Становление судебной баллистики за рубежом.

 

В 1835 г. Генри Годдард, один из последних и самых прославленных боу-стрит-раннеров (сыщиков с Боу-стрит) — с них начиналась, как мы рассказывали, лондонская уголовная полиция,— изобличил убийцу.

На пуле, попавшей в потерпевшего, Годдард заметил странный выступ, и с этой «меченой» пулей в руках он отправился на поиски преступника. В мрачном жилище одного из подозреваемых Годдард обнаружил форму для литья свинцовых пуль, которая имела дефект — углубление, в точности совпадающее с выступом на пуле убийцы. Ошеломленный владелец формы сознался в убийстве.

У Годдарда не было ни малейшего намерения разрабатывать на этой основе какой-либо метод или систему. И все же то, что он проделал, представляло, вероятно, первую попытку найти убийцу, идя от смертоносной пули к оружию, из которого она была выпущена.

 

Через двадцать пять лет после удачи Годдарда, в 1860 г., в материалах дела, рассмотренного английским судом присяжных в Линкольне, упоминался другой пионер судебной баллистики. Но на этот раз помогла не пуля из тела убитого, а один из бумажных пыжей, распространенных в дни, когда ружья заряжались через дуло. Обожженные и пахнувшие серой остатки пыжа, сделанного из газетной бумаги, лежали возле тела убитого. И вот при обыске домов подозреваемых в квартире некоего Ричардсона полицейские натолкнулись на двуствольный пистолет. Один его ствол был пуст и покрыт копотью, второй же заряжен. Найденный в заряженном стволе пыж тоже был сделан из газетной бумаги, точнее из клочка лондонской «Таймс» за 27 марта 1854 г. Тогда наш пионер судебной баллистики обратился за помощью к издателю этой знаменитой газеты. Тот надел «свои самые сильные очки» и удостоверил, что пыж с места происшествия был изготовлен из номера газеты «Таймс» за то же число. Узнав об этом, Ричардсон так растерялся, что признался в убийстве. Но и это событие осталось лишь примером случайного успеха.

 

Должно было пройти еще около двадцати лет, чтобы снова произошло нечто подобное. В 1879 г. в Соединенных Штатах по обвинению в убийстве перед судом предстал человек по имени Маугон. Судьей по этому делу был, как отмечалось в газетных отчетах того времени, «человек с очень современными взглядами». У Маугона обнаружили пистолет и обвинили, что он сделал из него два роковых выстрела. Обвиняемый отчаянно уверял, что его оружие уже давным-давно не использовалось. Тогда судья велел позвать оружейника, чья мастерская находилась вблизи здания суда. Оружейник — бородатый исполин в рабочей робе — проверил на глаз ствол пистолета и, найдя его покрытым внутри плесенью и проржавевшим, присягнул, что из этого оружия как минимум уже восемнадцать месяцев не вылетало ни одной пули. Несомненно, что экспертам более позднего времени его вывод показался бы более чем смелым, но он спас жизнь подсудимому. Однако и здесь речь опять-таки шла об эпизодическом случае.

Тем не менее по обе стороны океана все чаще можно было услышать об оружейниках, привлекаемых судами в качестве «экспертов по стрельбе».

 

Прошло еще десять лет. Наконец весной 1889 г. этими вопросами занялся профессор судебной медицины Лионского университета Лакассань. Из тела убитого он извлек пулю и при ближайшем рассмотрении обнаружил на ней семь продольных полосок, или «бороздок». Пуля была того же калибра, что и револьвер, выкопанный из-под пола в доме одного из подозреваемых в убийстве, и, следовательно, могла быть выстрелена из этого револьвера. Но «могла» — не значит «обязательно была». Поэтому Лакассань с особым рвением занялся семью «бороздками».

В XIX в. со стволом огнестрельного оружия произошли значительные изменения. Было разработано нарезное оружие. Каждый фабрикант оружия разрабатывал свою конструкцию. Некоторые из них оснащали канал ствола пятью, другие — шестью нарезами. Одна ружейная модель отличалась от другой шириной нарезов и промежутков между ними. Различным было и число витков образуемой ими спирали внутри ствола.

