы не смешивать, имея в виду важность не только ошибки, но и каждой минуты промедления, отпусков сохранять не должно»1. Далее следовало изложение задач, возлагавшихся на отдельных должностных лиц управления (адъютантов, чиновников особых поручений) в связи с возможными событиями.

Все эти предписания имели совершенно стереотипное начало: «По случаю возникшего в столице беспорядка, к прекращению коего принять должны меры государь император высочайше повелеть соизволил»2. Далее указывалось на задачи, которые возлагались на то или иное начальствующее лицо. Так, командиру Гвардейского корпуса предлагалось: «1) Принять безотлагательно надлежащие меры к восстановлению общественного спокойствия. 2) Собрать на сборные места войска, составляющие гарнизон столицы на точном основании диспозиции, одобренной его величеством»3.

Эта диспозиция предусматривала в первую очередь оборону Зимнего дворца и охрану важнейших правительственных учреждений, железной дороги, телефонной станции и т. д.

Так, на площади Зимнего дворца должны были быть сосредоточены 4 батальона пехоты, 24 орудия и б'/г эскадронов кавалерии4. «Батальон л.-гв. Преображенского полка,— указывалось в предписании с.-петербургскому коменданту,— строится в колонну на главном большом дворе. Одна рота сего батальона располагается в главных воротах, против монументов. В воротах

1 ЦГВИА, ф. А. А. Суворова, д. 10, л 4.! Там ж е, л. 9.! Там ж е, л. 61.

'Там же, л. 33.

ставятся два первых прибывших орудия гвардейской пешей артиллерии»1.

Далее излагалась диспозиция лейб-гвардии Семеновского полка, отдельные подразделения которого должны были занять подъезды дворца и Эрмитажа. Командование этими войсками возлагалось на командира первой пехотной гвардейской дивизии. Общее руководство войсками поручалось командиру Гвардейского корпуса. Согласно «Распоряжению по войскам на случай тревоги»2 всего должно быть сосредоточено на сборных пунктах (помимо войск, долженствовавших прибыть из Царского Села) 197г батальонов пехоты, 5 батарей полевой артиллерии и 17 эскадронов кавалерии. «Все отряды.,—указывалось в расписании,—придя на сборные пункты, строятся в предположении, что опорный пункт их на Дворцовой площади»3.

Предписания начальствующим лицам содержали в себе ряд указаний, которые должны были обеспечить подавление восстания. Так, шефу жандармов предписывалось «...задерживать всех подозрительных людей и никого не впускать ни в город, ни из города без особых мер предосторожности... Поезда железных дорог, ожидаемые в столицу, останавливать на последних перед оною станциях, те же поезда, которые отсюда назначены будут к отправлению, задерживать по возможности»4.

Синод также принимал меры к предотвращению крестьянских выступлений.

Еще в ноябре 1860 г. председатель Редакционных комиссий граф В. П. Панин обратился с конфиденциальным письмом к обер-прокурору Синода графу А. П. Толстому по вопросу использования духовенства в целях предотвращения волнений в период обнародования «Положения об улучшении быта помещичьих крестьян».

«...Я имею честь,— писал он,— обратиться к вашему сиятельству, не угодно ли будет сообразить, до какой степени было бы полезно вменить в обязанность через епархиальное начальство приходским по губерниям священникам, чтобы они, не давая поручению вида исполнения предписания начальства..., при каждом удоб-

1 ЦГВИА, ф. А. А. Суворова, д. 10, л. 48.

2 Там же, л. 31—42. 5 Там же, л. 38.

4 Т а м ж е, л. 9.

ном случае внушали бы крестьянам, чтобы они и впредь усердно и постоянно исполняли свои обязанности в отношении к государю и установленным от него властям, объясняя при том, что дарованные крестьянам права и льготы упрочат их благоденствие лишь при постоянном их трудолюбии, нравственном подчинении и точном исполнении облегченных повинностей в отношении к владельцам земли...»1. Далее гр. Панин указывал на необходимость приходским священникам обратить внимание на церковнослужителей, т. е. на причт, чрезвычайно близкий к крестьянской среде.

