Если бы мы хранили образ неба таким, каким Вы его нарисовали, вероятно, дождь был бы для нас большой неожиданностью. Мы бы подумали, что небо сошло с ума.

 

 

Народам, чья культура основана на магизме, очень хорошо известно понятие личной истории. Вы не задумывались над тем, что любой обряд посвящения включает в себя и стирание личной истории? Давайте снова обратимся к одному из обрядов, на этот раз возьмем для примера обряд посвящения одного из австралийских племен. Мальчиков по достижении определенного возраста собирают в центре селения. Они садятся в круг: каждый около своей матери. Шаман сообщает им, что злобные духи хотят похитить всех мальчиков этого возраста, а потому их нужно спрятать. Мальчикам и их матерями завязывают глаза, затем и тех и других накрывают сухими ветками и листьями. При этом их предупреждают, чтобы они сидели тихо и не открывали глаза, пока не кончится «битва». В это время группа мужчин с колотушками, трещотками и факелами прячется в лесу. Когда шаман дает им знать, они, издавая ужасающий шум, приближаются к селенью, разбрасывают листья и ветки, поджигают их, а детей уводят в лес.

Когда шум стихает, шаман рыдающим голосом объявляет матерям, что духи все-таки добрались до мальчиков и сожгли их. Матери срывают с себя повязки и видят вокруг только золу и уголья. Женщины совершенно уверены в том, что их дети сгорели в огне; они рвут на себе волосы и расцарапывают лицо, что является признаком сильнейшей скорби. Шаман утешает их, говоря, что духи воскресят мальчиков, но матери должны знать: это больше не их дети. Они будут выглядеть, как их дети, но это – другие люди, которые должны будут жить по другим законам, по законам мужчин. Когда неофиты возвращаются в селение, женщины осматривают их со всех сторон, чтобы убедиться в их воскрешении. Но как бы ни была велика их радость, все-таки женщины знают: они никогда не увидят своих прежних детей. Ибо это уже не дети, но мужчины.

Мне кажется, это очень важный и эффективный обряд. Цивилизация, отказавшись от подобных ритуалов, потеряла слишком много. Люди подчас не могут освободиться от статуса ребенка всю свою жизнь до самой старости. Тот образ нас, который родители хранят десятилетиями, мешает нам действовать. Вот почему любой ребенок, который страстно желает делать что-то свое, очень рано покидает родительский дом. Порой с весьма трагическими последствиями. Подобные ритуалы, стирая личную историю, «легализируют» самостоятельность подростка. Вчера он был ребенком, сегодня – мужчина. Он больше не обязан отчитываться перед матерью за свои поступки. Он действует так, как считает нужным. И поэтому он выживает. И поэтому магов гораздо больше в так называемых «примитивных» культурах.

Цивилизованный маг – это чушь. Не бывает цивилизованных магов. Мне пришлось стирать мою личную историю довольно жестким способом. И все равно это не получилось до конца. Когда дон Хуан завел об этом речь, я спросил его, что мне нужно делать. Он ответил: расстаться навсегда со своей семьей и друзьями, умереть для них. Я сказал, что это невозможно: моя семья, мои друзья – мой единственный оплот в этом мире. Дон Хуан засмеялся и заметил, что в этом-то и проблема. Это слишком ненадежный оплот. «Единственный оплот мага – бесконечность», – вот его слова.

Я не понял его тогда, потому что в моем, как и в вашем, сознании бесконечность равнялась пустому пространству, на которое нельзя было опереться, не упав. Лишь потом я осознал, что в бесконечности падать некуда: в любую сторону – нет конца. Но это осознание пришло ко мне совершенно магическим путем, во время одного из моих путешествий по мирам. Сначала же, когда дон Хуан велел мне расстаться с близкими, я был повержен в шок. Я не собирался расставаться с ними; но, кроме того, я и не знал, каким образом это осуществить. Разве что умереть? «Вот-вот, – сказал мне дон Хуан, – именно: умереть». Он велел мне поселиться в одном из дешевых придорожных мотелей и находиться там до тех пор, пока я не умру. По существу, он предложил мне пройти обряд посвящения.