Когда в 1889 г. профессор Лакассань рассматривал выпущенную убийцей пулю с семью бороздками, никто еще не имел надлежащего представления обо всех этих различиях. Лакассань пришел к выводу, что эти бороздки не что иное, как следы, оставленные па пуле нарезами, имеющимися в канале ствола револьвера. Когда чуть позже ему принесли револьверы нескольких подозреваемых лиц, он нашел среди них один с семью нарезами в стволе. Никогда прежде не приходилось ему встречать такой револьвер. На основании совпадения числа нарезов в канале ствола револьвера и числа бороздок на пуле владелец этого оружия был осужден как убийца. Ныне, по прошествии времени и с учетом накопленного опыта, можно лишь надеяться, что он и был в действительности убийцей. Ведь вполне могло быть, что какой-нибудь мелкий производитель оружия во Франции изготовил несколько револьверов с семью нарезами.

 

Прошло еще почти десять лет. В 1898 г. Пауль Езерих, берлинский химик, увлекавшийся криминалистической работой, был приглашен в качестве эксперта в суд маленького немецкого городка Нойруппин. Там ему вручили пулю, извлеченную из тела убитого, и револьвер подсудимого. Езерих выстрелил из этого револьвера и сфотографировал под микроскопом пулю, извлеченную из тела убитого, и пробную пулю. Если обе пули были выстрелены из одного и того же револьвера, рассуждал он, то, вероятно, обе они должны иметь на себе одинаковые отметины от канала ствола. При сравнении обеих фотографий Езерих отчетливо увидел очертания нарезов и промежутков между ними («полей»). Правда, ввиду его ограниченного опыта они показались ему «аномальными». Причем эта «аномалия» была одинакова хорошо видна на обеих пулях, что и оказалось решающим для вынесения обвинительного приговора. Но сфера интересов Езериха была слишком широкой, поэтому занимался он проблемами судебной баллистики сравнительно мало и все, чего он достиг в этой области, свелось лишь к нескольким намёткам.

 

Затем арена действий снова перемещается за океан, в штат Массачусетс, где Оливер Уэнделл Холмс, один из воистину выдающихся деятелей американской юстиции, в 1902 г. вершил суд над обвиняемым по имени Бест. О. У. Холмс знал кое-что о появляющихся научных новшествах в области криминалистики. Подобно своему коллеге, рассматривавшему дело Маугона, он разрешил в качестве экспертов пригласить оружейников, «разбирающихся в микроскопе». И снова речь шла о том, могла ли пуля, которой убит потерпевший, быть выстрелена из оружия, принадлежавшего подсудимому. Эксперт сделал то же, что в свое время Езерих: он выстрелил пробной пулей из пистолета Беста в корзину, полную хлопка, и извлек ее оттуда невредимой. Затем с помощью увеличительного стекла и микроскопа он сравнил пули на глазах у присяжных и пришел к заключению, что сразившая потерпевшего пуля могла быть выпущена из пистолета Беста.

 

Само собой вышло так, что европейские судебные медики, уже давно занимавшиеся изучением различных вопросов стрельбы, обратили внимание и на данный вопрос. Рихард Коккель, руководитель института судебной медицины Лейпцигского университета, занялся рассматриваемой проблемой в 1905 г. Он пропагандировал идею о снятии слепков с «пули преступления» и «пробной пули» при помощи пластинок из воска и цинковых белил. Причем он размягчал пластинки горячей водой и делал их более пригодными для снятия слепков. Пули же, наоборот, перед снятием слепков укладывались на лед. Такие оттиски казались Коккелю гораздо более точными, чем фотографии, дававшие искаженную картину вследствие округлости пуль.

 

Спустя почти десятилетие в судебной баллистике, что характерно для ее ранней истории, опять появилась новая фигура и снова сместилась арена ее главных событий. В декабре 1913 г. во французском журнале «Архивы уголовной антропологии и судебной медицины» громко заявил о себе профессор судебной медицины из Парижа Балтазар. По его словам, он обнаружил, что ударник любого огнестрельного оружия оставляет при стрельбе характерные следы на шляпке гильзы. Причем это касается не только ударника, но и патронного упора затвора, который удерживает патрон за донную часть в патроннике. Ведь донышко гильзы при выстреле с огромной силой давит на патронный упор затвора. Швы и иные существенные неровности патронного упора оставляют, как утверждал Балтазар, отчетливые оттиски на гильзе. Мало того, даже зацеп выбрасывателя, которые извлекает отстрелянные гильзы полуавтоматического оружия из патронного ствола, оставляет свои следы. Они различаются в зависимости от типа оружия. Однако поставленные Балтазаром опыты проводились не в столь широких масштабах, чтобы из них можно было сделать окончательные выводы.