В соответствии с указаниями, содержащимися в этом письме, 17 февраля 1861 г. было направлено из Синода циркулярное предписание во все епархии. Текст этого циркуляра был составлен московским митрополитом Филаретом Дроздовым и лишь несколько сокращен и отредактирован в канцелярии Синода.

Священникам рекомендовалось как в церковных поучениях, так и в специальных беседах разъяснять крестьянам необходимость добросовестного исполнения ими обязанностей по отношению к помещикам. Вместе с тем они должны были поучать крестьян, что в случае каких-либо недоразумений с помещиками они добивались бы «...защиты и облегчения... законным путем, не распространяя беспокойства в обществе и с терпением ожидали от начальства надлежащих распоряжений и действий правосудия»2. Далее в циркуляре подчеркивалось, что данное правительственное указание должно сохраняться в тайне, а священники должны «учить прихожан сколько благочестию, столько же и добрым делам, как в нравственном, так и в гражданском отношении»3.

В отдельных губерниях архиереями были составлены специальные «поучения», которые предлагалось произнести священникам до и после опубликования манифеста. Так, в специальном «поучении», составленном вологодским епископом Христофором и призванном обеспечить спокойствие среди крестьян в связи с ожидани-

1 ЦГИА, ф. Канцелярии обер-прокурора св. Синода, оп 30, д. 278, 1860, л. 2.

2 Т а м ж е, л. 33. Это предписание опубликовано в журнале «Киевская старина», 1901, № 3, отд. 11.

3 Т а м ж е.

ем ими воли и подготовить их к ознакомлению с манифестом, говорилось: «Одни только люди недобрые, т. е. возмутительные, могут сеять злые слухи, что де пришла воля царская, да не сказывают... Ждите его воли, а когда придет, то с благодарностью примите все его распоряжения об вас. Не нам устава писать, сами знаете. Нам господь бог велел повиноваться царю, как Божией воле над нами, тогда мы и православные, тогда я христиане, тогда и церковь наша мать и бог наш отец».

В целях успешной реализации циркулярного предписания обер-прокурора Синода вологодский архипастырь, разрабатывая меры для предотвращения крестьянских выступлений, пытался даже координировать свои действия с местными жандармскими органами. Это трогательное единение нашло свое выражение в ряде секретных совещаний главы епархии со штаб-офицером корпуса жандармов, о чем он не преминул довести до сведения обер-прокурора2.

Не лишено интереса также и послание архиепископа Полоцкого и Витебского Василия к духовенству по поводу циркулярного предписания Синода: «Постарайтесь внушить и уяснить им (крестьянам.— П. 3.) истинное евангельское и единственное здравое и законное понятие о свободе человеческой, то, что в высшем своем проявлении она равносильна необходимости и полнейшему подчинению божественным и гражданским законам, что она состоит в исполнении требований человеческой природы и общественного порядка, а не требований плоти и страстей»3. Все это достаточно убедительно характеризует служебную роль церкви, которая была по существу одним из органов правительственной власти, призванных обеспечивать интересы самодержавного государства.

Вопрос о времени опубликования «Положений 19 февраля» был решен правительством в начале этого же месяца. 12 февраля, т. е. за неделю до окончательного их

1 ЦГИА, ф. Земского отдела Мин. вн. д. 1-е делопроизводство, д. 20, 1861, л. 181—182.

2 ЦГИА, ф. Канцелярии Синода, оп. 142, д. 381, 1861, л. 1—2.

3 ЦГИА, ф. Канцелярии обер-прокурора св. Синода, оп. 30, д. 278, 1860, л. 86.