Но фокус был в том, что в этом обряде участвовал только я сам. Никто из тех, с кем я должен был расстаться, не знал об этом. Я не понимал, как я могу умереть и при этом оставаться живым физически. Дон Хуан объяснил, что маг считается мертвым тогда, когда ему больше не нужны ни друзья, ни родные. Когда ему больше не нужно его прошлое. Действительно не нужно. Я не буду пересказывать вам весь этот опыт. Но я все же считаю нужным поделиться с вами одним потрясающим открытием, которое я сделал тогда. В ходе этой практики умирания (или обряда посвящения, как хотите) выяснилось, что расстаться с людьми вовсе не означает действительно расстаться с ними. Точно так же как смерть личности не означает смерть тела.

Расстаться с людьми значит изменить свое отношение к ним. Это значит перестать сужать небо до размеров альбомного листка. Люди открылись мне в своей бесконечности; тогда-то я и понял, что означает: опереться на бесконечность. Я перестал завидовать тем, кто успешнее меня, и жалеть тех, кто несчастнее меня. Я научился быть благодарным за то, что эти люди есть в моей жизни. Просто есть, и все. Надо сказать, что многие мои знакомые слетели со своего пьедестала, на который я их когда-то вознес. Но от этого они, как ни странно, стали не хуже, а лучше. Я получил возможность посмотреть им в глаза.

Не могу сказать, что мое расставание с друзьями и родными прошло гладко. На меня еще обижались, меня недопонимали. Но это было вначале, по инерции. Когда люди поняли, что того образа меня, который я лелеял годами, больше нет, они быстро приняли новые правила. Кто-то ушел от меня сам, а кто-то научился взаимодействовать. Впрочем, этот процесс еще не завершен, и я не уверен, что успею завершить его к моменту моей последней битвы.

Я не думаю, что вам удастся стереть свою личную историю. Это слишком трудоемкая задача, к тому же ее невозможно осуществить без помощи нагваля. Но кое-что вы все же сможете сделать. Перестаньте говорить о прошлом. С кем бы то ни было: перестаньте говорить о прошлом. Вы будете потрясены, как много сил у вас появится. Стирание личной истории означает: ни слова о прошлом.

И – перестаньте обижаться.

Это не значит: перестаньте чувствовать обиду. Вы можете чувствовать обиду, но вы не можете обижаться. Когда вы в темноте налетите на столб и разобьете себе лоб, вам, конечно, будет обидно. Но обижаться будет не на кого. Глупо же обижаться на темноту, в которой вы не увидели столб.

Человек – это и есть темнота. Темнота, в которой скрыто все. Вы можете споткнуться, удариться или набрести на сокровище. Лишь в момент вашего общения с человеком эта темнота озаряется светом. Вашим светом. Этот свет не идет от злобы или зависти. Этому свету мешает личная история – образ человека, который вы храните внутри себя. Выбросите этот образ. Просто светите. И вам откроется бесконечность.

 

День десятый. Забыть всё

 

 

– В эти девять дней вы получили начальное представление о Знании и Силе и о том, как добиваются его те, кто идет путем Волка. Путей этих множество; но они, в общем, складываются из сочетания различных практик. Сочетание зависит от природных наклонностей человека, как биологических, так и психических. Один из признаков обнаружения этих наклонностей – способ, которым человек получает Силу. Я рассказал вам все. Все, что нужно для того, чтобы вы определились со своим выбором. А выбор у вас таков: либо идти по пути Знания (что означает использовать Знание в своей жизни), либо забыть обо всем. На этот выбор не могу повлиять ни я, ни кто-либо другой. Если даже, под влиянием личности мага, вы и увлечетесь этим путем, не имея, однако, истинной воли для прохождения пути, все равно скоро вы оставите эти попытки. Так что я действительно не могу на вас повлиять.