 

В ночь с воскресенья 21 марта на понедельник 22 марта 1915 г. в поселке Уэст-Шелби, штат Нью-Йорк, были убиты два человека, фермер Фелпс и его экономка. Подозрение пало на работника убитого Стилоу, имевшего оружие 22 калибра. К тому моменту на сцене появился человек, с которым нам еще не раз придется встретиться,— один из самых знаменитых экспертов «собственной выпечки», которые в то время, и еще долго потом, именно в Соединенных Штатах использовали тягу людей к научной криминалистике. Это был «доктор» Альберт Гамильтон. Он подтвердил, обнаружив «царапину» на пуле, что она была выпущена из пистолета Стилоу. Суд приговорил его к смерти, один раз, в июле 1916 г., Стилоу уже сидел пристегнутым к электрическому стулу, когда сообщили о дальнейшей отсрочке казни. Директор тюрьмы не поверил в виновность Стилоу и предпринял ряд мер. Далее некто Кинг признался, причем добровольно, судье Джорджу Ларкину, что вместе со своим собутыльником 0'Конелом они убили и ограбили фермера Фелпса. Губернатор штата Нью-Йорк, узнав о случившемся, назначил в 1917 г. независимую комиссию, которой было поручено проверить дело в полном объеме. Во главе комиссии он поставил Джорджа Бонда, адвоката из Сиракуз, а Бонд выбрал себе в помощники чиновника службы генерального атторнея Нью-Йорка Чарлза Уэйта.

Пуля, сразившая Фелпса, и две пробные пули были направлены в Рочестер. Там на заводах знаменитой оптической компании «Боуш энд Ломб» работал видный специалист по прикладной оптике и микроскопии Макс Позер. Ему и поручили попытаться обнаружить ту самую царапину, которую якобы нашел Гамильтон на пулях, сразивших Фелпса. Если эта царапина, как утверждал Гамильтон, получилась от зазубрины у дула револьвера Стилоу, то она должна была оставить след и на пробных пулях. Позер приложил все усилия, но даже с помощью самых сильных линз ему не удалось обнаружить никакой царапины. Он не нашел ее ни на пуле, посланной убийцей, ни на пробных пулях. По всей вероятности, она была плодом фантазии Гамильтона.

Вслед за этим Позер сделал открытие, изобличавшее Гамильтона прямо-таки в преступном недомыслии. На пуле убийцы отпечатался след пяти нарезов и промежутков между ними в стволе револьвера убийцы. Револьвер Стилоу тоже имел пять нарезов, но они располагались равномерно и между ними были промежутки обычной ширины. На пуле же убийцы эти промежутки были необычайно широки — так широки, что на них умещались вместе два нареза и один промежуток нормальной ширины. К тому же револьвер убийцы имел фабричный дефект, а револьвер Стилоу — нет.

Для Уэйта это дело стало переломным. Он связал свою жизнь с баллистикой.

Чарлз Уэйт с 1920 г. собирает нужны точные данные о конструкции, времени изготовления, калибре, общем количестве выпущенного оружия каждого вида, о крутизне нарезов в канале ствола и промежутках между ними, а также о видах применяемых боеприпасов. «Смит и Вессон», Кольт и т.д. В 1922 г., после трехлетних трудов Уэйт располагал уже точной документацией обо всех видах оружия, выпущенного в Соединенных Штатах начиная с середины XIX в., за исключением некоторых изделий неизвестных оружейников из отдаленных мест или маленьких, давно закрытых фабрик.

