К чему привела ошибка вертолетчиков

 

Летом 2000 года я предпринял попытку похудеть экстравагантным и коварным в отношении товарищей способом. Крайний Север, район полярного Урала, схема «туда вертолетом – обратно без продуктов». Маршрут был построен так, что сначала мы забрасывали катамараны и тяжелое снаряжение, потом сами высаживались в горах, пешком шли до вещей, а дальше сплав.

Вертолетчики не просто ошиблись на 40 км, они ошиблись стороной водораздела, и мы оказались не в Азии, а в Европе. Конечно, у нас было оружие и рыболовные снасти, но охота и рыбалка требуют времени. Да и нелегко накормить одной уткой или тремя хариусами оголодавшую братву.

Я всегда считал, что главное в группе, команде, компании – позитивный настрой. И придумал сказку о невероятно вкусном ресторане, который мы построим, когда вернемся. Что весь персонал – и повара, и официанты – будет путешествовать и искать деликатесные продукты на ненаселенных просторах Севера и Сибири.

Сказано – сделано. Вернувшись в Салехард, мы купили свежайшую деликатесную рыбу нельму и муксуна. И, прилетев в Москву, сразу отправились в Италию, к маститому знакомому ресторатору Энрико Пегану.

Под Вероной на вилле Бозелли у него несколько ресторанов, опыт открытия заведений больше сорока лет. Мы приехали и сказали: «Энрико, у нас есть великая концепция!»

Первоначально предполагалось, что мы откроем маленький гастрономический ресторан на арендованной площади. Но, как характеризует «Руян» сибирский художник по дереву Иван Баженов, «нам главное не пройти путь, нам главное зарубиться».

В итоге был куплен особняк на Солянке, в центре Москвы, пришлось сменить три строительные компании и потратить в несколько раз больше времени и денег, чем первоначально планировалось.

14 июля 2002 года открылся ресторан «Экспедиция». Этот же день стал днем рождения нашего нового бренда – бренда веры и образа жизни.

Кое‑что о них можно узнать из первой страницы меню.

Это был дорогой ресторан, созданный для своей целевой аудитории, которая не часто ходила мимо него пешком по улице Солянка, к тому же был не сезон. После шумного его открытия ресторан стоял пустой. Три человека, которые его построили – Владимир Чекурда, Оксана Капустина и я, несли на себе моральную ответственность перед остальными акционерами и менеджерами компании «Руян» за объект, забравший столько сил, времени и денег (а инвестиции в ресторан к моменту открытия составили около 3 000 000 долларов, и для нас это была очень большая сумма). Мы делали все, что могли, хотя не очень знали, что нужно делать. Но ситуация не желала быстро меняться.

Это сейчас я знаю, что на раскрутку ресторана нужно несколько месяцев, что сезон начинается в сентябре и многие другие детали. А тогда для нас было физически больно видеть пустой зал. При этом очень важно было вдохновлять официантов: мы считали, что в нашем ресторане официанты будут разговаривать с людьми «горизонтально», а не сверху и не снизу, независимо от их статуса.

Здесь уместно вспомнить выражение Уинстона Черчиля, которого я считаю одним из своих учителей: «Собаки смотрят на нас снизу вверх, кошки смотрят на нас сверху вниз, а свиньи смотрят на нас как на равных, поэтому я люблю свиней». Официанты робели, когда мы общались с ними, и мы пытались вырастить у них взгляд на нас и на гостей как на равных.

Через пару недель мы решили устроить вечер с полным залом. Каждый из нас троих и топ‑менеджеров «Руяна» позвал своих знакомых и товарищей, которые могли бы заплатить за ужин сами. Привлекательным фактором являлось то, что мы взялись работать официантами. Честно говоря, для меня это был шок – я не думал, что быть официантом так тяжело и что в этой профессии столько технических сложностей.