Мне, собственно, больше нечего добавить к тому, что я уже рассказал и показал вам в эти дни. Но, полагаю, что у многих из вас есть ко мне вопросы; на них я готов ответить сегодня. Это – ваши вопросы, именно поэтому я разрешил вам взять сегодня с собой на занятие блокноты и ручки. Можете записывать все, что хотите.

Я записал несколько ответов Кастанеды на те вопросы, которые меня действительно интересовали. И, разумеется, ответ на свой вопрос – тот, что меня волновал еще до семинара, ради которого, собственно, я и пришел сюда. Я постарался сделать так, чтобы задать его последним, хотя это, конечно же, было не так важно. Первыми Кастанеду спрашивали девушки.

 

Вопрос:

– Карлос, говоря о магах, вы постоянно меняете термины. Вы говорите «брухо», или «шаман», или «маг», или «человек знания». Но все это имеет разные значения, во всяком случае, воспринимается как слова с разными значениями. Ведь и фокусника называют магом, а человеком знания можно назвать любого профессионала.

 

Кастанеда (смеясь):

– А знаете, о моем нагвале доне Хуане можно тоже сказать, что он фокусник. И уж, конечно, он – профессионал во многих вопросах. Но если серьезно, то я и сам не знаю, как определить того человека, который владеет магическим знанием. Для него нет термина, поэтому я употребляю такие разные, действительно разные по значению, а не только по восприятию, слова. Но их все можно применить по отношению к… таким людям. Вот видите: действительно не нахожу слов! Сам дон Хуан называл себя человеком знания. Это довольно размытый термин, и, признаться, мне он не слишком нравится, потому что знание может быть любым. Но, конечно, дон Хуан имел в виду знание древних магов Мексики; я это понимаю, вы это понимаете, а человек, впервые взявший в руки любую из моих книг, не сразу разберется, о чем идет речь. Если вам удастся придумать термин, который бы вмещал все эти значения: маг, фокусник, шаман, профессионал, целитель, травник, путешественник по мирам и так далее, я буду вам очень признателен. Я сразу же исправлю все мои книги и уверяю вас: можете рассчитывать на процент (смех в зале).

 

Вопрос:

– Я тоже спрошу вас о терминологии. Вы постоянно говорили нам о магии, раскрывали секреты магов, но эта ваша «магия» абсолютно не соответствует тому понятию, которое люди привыкли в него вкладывать.

 

Кастанеда:

– Видите ли, люди вкладывают в понятие «магия» то же самое, что и в понятие «технический прогресс». Магия, по их мнению, это то, что позволит им изменять под себя окружающий мир. Технический прогресс служит этой же самой цели. Человек живет во времени и пространстве, и ему постоянно не хватает ни того, ни другого. Вот техника и позволяет нам увеличивать время (за счет того, что делает за нас всю нашу работу) и расширять пространство (за счет полетов на самолете, поездок на поездах, авто и так далее). Технический прогресс дает нам иллюзию того, что все делается как по волшебству. Понятие магии, которое использует дон Хуан и другие подобные ему маги, прямо противоположно этим общепринятым «стандартам». Видите ли, магия – это метод изменения человека. Человека, а не мира, чувствуете, какая разница? Меняя себя, маг изменяет и мир. Миры! Меняя свое отношение, свое восприятие, – мы меняем мир, постоянно меняем мир, так что он каждый раз получается новым. Я ответил на ваш вопрос?

 

Вопрос:

– Значит, магия сродни религии? Ведь религия тоже меняет отношение и восприятие.

 

Кастанеда:

– Я бы не стал сравнивать магию и религию. Религия – это путь изменения для всех. Магия – путь изменения одиночки. Это очень одинокий путь. Можно даже сказать, эгоистичный. Религия предполагает сострадание; маг же никогда не сострадает. Ему вообще дела нет до окружающих, если они не входят в его магическую группу. Это не значит, конечно, что он может идти по головам. Маги вообще очень деликатны. Они никогда не вмешиваются в чужую жизнь, никому не мешают и никого не обижают. Обидеть человека в магии означает стать его должником. А маги не одалживаются. Если это произошло, маг обязательно вернет долг и загладит обиду. Маг должен жить со всеми в ладу, потому что только так можно сохранить знание. Агрессивность древних магов и погубила эту традицию. Почти погубила. Если бы они меньше думали о себе и старались ладить со всем миром, традиция была бы жива до сих пор.