В основе его собирательской деятельности лежала «несокрушимая убежденность» в том, что не существует такой модели огнестрельного оружия, которая бы совпадала с какой-либо другой моделью во всех подробностях! Подчас различия в размере нарезов и промежутков между ними были настолько мизерны, что лежали в пределах так называемых допусков, то есть тех отклонений, которые даже лучшие фирмы позволяли своим рабочим при условии соблюдения конструктивных размеров в целом. Но в таких случаях имелись четкие различия другого рода, в частности в крутизне нарезки ствола. Когда Уэйт приступал к обследованию пули, он с точностью до мельчайших долей миллиметра измерял в первую очередь калибр, а затем определял направление нарезки в канале ствола. Если речь, к примеру, шла о калибре 35 с левой нарезкой, то все оружие другого калибра или оружие такого же калибра, но с правой нарезкой исключалось. Затем Уэйт подсчитывал и измерял нарезы и промежутки между ними и довольно быстро определял соответствующую модель оружия, за исключением тех случаев, когда различия лежали в границах так называемого допуска. Однако и в этих случаях, если он замерял еще и крутизну нарезки, то обязательно находил «свое» оружие. К середине 1922 г. Уэйт был в состоянии в кратчайший срок сообщить органу дознания, передавшему ему на исследование пулю американского производства, была ли она выстрелена из кольта 35-го калибра модели «икс» или из винчестера модели «игрек». Его система действовала безотказно, даже если пуля убийцы разрывалась на отдельные части и полностью деформировалась. Но тут-то с Уэйтом и произошло то, что случилось и со многими другими пионерами криминалистики. Когда казалось, что он уже достиг цели, Уэйту пришлось пережить глубокое разочарование и убедиться, что на деле он еще очень далек от нее.

Осенью 1922 г. он посетил штаб-квартиру нью-йоркской полиции. Судьба пожелала, чтобы Уэйт попал туда как раз в тот момент, когда все огнестрельное оружие, которое было изъято в течение года в Нью-Йорке, должно было быть погружено в лодки и сброшено в открытый океан. Нью-йоркская полиция вела тогда яростную, но безнадежную борьбу с незаконным хранением оружия. В 1922 г. ею было обнаружено не менее 3 тыс. пистолетов, револьверов, пулеметов и винтовок. Рассмотрев это собрание оружия, Уэйт сделал ошеломившее его открытие: не менее двух третей оружия было произведено в Германии, Англии, Франции, Австрии, Бельгии и Испании. Большинство этих типов оружия было ему совершенно незнакомо.

Полный мрачных предчувствий, Уэйт поспешил в таможенное ведомство, где у него были друзья. Там он был поражен еще больше, когда узнал, что лишь в прошлом году через нью-йоркский порт было импортировано 559 тыс. единиц зарубежного огнестрельного оружия. В 1920 г. их число составляло 205 тыс. Больше всего было сбываемого по бросовым ценам испанского оружия, представлявшего собой зачастую плохие копии с американских моделей.

То, что он нашел людей, разделявших его идеи и готовых ради них на жертвы, было последней большой удачей в жизни Уайта. Первым среди них был Джон X. Фишер, физик, долгое время работавший в пробирной палате, но всегда интересовавшийся огнестрельным оружием. Второго звали Филипп О. Грейвелл. Еще будучи студентом Колумбийского университета, Грейвелл ночами занимался микроскопией и фотографией. Затем его страстью стала микрофотография. В ту пору Грейвеллу было сорок Пять лет. Лондонское микрофотографическое общество только что награ-дило его золотой медалью Барнарда. Услышав об идеях Уэйта, он, ни минуты не колеблясь, присоединился к нему. В итоге в Нью-Йорке возникло Бюро судебной баллистики — первое такого рода учреждение в мире.

В нем началась кипучая работа. Физик Фишер сконструировал геликсометр — разновидность медицинского цистоскопа. Если последний служил для того, чтобы вводить трубки и лампы в мочевой пузырь и почки для прямого наблюдения за состоянием этих органов, то геликсометр позволял проводить обследование ствола любого ружья или пистолета. Фишер сконструировал также измерительный микроскоп, линзы и шкалы которого позволяли измерять нарезы, промежутки между ними и крутизну нарезки с недостижимой прежде точностью. Грейвелл между тем обследовал и фотографировал тысячи пуль, выстреленных из различных экземпляров оружия одной и той же модели в тюки с хлопком. Он сравнивал их друг с другом, и в каждом случае пули, выстреленные из различных экземпляров оружия, обнаруживали собственные признаки, характерные только для них. Трудно было поверить, но неодинаковость станков и инструментов, степень их изношенности, царапины от вылетающих стальных стружек оставляли, оказывается, на стволе каждой единицы огнестрельного оружия свои характерные следы, которые не повторялись ни в каком другом стволе. Но был ли найден тот самый «отпечаток пальца» каждого отдельного экземпляра оружия на каждой выстреленной из него пуле?

Число проведенных наблюдений было еще недостаточно боль шим, чтобы окончательно сделать столь смелый вывод. Грейвелл не доверял в первую очередь человеческому мозгу. Пока он мог обследовать под микроскопом только одну пулю и должен был запечатлевать ее образ в своей памяти до того, как под микроскопом окажется пуля, взятая для сравнения, о подлинно научной точности исследования нечего было и говорить. Слишком много здесь зависело от способности к восприятию конкретного наблюдателя.

