О границах применения медиации в современной Индии

 

Изнасилование — 4-е по распространенности преступление против женщин в Индии. Позор, презрение, мгновенное опускание на самый низ социальной лестницы — вот набор последствий, ожидающий жертву. При этом количество осужденных за изнасилование сократилось вдвое (с 44,3% в 1973 г. до 26,4% в 2011 г.). В этих условиях эмоциональное состояние жертвы изнасилования (там. karpazhippu, «разрушение целомудрия, чистоты») —отчаяние (despair), гнев (anger) — не находит естественного выхода через удовлетворение от справедливого возмездия. Жертва ощущает себя непоправимо оскверненной, запачканной, разрушенной. Avanga enna keduthutaanga («Они осквернили (запачкали) меня») — так описывала свое состояние одна из малолетних жертв в интервью известной исследовательнице Н. Нагаранитхам. Часто жертву принуждают к браку с насильником. Еще чаще жертва остается со своей бедой наедине.

В последние 15 лет для таких преступлений нередко применялась процедура медиации — один из способов альтернативного разрешения конфликта по принципу ‘win–win’. Медиация, законодательно утвержденная в Индии в 1999 г., не является для страны чем-то абсолютно новым и имеет в качестве своих предшественников системы panchayat и lok adalat. Однако ее успешному распространению нередко мешают эмоции конфликтующих сторон, традиции социума и поведение медиаторов и судей.

Так, этим летом Высшим судом штата Тамилнад и Верховным судом Индии почти одновременно было принято два противоположных решения. Идея Мадрасского Высшего суда об исчерпании конфликта посредством медиации вызвала гнев и отчаяние жертвы —молодой девушки, родившей дочь в результате изнасилования, имевшего место в 2009 г. Она до сих пор мечтает о мести и расценила это решение как вопиющую снисходительность суда и общества к насильнику. Через несколько дней Верховный суд Индии принял решение (CA No.231 of 2015, July 1) о недопустимости применения медиации при изнасиловании, рассматривая сходный случай, имевший место в Мадхъя-Прадеше в 2008 г. Мадрасский Высший суд в этих условиях спешно отозвал предписание о медиации, однако архаичность судебных мотивировок судьи Верховного суда Дипака Мишры о принципиальной недопустимости какого бы то ни было примирения с разрушителями репутации женщины как ее «ценнейшей драгоценности» и осквернителями чистоты ее тела как «ее храма» вызвало в стране мощную по непримиримости и эмоциональному накалу общественную дискуссию — как в общенациональной прессе, так и в социальных сетях.

 

Глушкова И.П.,

Институт востоковедения РАН (Москва)

Отвращение (kiḷas).

Экскреционно-негодующая метафорика маратхских сантов

 

Отвращение считается одной из базовых эмоций с функцией самосохранения («неудержимый и мрачный бунт против угрозы»). Первичное отвращение выражается психической реакцией на всякого рода нечистоты; вторичное – моральной реакцией, соединенной с первичной («нечистое дело», «отвратительная личность»). Многие нравственные установки опираются на отвращение, и эта эмоция неизменно участвует в религиозном дискурсе, сопровождая теологические построения и «сосуществуя со священным, поскольку оно (отвращение. – И.Г.) его и устанавливает» [Юлия Кристева. «Силы ужаса: эссе об отвращении»].

Подобный прием с описанием разных видов экскреции, физиологически необходимых живому организму, нацелен на реакцию отторжения телесности в целях обретения духовной ясности. Известный в древнеиндийском инвентаре тропов как jugupsāślīl («отвращение [через] непристойность»), он был заимствован с употреблением высокой лексики поэтами-брахманами (Днянешвар, XIII в., Экнатх, XVI в.) и в упрощенном виде поэтами низкого социального статуса (Намдев, XIII–XIV в., Тукарам, XVII в.). В заботе о спокойствии души и чистоте помыслов маратхские бхакты усилили экспрессию приема использованием разговорного диалекта и создали отталкивающий женский образ – средоточие непрерывной экскреции и связанной с ней скверны.