Зал действительно наполнился, и даже не всем хватило мест, потому что кроме приглашенных нами два столика занимали люди, которые просто случайно попали в ресторан. Я забегал на кухню и кричал: «Если мне сейчас не отдадут мое горячее, я лично убью шеф‑повара!» Мы сами пели, Чекурда играл на гитаре, и нам удалось второй раз после открытия создать ту атмосферу, которая в ресторане и задумывалась.

В конце вечера Володя Чекурда, который обслуживал столик со случайными гостями, принес им счет и услышал следующий вопрос‑комментарий: «Сколько мы должны оставить вам чаевых, если у вас часы на руке дороже, чем наши машины?..»

Я думаю, что ни одно действие не проходит бесследно. Важно, несмотря на суровую действительность, не терять надежды и продолжать двигаться в правильном направлении, и раньше или позже успех обязательно придет.

Вскоре после нашей работы официантами в ресторан зашли несколько австралийцев, как впоследствии выяснилось, они оказались журналистами «Moscow Times». Их настолько впечатлила идея нашего ресторана, наша северная кухня и обслуживание, что через несколько дней в «Moscow Times» вышла статья на целую полосу, с фотографией вертолета, с восторженными текстами – и сказочно быстро молва начала раскручиваться.

И тут произошло ЧП – в ресторане кончилась северная рыба. «Экспедиция» изначально замысливался как ресторан, где подаются блюда из продуктов, которые можно раздобыть, найти, поймать только в труднодоступных уголках Крайнего Севера и Дальнего Востока. И подразумевалось, что каждый официант и каждый повар участвует в этих путешествиях и поэтому может честно и красиво рассказать о том, что мы делаем (это абсолютно отличало и отличает нас от всех других ресторанов Москвы).

Конечно, мы могли купить в Москве семгу или лосося, но это было бы предательством идеи. За то, чтобы в ресторане всегда была правильная рыба, отвечал коллектив ресторана, поэтому я с двумя помощниками приехал в ресторан и уволил 100 % персонала. Всех, до единого человека. После этого мы сказали, что готовы заново провести собеседование со всеми, кто способен нам объяснить, почему кончилась рыба, хотя они знают, что без северной рыбы этот ресторан не в состоянии работать. И готовы выслушать, что они сделают для того, чтобы рыба появилась немедленно.

Рыба появилась на следующий день, хотя нам рассказывали, что раньше чем через 10 дней это сделать невозможно. Восемьдесят процентов коллектива попало снова на работу, и ресторан очень быстро стал набирать обороты.

Но всегда остаются детали, с которыми нельзя мириться. Однажды я вошел в раздевалку для персонала и увидел следующее объявление: «Сотрудники, не сдавшие медицинские книжки до 1 го числа…» – то ли будут оштрафованы, то ли им не выдадут зарплату, я уже сейчас точно не помню. Больше всего меня поразила подпись: «Администрация».

В таких случаях я предпочитаю действовать быстро. Я сорвал объявление со стены и предложил всем, кто себя в этом заведении считает администрацией, построится в шеренгу по одному…

С тех пор прошло уже восемь лет, слово «администрация» в нашем ресторане больше ни разу не звучало. И это важные, тонкие вещи, из которых невидимым образом слагаются большие успехи, которые потом всех удивляют. Французы говорят: «Дьявол кроется в деталях» – и с этим трудно не согласится.

 

От маяка до маяка

 

«Экспедиция‑Трофи» – это первоклассные командно‑штабные учения в масштабе страны.

Знакомый генерал ФСБ

 

Отличие «Экспедиции» от других брендов заключается в подлинности. Это продукты без генной модификации в ресторанах, пережитые испытания, реальная проверка снаряжения во время путешествий. А еще возможность для любого человека своими руками прикоснуться к легенде.

Квинтэссенцией вышесказанного стали идея и организация сложнейшей в мире гонки «Экспедиция‑Трофи», которая стала одним из самых ярких приключений в жизни моей и моих товарищей. И одновременно бесценным опытом создания того, что раньше никто не делал.