Неудовлетворенность такой ситуацией привела Грейвелла в конечном итоге к открытию, которое должно было дать судебной баллистике надежную опору.

Шел 1925 год, когда Грейвелл создал «сравнительный микроскоп» — инструмент, позволивший одновременно держать в поле зрения одного человека две пули при многократном их увеличении. Два микроскопа, под каждым из которых находилась одна из сравниваемых пуль, он соединил вместе посредством остроумно сконструированной оптики. Несовершенство человеческой памяти было преодолено. Грейвелл одновременно имел перед глазами две пули, расположенные вплотную друг к другу, и мог вращать их до тех пор, пока не убеждался окончательно в совпадении или же несовпадении их примет и характерных признаков.

Вот насколько продвинулось развитие судебной баллистики к тому моменту, когда Уэйт — уже отмеченный печатью близкой смерти — нашел третьего сотрудника. Ему суждено было поднять дело всей жизни Уэйта на такую высоту, которая впервые обеспечила Америке ведущее место в области криминалистической науки. Звали его Калвин Годдард.

Уже через несколько недель после начала своей работы в бюро Уэйта Годдард с подлинным мастерством пользовался сконструированным Грейвеллом сравнительным микроскопом. Пули, выстрелянные из десяти пистолетов одинаковой модели, изготовленных на одном и том же станке, он умел различать по их «характерным производственным особенностям» и всякий раз определял пистолет, из которого они были выпущены. Теперь не было больше никакого сомнения в том, что любое огнестрельное оружие оставляет на снарядах, выстреленных из него, помимо типичных примет своего калибра, крутизны нарезки и размера нарезов, и такие следы, которые, по существу, равнозначны «отпечатку пальца». Даже на дне гильз Годдард находил такие следы, которые не имели никакого отношения к особенностям ударника или патронного упора или выбрасывателя гильз, а были связаны с обработкой данной гильзы на станке. Ответ на вопрос о том, можно ли и как установить, что данный снаряд или пуля выстреляны из данного конкретного оружия, был найден. С уверенностью в этом и со сравнительным микроскопом в руках Годдард пустился на завоевание полиции и судов.

 

Неустанно, как одержимый, трудился Годдард над дальнейшей разработкой своего метода. Немало было у него и неудач на этом пути. Он установил, что даже в рамках его метода все еще остаются возможности отдельных ошибок, которых надо научиться избегать. И он терпеливо учился этому.

В 1929 г. авторитет Годдарда был так велик, что его вызвали в город Чикаго, где одно преступление следовало за другим, чтобы помочь в расследовании случая массового убийства, известного в истории криминалистики под названием «бойни в день святого Валентина».

Утром 14 февраля 1929 г. в гараже на улице Норт-Кларк в Чикаго собрались семеро мужчин. Большинство из них принадлежало к так называемой банде «Багса» («Клопа») Морана, которая в годы всеобщего хаоса, вызванного введением сухого закона, орудовала в чикагском районе Норт-Сайд. Мужчины ждали своего босса «Багса» Морана, который в то утро должен был получить груз с алкоголем.

Однако Моран запаздывал. Это спасло ему жизнь. В десять часов тридцать минут в гараж ворвались двое мужчин в форме чикагской полиции, с пистолетами в руках и приказали: «Стать к стенке!» Из-за них появились двое в гражданском платье, вытащили из-под своих пальто пистолеты-пулеметы и расстреляли всех, кто стоял у стены. Затем они покинули гараж, вскочили в автомашину и скрылись. Знакомые с обстановкой в городе люди быстро сообразили, что за этим случаем стоит «лицо в шрамах» — Аль Капоне, самый страшный босс гангстеров Чикаго.

Годдард пришел к выводу, что при совершении данного преступления были использованы два пистолета-пулемета фирмы «Томпсон» 45-го калибра. Один из них — с магазином на двадцать патронов, другой — с барабаном на 50.