 

Вопрос:

– Расскажите о последней битве мага – о битве со смертью. Как это происходит?

 

Кастанеда:

– Вообще-то, так же как и у любого другого человека. Приходит смерть и забирает его. Разница в нюансах. Люди обычно не знают, что умрут; вернее, знают, но не осознают. Маг же – знает. Оттого и называется человеком знания. Любая его битва – это битва со смертью. Дон Хуан рассказывал, что последняя битва мага выглядит как танец. Маги смотрят в лицо своей смерти и танцуют. Затем они бросают ей вызов, и она забирает их. Я спросил его, почему именно танец: ведь, в сущности, это совершенно неважно, то, в каком положении застанет нас смерть: в танце, в крике, в ходьбе или на бегу, или вообще во сне. Я еще сказал тогда, что многие мечтают умереть во сне, и я бы не отказался от такой приятной смерти. «Ты дурак, – ответил мне дон Хуан. – Для мага нет более позорной смерти, чем смерть во сне. Смерть во сне – это смерть дерева, которое срубили зимой. Дерево зимой – не настоящее дерево, это просто древесина. В момент смерти ты должен знать, что ты – человек, а во сне ты этого не знаешь. Перед лицом смерти важно только одно: что ты – человек». Дон Хуан рассказывал, что маги учатся танцевать для последней битвы. Он пытался и меня научить, но в последний момент у меня не хватило духу повернуться лицом к смерти и бросить ей вызов. Мне повезло, что это не была моя настоящая смерть, иначе она забрала бы меня как труса.

 

Вопрос:

– Почему дон Хуан выбрал именно вас для передачи своих магических знаний?

 

Кастанеда:

– Я не знаю. Я честно не знаю. Быть может, ему был какой-то знак (он видел знаки и знамения повсюду), но мне он об этом ничего не говорил. Единственный раз, когда он намекнул мне на мою «исключительность», был тогда, когда я впервые попробовал пейотль. Я увидел тогда собаку и стал играть с ней. Дон Хуан уверял меня, что это была не настоящая собака, а дух пейотля, который индейцы называют Мескалито. Дон Хуан сказал, что никогда не видел, как Мескалито играет с кем-либо. Он посчитал это важным знаком в отношении меня. Но это было уже тогда, когда он начал учить меня. Лишь одно я знаю наверняка: ему нужно было продлить свою линию магов. Но, кроме меня, у него еще были ученики. Честно говоря, я не ощущаю себя избранным, потому что не умею и половины того, что умел дон Хуан.

 

Вопрос:

– Многие называют себя вашими учениками. Как вы относитесь к таким людям?

 

Кастанеда:

– Нормально отношусь. То есть никак. У меня нет учеников, потому что я не учитель. Я даже не проводник. С другой стороны, надо узнать, кого вы называете учениками. Есть люди, которые читали мои книги и чему-то научились из них. Можно ли их назвать моими учениками? В каком-то смысле – да. Вы и многие другие, кто посещал мои лекции и семинары, тоже чему-то у меня учились. Вы – мои ученики? Почему нет? Пусть называют себя, как хотят, и вы тоже можете себя называть, как хотите. Только не забывайте о том, что любое название – это ярлык, это образ, подпитывающий вашу личную историю. Если вы думаете, что она обогатится новыми красками, если вы будете называть себя моими учениками, то вы очень ошибаетесь. Личная история слишком статична. Это просто впишется в уже существующий образ, только и всего. С другой стороны, я никогда не опровергаю такого «ученичества». Видите ли, все эти рассказы мне крайне выгодны. Стирание личной истории включает в себя и тот туман, который создается слухами и рассказами. Пусть мои «ученики» рассказывают обо мне самые невероятные истории: мне это только на руку. Неважно, правда это или нет. Важно лишь то, что никто не сможет понять, кто я такой. Чем больше таких историй, тем сложнее меня определить и вставить в определенные рамки. Тем не менее я не советую вам становиться распространителями историй обо мне. Вам это может навредить в том смысле, что вы еще больше закоснеете в своей личной истории. Ученик Карлоса Кастанеды – только представьте себе, сколько сил потребуется для того, чтобы поддерживать этот образ!