утверждения, министр внутренних дел Ланской сообщил I в секретной телеграмме всем губернаторам об опубликовании «Положений» великим постом (который в 1861 г. I наступил 6 марта). Основная причина подобного решения заключалась, на наш взгляд, в стремлении правительства обнародовать «Положения 19 февраля» в наиболее благоприятный для себя период времени. Этим временем являлся наступавший вскоре после утверждения «Положений» великий пост, когда недовольство крестьянства реформой (неизбежность чего прекрасно понимало правительство) могло быть в некоторой степени парализовано, так как в условиях непосредственной подготовки к «отпущению грехов», т. е. к исповеди, верующие должны были особенно тщательно выполнять нормы христианского поведения. Эта норма поведения требовала в первую очередь повиновения «властям предержащим», а также христианского «долготерпения». Таким образом, установление срока обнародования «Положений» на период великого поста лишний раз подчеркивало служебную роль церкви, являвшейся, особенно после создания Петром Великим Синода, одним из управлений государственного аппарата.

Жажда народа как можно скорее ознакомиться с «дарованной ему волей» была чрезвычайно велика. Общая молва утверждала, что обнародование манифеста произойдет 19 февраля, в день восшествия на престол Александра II. Эти слухи достигли таких размеров, что 17 февраля петербургский военный генерал-губернатор принужден был опубликовать в газетах специальное извещение о том, что «19 февраля никаких правительственных распоряжений по крестьянскому делу обнародовано не будет»1. Стремление к воле было так велико, что 19 февраля, как указывается в одном перлюстрирован- || ном письме (из Москвы), крестьяне подмосковного села Архангельское избили в церкви во время обедни священника за то, что он «не объявляет им вольной»2.

Правительство и Александр II находились 19 февраля в величайшем страхе, опасаясь народного восстания.

1 «Северная пчела» № 39 от 17 февраля 1861 г.

2 ЦГАОР, ф. Ill отделения, Секретный архив, оп. 3, д. 2104, л. 7.

Как рассказывает в своей записке «Ночь с 18 на 19 февраля 1861 года» один из корреспондентов «Колокола», отставной чиновник Э- П. Перцов, в Петербурге в этот день были приняты чрезвычайные меры. Войскам выдали боевые патроны, офицерам было запрещено отлучаться из казарм. С наступлением сумерек 18 февраля были установлены военные патрули, особенно в тех частях города, где жили мастеровые и рабочие. Во внутренних двориках Зимнего дворца были расставлены команды солдат, которым раздали по 6 боевых патронов. Кроме того, в каждый съезжий дом (полицейский участок) была введена рота солдат, командиру которой было предложено выполнять все указания полицейского начальства. Полиция созвала всех дворников и приказала им наблюдать, чтобы ни внутри двора, ни на улице перед домом не собиралось более трех человек и «...чтобы они подслушивали, не говорит ли кто об освобождении помещичьих крестьян, а также и присматривались бы, не окажется ли у кого гостей более трех человек, хотя бы за карточным столом, и обо всем этом немедленно давали бы знать надзирателю своего квартала»1. Кроме того, как утверждает Перцов, в каждый съезжий дом было привезено по нескольку возов розог.

Все рассказанное Перцовым находит свое подтверждение в записи самого Александра II в его памятной книжке, а также в дневнике П. А. Валуева. В памятной книжке царя за этот день содержится следующая фраза: «День совершенно] спок[ойно], несмотря на все опасения. Особ[ые] меры предосторожности] по войск[ам] и полиц[ии]»2. В дневнике Валуева за 20 февраля находим следующую запись: «...здесь были приняты вчера странные меры. Не только комплектовали войска или часть войск в казармах и командировали по полувзводу в каждую полицейскую часть, но роздали боевые патроны и держали наготове артиллерию; кроме того, оба Адлерберга (министр императорского двора и его сын.—П.З.) и кн. Долгоруков будто бы оба ночевали во дворце и... имели готовых лошадей для государя! Придворная прислуга даже рассказывает, будто бы государь не ночевал

1 «Красный архив», 1926, т. 3 (16), стр. 127.

2 ЦГАОР, ф. Александра II, д. 49. Запись 19 февраля 1861 г,

в своих апартаментах, но перешел на ночь на половину вел. кн. Ольги Николаевны (его сестры.— Я. З.)»1.