Понимая, что одному нашему коллективу проект не под силу, я начал обращаться к людям либо с подходящим опытом, либо с гигантским потенциалом. Первым был известный шоумен и автогонщик Николай Фоменко. Мы встретились, и он сказал, что точно ничего не получится, дополнив заявление весомыми и бесспорными аргументами. Штаб гонки был создан уже после нашего прескаута во Владивосток. В него вошли: Александр Давыдов – легенда каякинга и экс‑маршал «Кэмел‑Трофи», Вадим Усков – талантливый юрист и адвокат, Игорь Ганжа – один из лучших брендмейкеров по моему личному рейтингу, и я. Одновременно мы подтянули ряд опытных «специальных» людей, закрывающих детали проекта.

Поскольку не было цели создать автосоревнование, аналогичное уже существующим в мире, последовательность действий была выбрана следующая.

Сначала мы описали общую идею и внешние характеристики состязания. Так появились сроки и точки старта‑финиша – 2 недели с мужского праздника 23 Февраля из героического Мурманска в суровом Заполярье до женского дня 8 Марта, ассоциирующегося с началом весны, и финишем во Владивостоке. Там в это время уже зачастую текут талые ручьи. Одновременно было решено, что старт и финиш будут у маяков и что в каждую команду будет входить женщина. Маршрут был построен так, чтобы для джиперов это было ралли, а для раллистов – трофи.

Параллельно гонке мы решили пустить оранжевый поезд с журналистами, штабом, самыми уважаемыми людьми в России и ежедневными непопсовыми культурными мероприятиями в вагоне‑клубе. Приз был определен в 15 килограммов золота, что придавало затее диковатый клондайковский шарм.

На описание вышесказанного ушло около трех месяцев, к концу которых Игоря Ганжу пришлось исключить из состава штаба за систематические опоздания. Потом 2 месяца писался регламент. Там было много инноваций относительно традиционного спорта. Здесь мне хочется упомянуть только положение о капитанском совете. Оно начинает работать, когда штаб не может договориться о трактовке правил с какой‑то командой. Тогда собирается совет капитанов всех команд и голосованием принимает решение, обязательное и для штаба, и для несогласного капитана (я думаю, это важная управленческая практика не только для гонки).

Параллельно начался проект «Академия предпринимательства „Экспедиция“», и 20 ее лучших студентов за счет своей энергетики начали воплощать идею гонки в реальность.

После проведения пресс‑конференции, подготовка к которой заняла полгода, и появления анонсов в СМИ оставалось четыре месяца до старта. А у нас было только две заявки от команд‑кандидатов!

В эти дни мне позвонил старый товарищ Андрей Казючиц и спросил, чем помочь. «Нам нужны команды», – ответил я и поинтересовался причиной его интереса к мероприятию. «Я знаю, что организовать эту гонку невозможно, и знаю, что ты ее организуешь. Хочу побыть рядом, чтобы своими глазами увидеть, как вы это сделаете». Кстати, он вскоре организовал две команды, но сначала мне пришлось объявить в компании чрезвычайное положение в связи с дефицитом будущих участников, поскольку пути назад уже не было и будущее бренда «Экспедиция» оказалось под угрозой.

Команды попадали в стартовый список, либо пройдя жесткий отбор, либо оплатив участие (но все равно через техкомиссию). В тот момент в России не существовало ни одной гонки, участие в которой стоило хотя бы тысячу долларов. Студенты нашей академии продали стартовые билеты десяти командам по тридцать тысяч долларов за команду и еще два билета в поезд Мурманск – Владивосток по двадцать тысяч за билет (думаю, этот рекорд с тех пор никем не побит).

Как обычно, когда идешь на прорыв, совершенно «не в кассу» происходят неожиданные вещи.

Два из трех акционеров компании «Руян» (которым вместе принадлежало всего 25 % компании) предпочли доить зрелых коров из нашего бизнеса, связанного с комарами и обувной косметикой. Вот тут и вспоминаешь о бунтах, которые были подавлены только временно. Ребята предпочли не нести рисков, связанных с организацией «Экспедиции‑Трофи».