 

* * *

 

Я записывал не все вопросы и не все ответы. Большинство из них были очень типичны (все-таки большая часть группы – девушки; они весьма активно интересовались личной жизнью Кастанеды). Когда все вопросы иссякли, я поднял руку.

– У меня только один вопрос, Карлос, – произнес я. – Этот вопрос: зачем?

– Я понял, – кивнул Кастанеда. – Остальные не поняли, поэтому давай договоримся, кто пояснит: я или ты?

– Я поясню, – сказал я, обращаясь ко всем остальным. – Жизнь мага или человека знания увлекательна и интересна. Это уже само по себе хорошо. Но, насколько я понял, маг, хотя и верит в духов и божеств, однако не думает, что после смерти его ждет какое-то личное существование. То есть смерть для мага означает конец всего. В точности то же самое, что она означает для любого другого человека. Тогда зачем становиться магом? Зачем это все? Смерть придет и возьмет, танцуй ты перед ней или не танцуй. Ей-то все равно. Да если бы и было не все равно, какое нам до этого дело? За ней ведь ничего нет. Так что: зачем?

– Ни за чем, – сухо ответил Кастанеда. – У магии нет цели. Цель магии – сохранение самой себя в поколениях людей. За это она дает магу некоторые привилегии. Магия – это просто выбор того стиля жизни, который может расширить границы вашего мира. Он не лучше и не хуже любого другого выбора. Смерть действительно уничтожает все. Это значит, что вы можете с чистой совестью забыть все, что я вам говорил и чему я вас научил (если, конечно, научил). Вы можете выбрать магию или что-либо другое, что лучше вписывается в ваш образ существования. Многие выбирают магию за возможность продлить жизнь на несколько веков. Такая возможность существует, но не для всех. Впрочем, смерть все равно придет. Нет людей бессмертных, есть люди, живущие долго. Так что, в конечном счете, ни за чем.

 

Эпилог

 

 

Вопрос, который я хотел задать Кастанеде и который задал на последнем занятии, собственно, и определил мое отношение к учению индейских магов. Вскоре после того семинара я женился на Делии, а после окончания университета пошел работать на биржу, как и собирался. Все же я не упускал случая посетить лекцию Кастанеды или его семинар. Хотя я и не собирался стать магом (это был не мой выбор), все же мне было интересно наблюдать за ним. Меня привлекала личность Кастанеды. И кое-чему я действительно у него научился. Например, тому, что личная история – это понятие сугубо абстрактное. В мире финансов, где все базируется на репутации, это весьма забавное и полезное знание.

Напоследок хочу лишь еще раз повторить: я – не ученик Кастанеды и не его последователь. Разумней будет считать, что в моей личной истории его не было вовсе.

 

 

Книга вторая

Охота за Силой

 

Почему появилась эта книга

 

 

 