Подобный же панический страх испытывало и поместное дворянство. По мере того как близилась к концу подготовка реформы, этот страх приобретал все большие и большие размеры. «...Наиболее трусливые помещики, — рассказывает Скабичевский,— в паническом страхе стекались в города, а то бежали и за границу»2.

* * *

Обнародование «Положений 19 февраля» производилось по всей России, как и было заранее намечено, в период великого поста с 7 марта (Владимир) по 2 апреля (Кишинев). Исключение представляют лишь Петербург и Москва, где это произошло в последний день масляной недели, в так называемое «прощеное воскресенье», 5 марта. Объявление населению о «дарованной крестьянам воле» производилось путем чтения манифеста, в котором излагалось основное содержание реформы.

Этот манифест, автором которого был известный крепостник московский митрополит Филарет Дроздов, ставил своей задачей разъяснить «справедливость» реформы, подчеркивая при этом, что дворянство пошло на «серьезные жертвы» во время «блага» крестьян. «...Крепостные люди,— говорилось в манифесте,— при открывающейся для новой будущности поймут и с благодарностью примут важное пожертвование, сделанное благородным дворянством для улучшения их быта»3.

Основная мысль, которая проводилась в манифесте, заключалась в стремлении доказать, что уплата кре-

1 «Дневник П. А. Валуева», т. I. M., 1961, стр. 72—73. Сообщение Валуева о подготовленных лошадях для бегства Александра II находит свое подтверждение. Так,- в заготовленном на случай восстания в Петербурге предписании военного губернатора на имя дежурного офицера на Главной конюшне указывалось, «чтобы немедленно по получении сего была отправлена для него верховая лошадь к комендантскому подъезду Зимнего дворца и другая заводная на случай надобности». См.: П. А. 3айончковский. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1958, стр. 55.

2 А. М. Скабичевский. Литературные воспоминания. М., 1928, стр. 141.

3 ПСЗ, собр. 2, т. XXXVI, № 36650.

стьянами повинностей за пользование их собственной землей в пользу помещиков вполне справедлива. Для подтверждения этого аргумента Филарет счел необходимым сослаться на религию, в частности на авторитет апостола Павла. «Некоторые,— говорилось в манифесте,— думали о свободе и забывали об обязанностях. Но общий здравый смысл не поколебался в том убеждении, что и, по естественному рассуждению, свободно пользующийся благами общества взаимно должен служить благу общества исполнением некоторых обязанностей и по закону христианскому всякая душа должна повиноваться властям предержащим... воздавать всем должное и в особенности кому должно: урок, дань, страх, честь... что законно приобретенные помещиками права не могут быть взяты от них без приличного вознаграждения или добровольной уступки, что было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещика землею и не нести за сие соответственной повинности»1.

Таким образом, задача манифеста заключалась в доказательстве того, что ограбление крестьян является актом «величайшей справедливости», вследствие чего они безропотно должны выполнять свои повинности помещику.

Известный общественный деятель либерального направления Ю. Ф. Самарин в своем письме к тульскому помещику князю Черкасскому именно так и оценивал значение манифеста.

Критикуя с либеральных позиций манифест, от которого, по его словам, «веет скорбью по крепостному праву», он вместе с тем указывал, что если бы он был написан иначе, то едва ли «народ легко перешел на барщину, хотя и облегченную»2.

Решение обнародовать манифест в Петербурге и Москве 5 марта было принято внезапно. Даже III отделение не было заранее уведомлено о намерении царя.

В очередном донесении по поводу обнародования манифеста в Петербурге, хранящемся в секретном архиве III отделения, говорится, что это «совершилось совер-

1 ПСЗ, собр. 2, т. XXXVI, № 36650.

2 Отдел рукописей ГБЛ, ф. Самариных, д. 39/2. Копия письма от 23 марта 1861 г., л. 3.