Времени на раздумья не было, но и точка невозврата уже была пройдена. Позже круг наблюдателей оценил мое решение о продаже брендов в бытовой химии как аттракцион невиданной щедрости. Возможно, в краткосрочной перспективе это так и было. И даже не столь важно, что сегодня бренд «Экспедиция» стоит намного больше, чем любой из брендов, оставшихся бывшим партнерам. Гораздо важнее, что заработать первый‑второй миллионы долларов на новом рынке было бы намного труднее, имея исправную «нефтекачалку» бытовой химии в кармане. К тому же, как известно, история не терпит сослагательного наклонения.

В итоге на рассвете 23 февраля 2005 года на вокзале в Мурманске стоял белый свежеокрашенный состав из 14 вагонов (в оранжевый его не дала покрасить администрация президента – в связи с событиями на Украине).

А мы стояли у оранжевого маяка и вытирали слезы. На старте было 68 автомобилей участников и 6 новых внедорожников организационной поддержки.

«Экспедиция‑Трофи» 2005 года поставила пять мировых рекордов:

• самая протяженная трасса зимнего автомобильного соревнования –

15 800 км;

• самый длинный в мире маршрут поезда: Москва – Мурманск – Владивосток – Москва;

• самое большое количество женщин‑участниц зимнего автомобильного соревнования;

• самое массовое концертное мероприятие на льду Байкала;

• самое быстрое прохождение самой длинной трассы зимнего автомобильного соревнования.

Все, что пережили организаторы и участники в этой и последующих гонках (2006, 2008 и 2010 гг. – думаю, этот список продолжится в будущем), заслуживает отдельной летописи.

А пока ограничусь парой историй.

 

«Йо‑хо‑хо и четыре литра»

 

За окном поезда летела пред финишная ночь с 7 на 8 марта 2005 года. Я дежурил в штабном вагоне. Остальные члены штаба – Давыдов и Усков – спали. До Владивостока оставалось часа три‑четыре. На плазменной панели светилась карта, по которой точки, обозначавшие каждую команду, ползли к финишу. Лидировали «Черным по белому», на хвосте у них висели «Морские волки». За этой командой я пристально наблюдал с самого Мурманска. В отличие от остальных у них была не только спортивная цель. На старте адмирал Северного флота вручил им наполненную землей гильзу от снаряда времен войны со словами: «Мы здесь эту землю кровью поливали и ни пяди немцам не отдали. Передайте гильзу адмиралу Тихоокеанского флота. Пусть они японцам тоже ни пяди не отдают!»

Моя вахта тянулась медленно. Накопившаяся усталость от груза ответственности последних недель мешала радоваться скорому завершению гонки. Ассистентка подала трубку спутникового телефона. На связи был капитан «Морских волков»: «10 минут назад нас на проселочной дороге обстреляли из автоматического оружия. Мы стоим и не знаем, что делать. Какие будут ваши указания?»

Я держу трубку и взвешиваю слова. Откуда мне знать, стреляли по ним или нет? Может, просто машина сломалась, а решение штаба остановиться потом опротестуют. С другой стороны, 15 килограммов золота – это около двухсот тысяч долларов, разные бывают варианты… (И, конечно, я в тот момент не мог знать, что «Волки» успели выстрелить в ответ, а перед этим щебенка, вылетевшая из‑под колес их несущегося на бешеной скорости джипа, посекла стекла машины дальневосточных бандитов.)

Я сжимаю трубку и с расстановкой говорю: «К сожалению, в регламенте „Экспедиции‑Трофи“ ничего не сказано о действиях в подобных обстоятельствах. От лица штаба напоминаю, что ответственность за вашу жизнь перед собой и близкими сейчас в ваших руках. Желаю вам удачи!» – и вешаю трубку.

