Господин де Тревиль сегодня резко говорил с нами, то это дает вам Право

Обращаться с нами пренебрежительно? Ошибаетесь, молодой человек. Вы не

Господин де Тревиль.

- Поверьте мне... - отвечал д'Артаньян, узнав Атоса, возвращавшегося к

себе после перевязки, - поверьте мне, я сделал это нечаянно, и, сделав это

нечаянно, я сказал: "Простите меня". По-моему, этого достаточно. А сейчас я

Повторяю вам - и это, пожалуй, лишнее, - что я спешу, очень спешу. Поэтому

Прошу вас: отпустите меня, не задерживайте.

- Сударь, - сказал Атос, выпуская из рук перевязь, - вы невежа. Сразу

Видно, что вы приехали издалека.

Д'Артаньян уже успел шагнуть вниз через три ступеньки, но слова Атоса

заставили его остановиться.

 

- Тысяча чертей, сударь! - проговорил он. - Хоть я и приехал издалека,

Но не вам учить меня хорошим манерам, предупреждаю вас.

- Кто знает! - сказал Атос.

 

- Ах, если б я не так спешил, - воскликнул д'Артаньян, - и если б я не

гнался за одним человеком...

- Так вот, господин Торопыга, меня вы найдете, не гоняясь за мной,

Слышите?

- Где именно, не угодно ли сказать?

- Подле монастыря Дешо.

- В котором часу?

- Около двенадцати.

- Около двенадцати? Хорошо, буду на месте.

 

- Постарайтесь не заставить меня ждать. В четверть первого я вам уши на

Ходу отрежу.

- Отлично, - крикнул д'Артаньян, - явлюсь без десяти двенадцать!

 

 

Диалог 2 (Леша, Денис)

V. КОРОЛЕВСКИЕ МУШКЕТЕРЫ И ГВАРДЕЙЦЫ Г-НА КАРДИНАЛА

 

У д'Артаньяна в Париже не было ни одного знакомого, Поэтому он на

поединок с Атосом отправился без секунданта, решив удовольствоваться

секундантами противника, Впрочем, он заранее твердо решил принести храброму

мушкетеру все допустимые извинения, не проявляя при этом, разумеется,

слабости. Он решил это, опасаясь тяжелых последствий, которые может иметь

подобная дуэль, когда человек, полный сил и молодости, дерется с раненым и

ослабевшим противником. Если он окажется побежденным - противник будет

торжествовать вдвойне; если же победителем будет он - его обвинят в

вероломстве, скажут, что успех достался ему слишком легко.

Впрочем, либо мы плохо обрисовали характер нашего искателя приключений,

либо читатель должен был уже заметить, что д'Артаньян был человек не совсем

обыкновенный. Поэтому, хоть и твердя самому себе, что гибель его неизбежна,

он не мог безропотно покориться неизбежности смерти, как сделал бы это

другой, менее смелый и менее спокойный человек. Он вдумывался в различия

характеров тех, с кем ему предстояло сражаться, и положение постепенно

становилось для него ясней. Он надеялся, что, извинившись, завоюет дружбу

Атоса, строгое лицо и благородная осанка которого произвели на него самое

хорошее впечатление. Он льстил себя надеждой запугать Портоса историей с

перевязью, которую он мог, в случае если не будет убит на месте, рассказать

всем, а такой рассказ, преподнесенный в подходящей форме, не мог не сделать

Портоса смешным в глазах друзей и товарищей. Что же касается хитроумного

Арамиса, то он не внушал д'Артаньяну особого страха. Если даже предположить,

что и до него дойдет очередь, то д'Артаньян твердо решил покончить с ним или

же ударом в лицо, как Цезарь советовал поступать с солдатами Помпея, нанести

ущерб красоте, которой Арамис так явно гордился.

Кроме того, в д'Артаньяне жила непоколебимая решимость, основанная на

советах его отца, сущность которых сводилась к следующему: "Не покоряться

никому, кроме короля, кардинала и господина де Тревиля". Вот почему

д'Артаньян не шел, а летел по направлению к монастырю Дешо. Это было

заброшенное здание с выбитыми стеклами, окруженное бесплодными пустырями, в

случае надобности служившими тому же назначению, что и Пре-о-Клер; там

обыкновенно дрались люди, которым нельзя было терять время.

Когда д'Артаньян подходил к пустырю, находившемуся подле монастыря,

пробило полдень. Атос ожидал его всего пять минут - следовательно,

д'Артаньян был безукоризненно точен и самый строгий судья в законах дуэли не

имел бы повода упрекнуть его.