шенно неожиданно»1. Действительно, только накануне, 4 марта, решение об обнародовании манифеста стало известно весьма близким кс двору лицам. Так, Валуев 4 марта заносит в свой дневник: «Завтра манифест об отмене крепостного состояния читается в здешних и в московских церквах»2,

О внезапности этой меры достаточно убедительно свидетельствует донесение шефу жандармов Долгорукову жандармского подполковника Воейкова 3-го из Москвы. «В дополнение отправленной к Вашему Сиятельству телеграмме,— писал он 6 марта,— имею честь почтительнейше донести, что внезапным объявлением высочайшего манифеста все жители столицы чрезвычайно были удивлены... По сему случаю к ген.-майору Потапову3 4 сего марта в 11 часов вечера съехались полицмейстеры и частные приставы за получением приказаний»4.

Бесспорно, что в Москве распоряжение об обнародовании манифеста было получено не ранее 4 марта. По-видимому, стремление Александра II опубликовать манифест в столицах неожиданно и заставило -его избрать для обнародования такой день, когда меньше всего можно было этого ожидать, т. е. «прощеное воскресенье».

Обнародование манифеста вызывало большой страх у правительства и дворянства, в силу чего был принят ряд специальных мер.

Как рассказывает Э. Перцов в цитированной выше записке «5 марта», в этот день были осуществлены те же меры, что и 19 февраля. «Повторились,— пишет он,— те же усиленные военные патрули, расстановка солдат с заряженными ружьями в съезжих домах и двориках Зимнего дворца, заряжение пушек, запрещение офицерам отлучаться от команд и из квартир, невпуск в город и невыпуск в Шлиссельбургскую заставу и т. д.»5.

По линии III отделения были также приняты меры.

Так, в цитированном нами выше агентурном доне-

1 ЦГАОР, ф. III отделения, Секретный архив, оп. 3, д. 2044, л. 11.

2 «Дневник П. А. Валуева», т. I, стр. 79.

3 Потапов являлся московским обер-полицмейстером.

4 ЦГАОР, ф. III отделения, IV экспедиция, д. 215, 1861, л. 3. 6 «Красный архив», 1926, т. 3 (16), стр. 149.

сении в III отделение об обнародовании манифеста в Петербурге указывалось, что «...всем агентам приказано было находиться у обедни в разных церквах, а немедленно после обедни — на Дворцовой площади, близ Сенатской типографии [и] на Сенкой...»1. Как рассказывает автор воспоминаний «Из памятных заметок старого гвардейца», «накануне (т. е. 4 марта.— П. 3.) во все полки разослана была печатная инструкция от с.-петербургского генерал-губернатора с подробным обозначением, в какие именно части города отряжать солдат и как им поступать при первых признаках уличного смятения»2. Атмосфера во дворце была в этот день весьма тревожна. Тот же автор, будучи 5 марта как свитский генерал дежурным во дворце, достаточно ярко характеризует эту обстановку: «Лица, собравшиеся туда (в Зимний дворец.— П. 3.), в ожидании государева выхода были очевидно неспокойны. Послышался какой-то глухой гул, как бы выстрел. Генерал-губернатор посылает узнать, что такое, и ему докладывают, что это глыба снега скинута с дворцовой крыши... Через несколько времени послышался колокольный звон; опять опрометью скачет фельдъегерь и, возвратившись, докладывает, что звонили у Исаакия по поводу похорон какого-то священника»3.

Мы не располагаем, к сожалению, данными о мерах, принятых ген.-губернатором Тучковым и обер-полицмейстером Потаповым 5 марта, так как ни в фонде московского генерал-губернатора, ни в фонде обер-полицмейстера не сохранилось материалов, связанных с обнародованием манифеста в Москве. Как утверждает автор «Материалов" для истории упразднения крепостного состояния помещичьих крестьян...», по Москве 5 марта «..ходили по улицам и даже по трактирам патрули кон-

1 ЦГАОР, ф. III отделения, Секретный архив, оп. 3, д. 2044, л. 11.

2 «Русский архив», кн. 1, 1892, стр. 139. В силу этого нельзя согласиться с автором «Материалов для истории упразднения крепостного состояния помещичьих крестьян в России в царствование императора Александра II», утверждавшим, что «к сохранению спокойствия в столице, по-видимому, ко всеобщему удивлению, не принято никаких особенных мер» (вып. IV, стр. 190).