К семи утра «Волки» победили. На маяке мы вручили им золотые медали и 5 литровую бутылку шампанского. Литра четыре в итоге вылилось на них и наши счастливые головы…

 

 

Глава 12

Неприлизанная и вихрастая

 

Если мне скажут, что завтра наступит конец света, то еще сегодня я посадил бы дерево.

М. Л. Кинг

 

Следующая глава по моему замыслу должна была завершать тему маркетинга. Как мы уже говорили, эволюция «Руяна» в создании брендов проходит от товаров к образу жизни, а от образа жизни – к формированию среды обитания. Все попытки удержать единую стилистику повествования были тщетными. Ну, так что же теперь делать? (Ведь и гармонично увязать стройку Руян‑города с нашим текущим бизнесом тоже пока не удалось. Это же не является основанием не строить город.) И я решил рискнуть, надеясь на понимание читателя.

Сначала, как обычно, анекдот.

Умер Эйнштейн. Встречает его Господь Бог и говорит:

– Как я рад тебя видеть, Альберт! Твоя теория относительности так поэтична, что в знак благодарности я готов любое твое желание исполнить. Гении всех времен и народов собрались на ужин в твою честь, пойдем, я познакомлю тебя с ними.

– Господи, я не голоден. Исполни, пожалуйста, мое самое сокровенное желание – открой мне формулу сотворения мира.

– Хорошо, Альберт, ужин подождет, – улыбается Господь и чертит мелом на доске длинную цепь уравнений.

– Боже мой, ты ошибся! Здесь и здесь! – восклицает ученый, указывая пальцем на какие‑то величины.

– Я знаю, Альберт, – отвечает Бог, раскрывая очередные скобки, – но посмотри, как дальше красиво!

 

Больше жизни – меньше правил!

 

 

Побег из Москвы

 

Бизнес ради денег иссушает душу.

Из корпоративной брошюры компании «Руян», 2001

 

Шла летняя сессия стратегического планирования 2010–2011. Для нас каждая фраза в итоговом документе означает целеполагание на будущий год. Потом двенадцать месяцев жить просто: что планировали – делаем, чего не планировали – не делаем. Я и еще двое заговорщиков лоббировали формулировку: «Компания способна строить концептуальные города». Сергей Иванович Макшанов, Лена Ларина, Оксана Никоненко и Кирилл Соколов отстаивали мнение: «Завязли „в звездности“, забыли о рутине». Было жарко.

За несколько месяцев до этого Василя Газизулина взволновал тот факт, что в стране очень давно не появлялось новых городов. А меня лично давно беспокоит защита Сибири от китайской экспансии. Еще одним человеком в нашей конспиративной ячейке был Тарас Шарыга. Не то чтобы нам удалось переубедить коллег по созданию стратегии. Скорее, нам удалось убедить самих себя и втроем принять волевое решение. Уже позже мы узнали, что, по мнению историка и футуролога С. Б. Переслегина, без волюнтаризма первого лица новый город заложить вообще невозможно.

 

Итак, решение было принято. Сначала мы обозначили следующие критерии выбора места:

• мощная водная артерия;

• относительная близость к развитым аэропортам;

• близость к качественному человеческому капиталу;

• энергетика места;

• экологическая чистота;

• лояльная администрация.

 

Мы начали планировать экспедицию по поиску места.

Август 2010‑го многим запомнился сильными пожарами и задымлением центральной части России. Мы эвакуировали офисы из Москвы на поляны и много купались. За неделю до отъезда в Сибирь мне в ухо попала цветущая вода. Это вызвало опухоль и острую боль. Поэтому стартовал я на антибиотиках. В тот момент рабочей версией названия города был Добросибирск.

Ранним утром 12 августа мы двинулись на восток. Два оранжевых джипа ехали по Транссибу параллельно поезду, в котором размещался штаб. Это давно отработанная нами методика перемещения во время гонки «Экспедиция‑Трофи». Василь и Тарас уснули.