Заканчивая книгу «Продвижение к Силе», я был уверен, что она станет моим первым и последним литературным опытом, единственной целью которого было разрушить образ последователя Кастанеды. Образ, который жестко фиксировал мою личную историю и (как мне казалось тогда) мешал продолжать свободное, ни к чему не обязывающее путешествие по миру индейской магии. Но книга эта, предназначенная узкому кругу лиц, имела неожиданный резонанс. С одной стороны, случилось именно то, от чего я всеми силами пытался отбрыкаться: на меня не просто повесили ярлык ученика Карлоса. С немалым удивлением я читал в Интернете, что мне, оказывается, удалось открыть новый, доселе неведомый аспект учения нагвалей. Но еще больше я был удивлен тому, что этот ярлык для меня не стал раз и навсегда закрепленным образом, которому я должен соответствовать. Он послужил указателем, поворотной точкой на пути моего магического познания. Магия, которую я считал лишь средством для достижения своих целей, в очередной раз поймала меня в свою ловушку. Я полагал, что она служит мне, но выяснилось, что служение, как и любовь, бывает только взаимным; а человек призван, по словам Павла Тарсянина, «оставаться должным никому ничем, кроме взаимной любви». Я добавлю – и взаимного служения. Литературный труд для меня – моя часть Служения, возвратный дар магии.

Служение. Это слово еще не раз будет употреблено в этой книге, ведь именно в нем и заключается второй путь, которым может идти маг.

Что я считаю нужным сказать в начале

История моего знакомства с доном Кастанедой подробно описана в книге «Продвижение к Силе». Я не хотел бы повторять ее; читателям, не видевшим этот текст, считаю нужным сообщить, что с Кастанедой я познакомился благодаря своему сокурснику (а ныне другу и компаньону) Теду Ловенталю. Именно Тед заинтересовал меня формами современного шаманизма, и он же протащил меня на десятидневный закрытый семинар, который Кастанеда проводил для студентов-антропологов в Йельском университете.

На семинар могли попасть немногие: первым из ограничений стали материальные возможности студентов. Стоил семинар недешево: по сотне долларов за занятие, тысяча за десять дней. Ловенталь в те времена не имел ничего, кроме мизерной стипендии, которой не всегда хватало на ежедневный обед. У меня же, напротив, был неплохой личный счет в банке. Хотя мои расходы и регламентировались рамками семейного устава (мой дед и отец были банкирами), я никогда не был расточителен, так что выделить на собственные нужды несколько тысяч долларов для меня не составляло большой проблемы. Я оплатил семинар себе и Теду. Второе ограничение Кастанеда установил на отборочном занятии, где отсеялась примерно треть всех желающих. В самом начале занятия Кастанеда попросил поднять руку тех, кто пришел к нему за Силой. Всем поднявшим руки он велел покинуть семинар. В их числе был и Тед Ловенталь. Затем спросил, кто не пришел за Силой, и тоже их выгнал. Я вышел из аудитории вместе с этой второй партией. Мы с Тедом были уверены, что таким образом Кастанеда отобрал нейтральных, а потому наиболее подготовленных к восприятию магических знаний студентов, но все оказалось наоборот. Оставшимся в аудитории Карлос прочитал довольно занудную лекцию. А те, кто покинул занятие в начале, разделились на две группы – именно с ними Кастанеда и проводил свои семинары. Мы с Тедом оказались в разных группах, которым доктор Кастанеда, в зависимости от собственного выбора семинаристов на первом занятии, давал разные пути магического познания. Нас – тех, кто не нуждался в Силе, он вел путем Волка – Мага, который уже обладает Силой, и все, что ему требуется – научиться этой Силой управлять. Этот путь описан в моей первой книге.

Другая группа, в которую попал Тед Ловенталь, изучала путь Собаки (или путь Койота). В чем он заключался, я узнал лишь спустя несколько лет после своего первого семинара, и причиной было то, что мне потребовалось время, чтобы осмыслить путь Волка – путь, которым шел я сам. Кастанеда запрещал делать записи на своих семинарах, мотивируя это тем, что знания должны отпечататься в памяти. Глубина отпечатка, по его словам, есть мера магического дарования. Но мы с Тедом все равно вели дневник, только писали в нем не на семинаре, а дома, сразу после очередного занятия.