3 «Русский архив», кн. 1, 1892, стр. 139—140.

П*

ные и пешие с заряженными ружьями, обнаженными саблями»1.

Характеризуя обстановку во время опубликования манифеста в Москве, некий Новиков в перлюстрированном письме своему знакомому А. Н. Бахметьеву в Саранск писал: «Выбор минуты для объявления был счастлив, как нельзя более: наплыва рабочих не бывает в это время в Москве. Расчет на неожиданность и внезапность также отлично удался... Ловкость исполнителей так изумительна, что, казалось, сама тайна была заодно с ними...»2.

По единодушным свидетельствам современников, повсеместно крестьяне встретили объявление «воли» нерадостно, царили всеобщее уныние, разочарование.

Даже Валуев, говоря об обнародовании манифеста в Петербурге, принужден был 5 марта отметить, что «он не произвел сильного впечатления в народе и по содержанию своему даже не мог произвести этого впечатления. Воображение слышавших и читавших преимущественно остановилось на двухгодичном сроке, определенном для окончательного введения в действие уставных грамот и окончательного освобождения дворовых. «Так еще два года!» или «Так только через два года!»— слышалось большей частью и в церквах, и на улицах»3.

Один из современников, сельский священник, в своих воспоминаниях приводит интересный рассказ о реагировании крестьян на чтение манифеста. «Перекрестившись,— пишет он,— священник начал читать. Как только прочел он слова манифеста: «Добрые отношения помещиков к крестьянам ослабевали и открывался путь к произволу...», народ зашумел... Исправник обратился к народу, тихо и протяжно сказал «тс!» Все разом умолкли. Священник прочел: «Самому дворянству предоставили мы, по собственному вызову его, составить предположение о новом устройстве быта крестьян...» Народ загудел опять. Исправник остановил опять. При словах «...Помещики, сохраняя право собственности на

1 «Материалы для истории упразднения крепостного состояния помещичьих крестьян в России в царствование императора Александра II», ч. III, вып. 6. Берлин, 1862, стр. 190.

2 ЦГАОР, ф. III отделения, Секретный архив, оп. 3, д. 2104, л. 5,

3 «Дневник П. А. Валуева», т. I, стр. 80.

все принадлежащие им земли, предоставляют крестьянам за установленные повинности... усадебную оседлость»...крестьяне зашумели опять. Исправник опять остановил их. Когда прочтено было: «Пользуясь сим поземельным наделом, крестьяне за сие обязаны исполнять в пользу помещиков определенные в «Положении» повинности...», крестьяне, видимо, были огорчены и повесили головы. Один из стоявших впереди крестьян сказал вслух: «Да какая же это воля?» Но становой пристав дернул его за рукав, и он замолчал. Когда прочтено было: «Как новое устройство... не может быть произведено вдруг и потребуется для сего время, примерно не менее двух лет...», народ зашумел опять. А этот же крестьянин...сказал: «Да господа-то, в два-то года-то, все животы наши вымотают». Но порядок опять тотчас же был восстановлен. Священник прочел: «До истечения сего срока крестьянам и дворовым людям пребывать в прежнем повиновении помещикам и беспрекословно исполнять прежние их обязанности...» Крестьяне зашумели не на шутку. Поднялся ропот и крик до того, что священник должен был остановиться чтением»1.

Приведенный рассказ чрезвычайно характерен. «Манифесту никто не обрадовался,— пишет в своем дневнике сельский конторщик из Владимирской губернии.— От крестьян ни слова, ни звука радости. Народ понял одно: оставаться ему, дескать, два года крепостным, да и шабаш, а льгот никаких нет. Снова уныло повесил он голову... Мне тяжело»2.

Об этом же сообщает из Самарской губернии Ю. Ф. Самарин в своем письме к Черкасскому от 23/III 1861 г. «Манифест,— пишет он,— нигде не произвел сильного впечатления... Больше всего выдалась тема, [что] в течение двух лет все остается по-старому. В толпе слышались отзывы: «Ну, не того мы ждали, не за что и благодарить, нас надули» и т. п.»3.