Только‑только рассвело, стояла отличная погода. Через двадцать минут по расписанию был город Камышлов. Там я провел значительную часть детства и там же крестился в 27 лет в красивом старом соборе. Я вышел покурить в тамбур и в тот момент, когда показался собор, как от толчка, вдруг понял, что город должен называться Руян.

Задача по поиску места была крайне непростая.

Мы обследовали три региона – Алтай, Томскую и Новосибирскую области. Нам казалось, что должны быть зашифрованы подсказки. Например, Рерих при посещении Усть‑Коксы на Алтае сказал, что через сто лет талантливая молодежь заложит город в этом месте. Приехали – не то. Или, изучая пушкинскую сказку о царе Салтане, наткнулись на словосочетание «камень‑алатырь» и искали его в топонимике – не нашли. Но когда 19 августа мы с воды увидели белый утес, идентичный утесу Аркона на Рюгене, сразу стало понятно, что Город будет стоять именно здесь.

 

Спустя примерно месяц…

 

Клонился к вечеру погожий сентябрьский день. Смешанная сибирская тайга уже стала по‑осеннему пестрой, желто‑оранжевой с темно‑зелеными мазками кедров. На берегу Оби двое мужиков ловили рыбу. Снасть у них была самодельная. К тяжелому грузу, заброшенному с лодки, привязана резинка, а к ней – грубая леска с поводками и крючками с наживой.

Мужики были местные, из деревни Уртам. Один постоянно балагурил, звали его Серега. Второй – Саня – этнический немец, смотрел на мир со скепсисом и изредка вставлял в болтовню Сереги едкие замечания. Рядом, позевывая, лежала молодая лайка Туман.

Вдруг уши пса нервно дрогнули, а нос озабоченно втянул незнакомый запах. Из‑за соседнего острова показался большой плот. Таких здесь раньше никогда не видели. Посреди плота на складных креслах сидели и переговаривались десятка полтора человек в красивой синей форменной одежде. Один стоял в середине около флип‑чарта (хотя я не уверен, что мужики когда‑нибудь слышали это слово). Справа и слева от круга сидевших горели костры в распиленных поперек 200 литровых металлических бочках. Управлялось судно рулевым шестом, стоящим впереди, второй рулевой держал румпель лодочного мотора, примостившись на корме.

– Наверно, это те, кто на Солонцах поставил юрты, – нарушил тишину Серега. – Город, говорят, какой‑то будут строить.

– Тракторист Вовка бочку с водой им возил, – откликнулся Саня. – Баня у них там раскладная. А сами все молодые и чокнутые какие‑то.

Ленивая по‑алтайски гладь увлекла плот‑ковчег за следующий поворот. До закладки первого камня в основание Руян‑города оставалось не так долго.

На повернувшем за поворот плоту шла дискуссия ячейки с экспертным советом «братьев по разуму». Лидерами совета были Сергей Иванович Макшанов, Вадим Лобов и Руслан Байрамов. Их резолюция была однозначной: крутейшая идея! Надо делать все то же самое, но не здесь, а в Центральном федеральном округе.

Через десять дней я привез на место будущего города товарищей по штабу гонки «Экспедиция‑Трофи». Диагноз повторился. Справедливости ради надо заметить, что обе группы были шокированы эмоциональным обаянием места. Уезжали друзья‑эксперты с пониманием, что наша ячейка в любом случае будет строить город на месте силы, найденном в Сибири. Просто потому, что мы этого очень сильно хотим.

Когда‑то давно я учил молодых управленцев Капустину и Шарипова на вопрос подчиненных «Почему?» отвечать: «Потому, что я так хочу».

Теперь остро встал вопрос об идеологии, гербе и закладке первого камня. Месяцем раньше на поляне в культовом месте у реки Полометь состоялся ночной разговор двенадцати энтузиастов будущей стройки. Мы не очень представляли, каким будет первое здание. Присутствовавший на поляне Иван Баженов, талантливый сибирский художник и архитектор, сказал: «Надо плясать от того, что мы в этом городе собираемся делать, от его идеологии. Когда отбросим все лишнее, проект здания родится сам собой».