Атос, которому рана причиняла еще тяжкую боль, хоть лекарь де Тревиля и

наложил на нее свежую повязку, сидел на камне и ожидал противника, как

всегда спокойный и полный благородного достоинства. Увидев д'Артаньяна, он

встал и учтиво сделал несколько шагов ему навстречу. Д'Артаньян, со своей

стороны, приблизился к противнику, держа шляпу в руке так, что перо

волочилось по земле.

 

- Сударь, - сказал Атос, - я послал за двумя моими друзьями, которые и

Будут моими секундантами. Но друзья эти еще не пришли. Я удивляюсь их

Опозданию: это не входит в их привычки.

- У меня секундантов нет, - произнес д'Артаньян. - Я только вчера

Прибыл в Париж, и у меня нет здесь ни одного знакомого, кроме господина де

Тревиля, которому рекомендовал меня мой отец, имевший честь некогда быть его

Другом.

Атос на мгновение задумался.

 

- Вы знакомы только с господином де Тревилем? - спросил он.

 

- Да, сударь, я знаком только с ним.

 

- Вот так история! - проговорил Атос, обращаясь столько же к самому

себе, как и к своему собеседнику. - Вот так история! Но если я вас убью, я

Прослыву пожирателем детей.

- Не совсем так, сударь, - возразил д'Артаньян с поклоном, который не

был лишен достоинства. - Не совсем так, раз вы делаете мне честь драться со

Мною, невзирая на рану, которая, несомненно, тяготит вас.

- Очень тяготит, даю вам слово. И вы причинили мне чертовскую боль,

Должен признаться. Но я буду держать шпагу в левой руке, как делаю всегда в

Подобных случаях. Таким образом, не думайте, что это облегчит ваше

Положение: я одинаково свободно действую обеими руками. Это создаст даже

Некоторое неудобство для вас. Левша очень стесняет противника, когда тот не

Подготовлен к этому. Я сожалею, что не поставил вас заранее в известность об

Этом обстоятельстве.

- Вы, сударь, - проговорил д'Артаньян, - бесконечно любезны, я вам

Глубоко признателен.

- Я, право, смущен вашими речами, - сказал Атос с изысканной

учтивостью. - Поговорим лучше о другом, если вы ничего не имеете против...

Ах, дьявол, как больно вы мне сделали! Плечо так и горит!

- Если б вы разрешили... - робко пробормотал д'Артаньян.

 

- Что именно, сударь?

- У меня есть чудодейственный бальзам для лечения ран. Этот бальзам мне

Дала с собой матушка, и я испытал его на самом себе.

- И что же?

- А то, что не далее как через каких-нибудь три дня вы - я в этом

Уверен - будете исцелены, а по прошествии этих трех дней, когда вы

Поправитесь, сударь, я почту за великую честь скрестить с вами шпаги.

Д'Артаньян произнес эти слова с простотой, делавшей честь его учтивости

и в то же время не дававшей повода сомневаться в его мужестве.

 

- Клянусь богом, сударь, - ответил Атос, - это предложение мне по душе.

Не то чтобы я на него согласился, но от него за целую милю отдает

Благородством дворянина. Так говорили и действовали воины времен Карла

Великого, примеру которых должен следовать каждый кавалер. Но мы, к

Сожалению, живем не во времена великого императора. Мы живем при почтенном

Господине кардинале, и за три дня, как бы тщательно мы ни хранили нашу

Тайну, говорю я, станет известно, что мы собираемся драться, и нам помешают

осуществить наше намерение... Да, но эти лодыри окончательно пропали, как

мне кажется!

- Если вы спешите, сударь, - произнес Д'Артаньян с той же простотой, с

какой минуту назад он предложил Атосу отложить дуэль на три дня, - если вы

Спешите и если вам угодно покончить со мной немедленно, прошу вас - не

Стесняйтесь.

- И эти слова также мне по душе, - сказал Атос, приветливо кивнув

д'Артаньяну. - Это слова человека неглупого и, несомненно, благородного.

Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу: если мы не убьем друг

друга, мне впоследствии будет весьма приятно беседовать с вами. Подождем

моих друзей, прошу вас, мне некуда спешить, и так будет приличнее... Ах, вот

один из них, кажется, идет!

 

Диалог 3 (Леша, Денис)

XXVII. ЖЕНА АТОСА

...

- Вы все называете пустяками, любезный Атос, - возразил д'Артаньян, -

это не убедительно со стороны человека, который никогда не любил.

 

Угасший взгляд Атоса внезапно загорелся, но то была лишь минутная

вспышка, и его глаза снова сделались такими же тусклыми и туманными, как

прежде.

 

- Это правда, - спокойно подтвердил он, - я никогда не любил.

 

- В таком случае вы сами видите, жестокосердный, что не правы, обвиняя