Все это достаточно убедительно свидетельствовало о настроениях крестьян, об их отношении к «дарованной воле».

1 «Русская старина», 1880, № 1, стр. 42—44.

2 Из дневника и частного письма сельского конторщика. «Русский архив», 1897, № 9, стр. 134.

8 Отдел рукописей ГБЛ, ф. Самариных, д. 3372.

* * *

Обнародование «Положений» сразу же вызвало мощный подъем крестьянского движения. Сохраняя наивную веру в царя, крестьяне отказывались верить в подлинность манифеста и «Положений», утверждая, что царь дал «настоящую волю», а дворянство и чиновники либо ее подменили, либо истолковывают в своих корыстных интересах. Среди крестьян появились люди, пытавшиеся толковать «Положения» с точки зрения крестьянских интересов.

Крестьянское движение на первых порах проявилось главным образом в отказе от выполнения барщины и уплаты оброка. Объективно оно означало борьбу за ликвидацию феодально-крепостнических отношений. Уже в марте, по далеко не полным данным Министерства внутренних дел, волнения крестьян происходили в 7 губерниях: Волынской, Черниговской, Могилевской, Гродненской, Витебской, Ковенской и Петербургской1. В течение апреля, по этим же данным, «случаи неисполнения и сопротивления крестьян закону» имели место в 28 губерниях, в мае — в 32. Это был период наибольшего подъема крестьянского движения. Как указывал П. А. Валуев в своей записке «О положении крестьянского дела в начале сентября 1861 года», «промежуток времени между обнародованием Положений и введением в действие мировых посредников (т. е. с марта по начало июня.— П. 3.) был самым критическим моментом дела»2.

Для того чтобы представить себе тот размах, который приняло движение в этот период, необходимо остановиться на вопросе о количестве войск, привлекавшихся к подавлению крестьянских волнений, на основе обработки нами данных Департамента Генерального штаба, состоящих из донесений в Военное министерство как командиров частей и соединений, так и местной администрации3. Помимо войск внутренней стражи — гу-

1 Все данные о крестьянском движении заимствованы из еженедельных докладов царю министра внутренних дел («Отмена крепостного права». М.—Л., 1950, стр. 10—39).

2 ЦГИА, ф. Департамента общих дел Мин. вн. д., оп. 241, д. 185, л. 2

3 ЦГВИА, ф. Департамента Генерального штаба, № 38, оп. 18/272, св. 651, д. 175, ч. I—III.

Цбернских батальонов, уездных инвалидных команд, $с марта по конец мая, т. е. в течение двух месяцев, в подавлении крестьянского движения принимали участие подразделения 64 пехотных, 16 кавалерийских полков и 7 отдельных батальонов. На основе этих данных, непосредственно участвовали в подавлении крестьянского движения 422 роты пехоты, 38 ¹/₂ эскадронов кавалерии и 3 сотни казаков. Несмотря на эту весьма внушительную цифру, составлявшую существенную часть общего количества полевых войск, она является далеко не полной. По-видимому, часть донесений либо вовсе не сохранилась, либо она отложилась в других фондах, так как они писались на имя разных лиц: императора, военного министра, генерал-квартирмейстера1.

Наибольший размах весной 1861 г. крестьянское движение получило в Казанской, Пензенской, Тамбовской, Саратовской, Черниговской, Виленской, Ковенской и Смоленской губерниях.

В первой половине апреля крупное выступление крестьян произошло в селе Бездне Спасского уезда Казанской губернии. В этом выступлении чрезвычайно ярко обнаруживаются стремления и чаяния крестьянства — жажда подлинной воли, которая в их сознании неразрывно связывалась с правом на землю. В начале апреля в селе Бездна один из местных жителей, Антон Петров, начал толковать «Положения» в духе крестьянских чаяний. Как утверждал Петров, крестьяне согласно «Положениям» получали немедленно волю и не должны были выполнять по отношению к помещикам никаких повинностей. Почти вся помещичья земля должна также принадлежать крестьянству,— «помещику земли — горы да долы, овраги да дороги и песок да камыш, лесу им ни прута. Переступит он шаг со своей земли — гони добрым словом, не послушался — секи ему голову, получишь от царя награду»2.