В день, когда мы нашли место, буквально через час, двум нашим товарищам – Василю и Ивану, находящимся в разных городах, пришла в голову мысль, что это будет маяк. Но не простой. На втором этаже здания будет круглый стол, за которым будут приниматься все судьбоносные решения о будущем города. А башенка вокруг маяка станет любимым местом туристов, площадкой для фотосъемки, поскольку с нее открывается очень красивая панорама. На первом этаже мы сделаем кают‑компанию с камином.

Чтобы привезти первый камень, была в кратчайшие сроки спроектирована и проведена парусная экспедиция на двух надувных катамаранах на остров Рюген. Группой руководил наш старый товарищ и бывалый капитан Сергей Сергеев из Омска.

Осенняя Балтика – суровое и штормовое место. В течение четырех суток мы не снимали сапоги и падали после вахты, не расчехляя спальники. А когда вернулись с добычей на территорию России, интоксикация организма и холодовая усталость притупили чувство радости от выполненной задачи. К тому моменту уже был написан Манифест и проектировался герб будущего города.

 

Плывущий огонь

 

Есть два вида маяков. Одни подают кораблям сигнал об опасности: «Не приближайся, здесь ты можешь потерпеть крушение!» – другие: «Плыви на мой свет – и спасешься!» И ни один маяк не имел до сих пор «права выбора»: на какой из двух сигналов он запрограммирован – такой и подает. Поэтому маяки вынуждены всегда работать в паре. В древности же, напротив, маяком служил огромный костер на берегу.

На гербе «Руяна» – именно этот изначальный маяк‑костер, похожий не столько на маяк, сколько на факел или на олимпийскую чашу. Этот пылающий в чаше открытый огонь венчает деревянную конструкцию, соответствующую стандартам европейской геральдики. Такой «натурализм» помимо красивого художественного решения и соответствия факту нахождения Руян‑города не на морском, а именно на речном берегу говорит еще и о стремлении «Руяна» быть понятным всем, а не только соотечественникам.

Первоначально маяк планировалось изобразить в виде кирпичной башни, посылающей два луча, два сигнала, о которых говорилось выше и которых не посылал до сих пор одновременно ни один маяк. Но кирпичная башня зарезервирована за морскими маяками, поэтому от такой идеи вскоре отказались. Как и от идеи двух лучей – одного зовущего, обещающего спасение, и другого, преграждающего путь, предупреждающего: «Тебе здесь опасно».

Два луча на первоначальном гербе никак не выражали этой идеи. Так появилась ладья, над которой – чаша с пылающим в ней огромным костром. На таком корабле оказаться страшно, поэтому мы решили, что и этот вариант неудачен. Но, подумав, нашли такое решение правильным: огонь «Руяна» действительно опасен, как и огонь вообще. Мы зовем живых греться и беречь огонь вместе с нами. Остальные могут обжечься.

 

Обнаженная правда жизни

 

Конечно, нас терзали сомнения. Весь период работы над этой книгой я испытывал давление со стороны наблюдателей, пытающихся «прилизать» текст. И все‑таки позволю себе без фильтров привести диктофонную расшифровку разговора, произошедшего в пять часов утра на поляне в Белоруссии.

 

Алкоголь гораздо больше мне дал, чему меня взял.

Уинстон Черчилль

 

Знаете, у меня есть такой инструмент – критерий Колумба, и я его близким людям открываю. Вот представим: я – Колумб, завтра стартую в какую‑то даль непонятную. Может, я завтра открою Америку, а может, все подохнут, будет бунт и т. д. И вот есть человек. Я пытаюсь почувствовать: возьму я его на корабль или не возьму? Дело не в том, что я интуит, а в том, что, может, он и специалист – в парусах, в звездах, может, какой‑то там кок еще, а может – никакой вообще, конченный отморозок, но который… Вот Сергей Рубикон – мы его отблокировали из‑за того, что, как потом выяснилось, он сидел и все эти сидельные вещи из уголовного мира через него сочились. Мне в этой ситуации легче обрубить, чем думать: будут они дальше сочиться или не будут. Так вот, о критериях: если я командую флотилией, я бы его не взял, а если личным кораблем – я бы его взял и за ним присмотрел. Если бы увидел, что снова сочатся, – сам бы его застрелил или за борт бы выбросил. Ну ошибся, ну извините… Но шанс бы ему дал.