Тед первым проявил интерес к моим записям; тому была причина, о которой я узнал позже. Взамен он предлагал мне прочитать его дневник; причем так настойчиво, что мне пришлось снять с него ксерокопию, лишь бы приятель от меня отстал. Листки эти провалялись у меня довольно долго, прежде чем я занялся ими. Но и прочитав их, я не сразу понял, почему Тед был так заинтересован в том, чтобы я узнал о пути Собаки, который изучала его группа. Когда же осознавание пришло ко мне, я сильно продвинулся в своих магических знаниях; собственно, с этого осознавания мой индивидуальный путь Мага и начался. Дело заключалось в том, что я был для Теда источником Силы, а он явился для меня одновременно и слугой, и инструктором, помогающим мне научиться этой Силой управлять. Наш тандем оказался столь удачным, что в короткое время нам удалось построить и развить свой собственный бизнес. Но, в отличие от меня, Тед никогда не думал, что достижение практического результата – единственный смысл занятия магией. В нашем общем бизнесе он видел лишь средство для прохождения магического пути.

Когда вышла моя первая книга, Тед сразу заявил о том, что это только начало. Я посмеялся тогда, но Ловенталь был абсолютно серьезен. Он вовсе не настаивал, чтобы я вновь взялся за перо, лишь сказал, что наш общий путь должен продолжиться в этом, либо прерваться совсем.

Спустя несколько месяцев после выхода книги я понял, что Ловенталь был прав. Мой путь мага пролегал через осмысление пережитого и изученного мной. Но осмысление это должно было произойти не внутри меня, а вовне – в тысячах, десятках тысяч других сознаний. Иного способа поместить в сознание других людей эту информацию и заставить размышлять над моим личным опытом, кроме как написать книгу, я не видел. Я также понял, что и Кастанеда использовал писательство в тех же целях; вот откуда такое изобилие его книг, повествующих, казалось бы, об одном и том же. Читатель однако, не должен думать, что его единственное назначение – «переработка» знаний мага, которая лишь магу и нужна – в целях, труднообъяснимых на человеческом языке.

Глобальное свойство магического знания состоит в том, что каждый, кто так или иначе соприкасается с ним, становится Человеком Знания. Хотя бы на тот короткое время, пока он держит книгу в руках. А тот, кто сумеет претворить информацию в действие, имеет все шансы стать Магом. Это удивительное свойство магии испытал, без сомнения, каждый, кто более или менее вдумчиво читал книги Карлоса Кастанеды, и еще, пожалуй, нескольких других авторов, которым лично довелось пройти одну или несколько магических инициаций.

Я посетил около десятка различных семинаров Кастанеды, и каждый из них мог бы стать поводом для написания книги (привычку вести дневник я не оставлял никогда). Но прежде чем вовлекать читателя в свой дальнейший опыт, я бы хотел дать наиболее полное представление о том первом семинаре. Тем более что без этого все дальнейшие описания будут однобокими.

За основу своей второй книги я взял записи Ловенталя, и, если быть честным, на обложке ее должно было стоять два имени – сначала имя Теда, а потом уже мое, и то в качестве составителя. Но Тед наотрез отказался называться автором: этот выбор обусловлен спецификой его магического пути – быть при Силе, но не вставать на место Силы.

Итак, опыт, описанный в этой книге, не пережит мною лично, тем не менее, он тесно смыкается с моим путем. Повествование идет от первого лица – от лица Теда; но в некоторых местах я посчитал нужным вставить кое-какие пояснения: семинар был рассчитан на людей с антропологическим образованием, и отдельные вещи, касающиеся истоков шаманской обрядности, могут быть непонятны неподготовленному читателю.

Хочу сказать также, что я не редактировал и вообще никак не поправлял текст – хотя это, возможно, и создаст определенные трудности для читателя. Дневниковые записи всегда обрывочны, и порой не имеют четких логических связей. Нужно учесть и то, что Тед вел дневник не во время семинара, а после него – поэтому все, сказанное Кастанедой, не является прямой речью. Тед записывал так, как услышал и воспринял, так что все слова Кастанеды в дневнике пропущены сквозь призму его сознания. Тем не менее, вдумчивого читателя этот текст непременно захватит, ведь речь идет о вещах, касающихся самых глубин человеческой природы.