14 декабря 1929 г. в Сен-Джозефе (штат Мичиган) один сотрудник полиции был убит шофером, которого он задержал за нарушение правил уличного движения. Убийца исчез, но благодаря номеру автомашины удалось установить его адрес. Квартира по этому адресу принадлежала человеку по имени Дейн. При обыске квартиры полицейские обнаружили стенной шкаф и, к своему удивлению увидели в нем целый арсенал оружия, в том числе два пистолета-пулемета Томпсона. В срочном порядке их доставили Годдарду. Пробные пули из них отстреляли в тюки хлопка, и снова Годдард часами сидел, склонившись над своим микроскопом. Его вывод гласил: «В данном случае речь идет о пистолетах-пулеметах, с помощью которых было совершено убийство в день святого Валентина». Через несколько дней был найден и бежавший шофер. Это был Фрэд Барк, один из гангстеров банды Капоне, на которых уже давно пало подозрение. Он жил под фальшивой фамилией.

Впечатление, произведенное работой Годдарда на влиятельные круги было так велико, что они решили основать при университете институт под названием «Научная лаборатория по расследованию преступлений». Его задачей было с помощью научных методов поставить заслон лавине преступности и познакомить молодых, еще не затронутых коррупцией полицейских с методами судебной баллистики. Директором института стал Калвин Годдард.

 

В Европе.

Пьер Мединже в 1919 г. в Люксембурге снова взялся за изучение следов на патронных гильзах. Доктор Г. де Рештэ, возглавивший в 1920 г. только что образованную бельгийскую Школу криминологии и полицейской науки, и подполковник Маже, профессор бельгийской военной школы, были самыми выдающимися в Европе пионерами исследований в этой области. Год за годом работали они, снимая слепки и отпечатки с гильз, фотографируя и микроскопируя эти гильзы, позолачивая свинцовые пули, чтобы -они лучше получались на фотоснимках.

Именно благодаря им европейские учреждения по идентификации огнестрельного оружия долгое время занимались гильзами в гораздо большей степени, чем американские. В Париже вернулся к своей работе профессор Балтазар. Другой французский исследователь — Локар из Лиона — шел собственным путем. В Голландии доклады о своих опытах делали такие криминалисты и химики, как Гульст и Ван Ледден Гульзебош. В Афинах ставил эксперименты греческий исследователь Георгиадис. Русские Матвеев и Зюскин (у Торвальда – Зускин), как и поляк Соболевский, выступили с рядом научных работ по экспертизе огнестрельного оружия. В Германии занимались научными изысканиями и экспериментами Август Брюнинг и д-р Крафт из Берлина, Фридрих Петруски из института судебной медицины университета в Бреслау, советник полиции Вайценеггер из управления полиции Штутгарта, а также Отто Мецгер, директор бюро химических экспертиз города Штутгарта.

Они накатывали пули по пластилину, копировальной бумаге и оловянной фольге, по свинцовым пластинкам и массе для снятия слепков с зубов. Они копировали каналы стволов оружия, вскрывали оболочку пули и развертывали ее, чтобы получить всестороннюю картину пули. Они создавали даже аппараты, которые с помощью чувствительных иголок исследовали поверхность вращающихся пуль и выявляли при этом неровности, которые изображались подобно температурной кривой. Они произ-водили пробные выстрелы и долго искали наилучшую среду Для того, чтобы уловить затем эти пули, не повредив их: стреляли в мягкую древесину, в восковые плиты, в ящики с ватой, а корзи-ны с тряпьем и землей, в толстые книги или в трубки, наполнен-ные водой. Они фотографировали с микроскопом и без него, при искусственном освещении, при дневном свете и с помощью выпуклых кассет, чтобы точнее отразить изгибы пуль и гильз. Они наклеивали микрофотографии для сравнения одну возле другой или одну над другой. Отто Мецгер и его сотрудники Хеес и Хасслахер пошли с 1923 г. по тому же пути, который за четыре года до того проложил Уэйт: собирали все доступные им виды личного огнестрельного оружия и боеприпасов к нему и замеряли их характерные признаки, составляя соответствующие каталоги. Таким путем они создали наконец «Атлас пистолетов», который, правда, охватывал не 1500 видов оружия, как коллекция Уайта, а лишь 100, но для тесной территории Европы и он имел бодрое значение. Однако в одном отношении европейским пионерам баллистики не повезло: путь к настоящему сравнительному микроскопу остался для них закрытым. Правда, Отто Мецгер в ходе своих работ обратился к фирме «Ляйц» и осведомился, можно ли сконструировать такую аппаратуру, в которой удалось бы одновременно обследовать две пули, но еще прежде, чем у него согрела эта мысль, изобретение Грейвелла перешагнуло Атлантику, придя из Нового Света в Старый.