Агитация Антона Петрова имела огромный успех и получила широкое распространение. Крестьяне различных деревень стекались в Бездну, чтобы услышать о «настоящей воле». В бездненских волнениях принимали

1 См: П. А. Зайончковский. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г., стр. 130—131.

2 «Крестьянское движение в 1861 г. после отмены крепостного права», ч. I—П. М-—Л., 1949, стр. 63.

участие крестьяне 75 населенных пунктов Спасского уезда. Среди крестьян наблюдались массовые отказы от выполнения барщины, распространялись разговоры о необходимости расправиться с дворянами.

События в Бездне вызвали огромное беспокойство и растерянность местных властей.

В Бездну направился свитский генерал-майор граф Апраксин с войсками для подавления волнения.

Как сообщал казанский военный губернатор Козля-нинов в своем донесении министру внутренних дел, по приказанию Апраксина к Бездне было двинуто 12 рот пехоты с двумя трехфунтовыми орудиями1.

11 апреля граф Апраксин прибыл в Бездну и потребовал выдачи Антона Петрова. Однако и его увещевания не принесли никаких результатов. На другой день, 12 апреля, граф Апраксин снова вернулся в Бездну с двумя ротами резервного батальона Тарутинского пехотного полка и повторил свое требование. Как указывал Апраксин в своем рапорте царю, к этому времени в Бездне собралось около 4 тыс. крестьян, среди которых были и приехавшие из Самарской и Симбирской губерний2. Не достигнув своей цели, Апраксин отдал приказ о расстреле безоружной толпы. Крестьяне держались стойко, и только после нескольких залпов толпа дрогнула, а Антон Петров вышел к войску, неся на своей голове «Положения». По сообщению спасского исправника, общее количество убитых составляло 61 человек, умерших от ран — 41 и раненых — 71 человек.

Как рассказывает в своих воспоминаниях адъютант казанского военного губернатора поручик Половцов, «по счету доктора, приехавшего на другой день из Казани и лечившего пострадавших в течение с лишком двух месяцев, всех жертв было более 350 человек»3. Однако число жертв не могло быть определено точно и лечащим врачом, так как, разойдясь по домам, далеко не все крестьяне обращались к врачебной помощи, боясь обвинения их в причастности к бездненским событиям.

1 ЦГИА, ф. Канцелярии министра внутренних дел, оп. 1,д. 6, 1861, л. 7.

2 По данным Козлянинова, приведенным им в цитированном выше донесении министру внутренних дел, число крестьян, собравшихся в Бездне, достигало 8000 человек.

3 «Исторический вестник», 1907, № 11, стр. 475.

Эта расправа, учиненная Апраксиным, была настолько дикой и к тому же лишенной каких-либо оснований, что встретила порицание даже со стороны губернатора Козлянинова. В своем донесении от 22 апреля министру внутренних дел Ланскому он, осуждая поступок Апраксина, писал: «...самое, дурное последствие его (поступка Апраксина.— П. 3.) состоит в том, что числом жертв он вызвал здесь негодование многих, тем более что, кроме непреклонного упорства в ложном толковании и невыдаче Петрова, крестьяне не буйствовали, ни вреда сделать никому не успели и были 12 числа совершенно безоружны»1.

По приговору военного суда Антон Петров был расстрелян, а большое количество крестьян было наказано розгами и сослано.

События в Бездне оказали большое влияние на рост крестьянских волнений не только в Казанской губернии, но и на всем Среднем Поволжье. Бездненские события характеризовали собой силу и слабость крестьянского движения. Они продемонстрировали неудержимое стремление крестьян к борьбе за волю и землю, что и определило массовость движения. Вместе с тем обнаружилась стихийность и неорганизованность этого движения, его царистский характер, вера крестьян в «доброго» царя.