Вот я вижу живого: здорово, ты крутой, ты живой, здравствуй! Вижу мертвого – ничего ему не говорю, если надо – скажу: у вас было хорошее сухое вино, до свидания. И уеду. Вопрос не в этом. Вот мы сейчас построим город с живыми для живых, потом придут мертвые, и мы свалим. А они будут владеть этим городом. Понимаете, в чем проблема: вот придут первые градостроители и они будут счастливы, они переживут зиму или две, будут копаться в грязи, будут вахты, построят хрустальные мосты, и мы прокопаем креативный подземный ход длиной 200 метров, в нем сделаем лабиринт из зеркал, и все будет круто. Но потом придут хомяки и все обхомячат, будут брать деньги с туристов, а мы уйдем и будем строить что‑нибудь другое. Вопрос: а на хрена нам это надо? Может, сразу уйдем?

О «Руяне» и рыбах‑прилипалах. «Руян» был гениальной компанией изначально. Гениальный народ. Но когда он вырастал, приходили рыбы‑прилипалы. И мы говорили: да, рыбы, подавитесь. Мы новое вырастим. Вот вам кусок, жрите.

Мне сейчас больно оттого, что я не хочу строить Город, в котором через два года появятся рыбы‑прилипалы и скажут: мы здесь тоже бревна подтаскивали для чумов, мы здесь тоже мерзли! И мы не твари дрожащие, а право, блин, имеем. И как быть? Мы сейчас построим Город с живыми для живых, потом придут прилипалы, и мы захотим свалить, а они – завладеть нашим Городом. Но я не хочу строить город, которым будут владеть хомяки.

Сейчас что происходит? Никоненко говорит: «Саш, что‑то насильно не полюбишь Город».

Я часто себя чувствую фашистом, мы с Василем об этом говорили в какой‑то момент. Говорили в том смысле, что мы не знаем, что такое фашизм, но знаем, что такое деление людей на своих и чужих. Для меня есть люди живые и есть люди, умершие при жизни. Живые – это те, кто продолжает оставаться живым и верить, что завтра будет лучше, чем сегодня. И неважно, сколько им лет – 20, 70… А есть люди, которые говорят: я раньше была крутая телка, молодая, у меня были такие сиськи и такая попа, волосы, а потом я забеременела от какого‑то козла, родила, и теперь должна кормить этого ребенка, горбатиться, и уже никогда не буду такой крутой. Есть такие же чуваки: «Раньше ссал – камни выворачивал, а теперь даже снег не тает. Раньше‑mo, понимаешь, и мы были рысаками, а теперь – молодежь резвится. Ну, конечно, у Кравцова денег до хрена, выеживается со своим Городом!»

Мои оппоненты (я эту дискуссию веду последние 20 лет с умными ребятами) рассуждают про гуманизм, особенно женщины с гуманитарным образованием. Они говорят: «Ну, если сильно вложиться и долго‑долго выращивать из мертвых живых, то два процента живых‑mo вырастет!» А я возражаю: «Пока эти два процента из ста процентов навоза вырастет, я уже дивизию живых выращу. На фиг нам нужен навоз?..» Впрочем, хорошо, что у нас бывают разные мнения…

Я полагаю, что один из самых ярких примеров российского управленческого мастерства – это переброска промышленности из зоны возможной оккупации в начале Великой Отечественной войны на восток, вглубь страны. Это же круто – крыши у завода нет, а снаряды для победы производят. Именно в таком режиме и надо строить Руян‑город.