Маратхское отвращение – kiḷas – пробуждается использованием экскреционной лексики: malmūtr[a], viṣṭhamūtr[a] «фекалии и моча»; srav–srāvan–sravṇe «истечение; выделение, секреция, моча, пот; изливаться, проливаться, выделяться»; rudhir, rajas «менструальная кровь», а также упоминанием анатомических органов, связанных с истечением секреции: navhī dvārе «все девять дверей» (два глаза, два уха, две ноздри, рот, анус, половой орган); udar «кишки, утроба»; jaṭhar «живот, нутро»; garbh «матка», yoṇī «женские гениталии». Негативные коннотации усиливает глубинное расположение этих органов – udarkuharī «в утробной расщелине»; jaṭharkuharī «в нутряной дыре», однако это не является препятствие для «ультразвукового» проникновения внутрь: «В расщелине материнской утробы / между слоями дерьма и мочи / лицо ничком девять месяцев / [плод] взращивается жаром нутра. // Калом облеплен со всех сторон, / черви, личинки в носу и во рту...» Устанавливая причинно-следственные связи, поэты добавляют описание совокупления родителей – mātṛpiatrāñcā sambhog, проникновение мужского семени в матку – jaṭharī retraktācā hoy saṃyog, муки рождения через отверстия, ассоциирующиеся с мочой и ежемесячной кровью и т.д.

Исчерпав анатомию и физиологию, поэты подвергают беспощадной травле главные источники скверны – garbhavatī, «носящую плод», и rajasval[ā], «истекающую менструальной кровью», предлагая эту метафористику для вызова вторичного отвращения, ведущего к тотальному отторжению отвратительного в целях духовного самосохранения.

 

Глушкова И.П.,

Институт востоковедения РАН (Москва)

 

Парадигматический вброс:

«религиозные чувства» в публичном пространстве Индии

 

В конце 2014 г. в Индии состоялась премьера 2,5-часового болливудского фильма с загадочным названием «ПиКей» («PK»), герой которого (Амир Хан) – пришелец из космоса – пытается «достучаться» до «земных», т.е. выставленных в культовых помещениях, богов, чтобы заручиться их поддержкой для возвращения в родную галактику. Своеобразное единение современного индийского социума проявилось в том, что «PK» посчитали оскорбительным все представленные на субконтиненте религии, вернее те, кто привык говорить от имени «миллионов» жителей страны, в последние годы самоопределяемой как «республика оскорбленных чувств». Это единодушие свидетельствует о том, что ставшая обыденной декларация об «оскорблении тех или иных (индусских / мусульманских / сикхских / буддистских и пр.) чувств» обрела статус парадигмы, т.е. вошла в «класс/формы некоторых единиц», которые принадлежат к одному уровню и вступают между собой в «парадигматические отношения»,

Мировое турне синдрома «оскорбленных религиозных чувств» отсчитывается с 1988 г., с момента наложения светским правительством Индийского национального конгресса запрета на «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, на несколько месяцев опередившего фетву аятоллы Хомейни. Предупредительная защита «исламской чувствительности» впоследствии сгенерировала множество аналогичных сюжетов, диапазон вариативности которых определяется принадлежностью актантов к той или иной конфессии (при неизбежном лидерстве индусов, представляющих 83% населения страны) и направленностью их протеста. что подхватывается, нагнетается, распространяется и тиражируется СМИ. Простота воспроизводства, отсутствие доказательной базы в отношении «чувствительности» вообще и «религиозной», в частности, и повторяемость предопределили успех этой парадигмы, становление которой подкреплялось и утверждалось различными акциями – от обращений в полицию с так называемыми первичными уведомительными сообщениями и подачи судебных исков до вандализма, террора и убийств.

Появление и стабилизация этой парадигмы, или «парадигматический вброс» в феномен современной религиозности, парадоксальным образом актуализируется античным и средневековым значением этого слова. Мыслители прошлого использовали глосс «парадигма» (от греч. «пример», «образец») для характеристики взаимоотношений духовного и реального миров – тем самым приходится констатировать, что не имеющая четких юридических и психологических координат формула «наши религиозные чувства оскорблены» превратилась если не в критерий собственно религиозности, то в ее мобилизационный ресурс, при котором количество «оскорбленности» духовного мира определяет качество его «реакции» на мир реальный.

 

Гордийчук Н.В.,

Федеральный институт медиации (Москва)