Горе, потери и торжество жизни

Горе - это то, что мы добавляем к потере. Это приобретённая реакция, присущая только не­которым культурам. Оно не является чем-то не­избежным.

Я понял это на собственном опыте, более чем на восемь лет погрузившись в чистую культуру азиатского буддизма. В те годы в лесном буддий­ском монастыре отдалённого уголка Таиланда западная культура и её идеалы были совершенно неизвестны. Мой монастырь служил местом кремации усопших для многих деревень округи. Кремация проходила почти еженедельно. В конце 1970-х годов я стал свидетелем не одной сотни похорон, но ни разу не видел, чтобы кто-нибудь плакал. Как правило, на следующий день я беседовал с семьёй умершего и по-прежнему не замечал никаких признаков переживаемого горя. Всё имеет своё завершение, следователь­но, в случившемся нет несчастья. Я узнал, что тогда в Северо-Восточном Таиланде, регионе, который впитывал буддийское учение на про­тяжении многих веков, смерть воспринималась всеми в ключе, абсолютно противоположном западным представлениям о горе и утрате.

Те годы научили меня тому, что у горя есть альтернатива. Дело не в том, что испытывать горе - это неправильно, просто существует другая возможность. Потерю любимого челове­ка можно увидеть с другой точки зрения, кото­рая позволяет избежать долгого периода ною­щей боли в сердце.

Мой отец умер, когда мне было только шест­надцать лет. Для меня он был великим челове­ком. Он был тем, кто своими словами помог мне понять смысл любви: «Что бы ты ни делал в сво­ей жизни, сынок, дверь моего сердца всегда бу­дет открыта для тебя». Несмотря на то, что моя любовь к отцу была огромна, я не плакал на его похоронах. И после никогда не плакал по нему. У меня никогда не возникало желания оплакивать его безвременную кончину Мне потребовались годы, чтобы понять собственные эмоции которые вызвала у меня его смерть. Я обрёл это понимание благодаря следующей истории, ко­торой поделюсь с вами сейчас.

В молодости я увлекался музыкой, мне нра­вились все музыкальные направления от рока до классики и от джаза до фольклора. В 1960-х и начале 70-х годов Лондон был потрясающим для взросления городом, особенно если ты влюблён в музыку. Я помню самое первое волнительное выступление группы «Лед Зеппелин», прохо­дившее в небольшом клубе в Сохо. В другой раз всего лишь горстка таких же, как я, были зрителя­ми неизвестного тогда Рода Стюарта, выступав­шего в качестве вокалиста рок-группы; это происходило в комнате на верхнем этаже маленько­го трактира в северной части Лондона. У меня осталось так много драгоценных воспоминаний из музыкальной жизни Лондона того времени!

И в конце большинства концертов вместе с другими я всегда кричал: «Ещё! Ещё!» Обычно группа или оркестр какое-то время продолжали играть. Но, в конце концов, музыканты должны были закончить выступление, уложить инстру­менты и отправиться по домам. Так же посту­пал и я. Мне кажется, что каждый вечер, когда я возвращался домой из клуба, трактира или концертного зала, всегда шёл дождь. Для описания унылой разновидности дождя, который часто бывает в Лондоне, существует специаль­ное слово: морось. Когда я покидал концертный зал, мне всегда казалось, что на улице постоянно моросит, что там холодно и мрачно. Однако, хотя в сердце своём я знал, что, возможно, ни­когда снова мне не удастся услышать эту группу, что они покинули мою жизнь навсегда, ни разу я не испытывал грусть или желание плакать. Когда я выходил в холодную, сырую темноту ночного Лондона, волнующая музыка всё ещё звучала в моей голове: «Какая изумительная музыка! Ка­кое мощное представление! Какой же я счастливчик, что попал туда!» По завершении вели­колепного концерта у меня никогда не остава­лось горестного чувства.

То же самое я пережил, когда умер мой отец. Как будто великолепный концерт подошёл к своему завершению. Это было такое замеча­тельное выступление. Когда наступил финал, я громко кричал: «Ещё! Ещё!» Мой дорогой и любимый папа мужественно сражался, чтобы немного продлить для нас свою жизнь. Но, в ко­нечном счёте, пришёл момент, когда он должен был «собрать все свои пожитки и отправиться домой». Когда после окончания похорон я вы­шел из крематория в Мортлэйке и оказался в хо­лодной лондонской мороси - я помню эту мо­рось очень ясно, - сердцем своим зная, что ни­когда впредь у меня не будет возможности быть рядом с ним, что он оставил мою жизнь навсег­да, я не чувствовал печали и я не плакал. В моём сердце было другое чувство: «Какой изумитель­ный отец! Какое мощное вдохновение даёт его жизнь. Какой я счастливчик, что знал его. Как же мне повезло, что я был его сыном». Держа за руку свою мать на долгом пути к будущему, я ощущал такое же возбуждение, какое обычно приходило ко мне в конце одного из самых ве­ликолепных концертов в моей жизни. Ни за что на свете я бы не пропустил это. Спасибо, отец.

Горе означает, что мы видим только то, что у нас отнято. Торжество жизни - это когда мы ценим то, чем были осчастливлены, и чувствуем великую благодарность за это.

 

Падающие листья

Наверное, для нас труднее всего согласиться со смертью ребёнка. Не единожды мне выпадала честь проводить похоронную службу для маль­чика или девочки, у которых не было возмож­ности пройти полностью свой жизненный путь. Моя задача в таком случае заключается в том, чтобы помочь обезумевшим от горя родителям и всем остальным освободиться от мучительной вины и навязчивых поисков ответа на вопрос: «Почему?»

Часто я рассказываю притчу, которую много лет назад услышал в Таиланде.

В джунглях некий простой лесной монах уединённо медитировал в хижине из пальмовых листьев. Одним поздним вечером разразилась сильнейшая муссонная буря. Ветер ревел по­добно реактивному самолёту, сильный ливень барабанил по его хижине. Чем плотнее сгущались сумерки, тем беспощаднее становилась буря. Сперва послышался треск ломающихся веток. Затем сильные порывы ветра вырывали с корнями целые деревья, и они обрушивались на землю с грохотом, подобным грому.

Вскоре монах понял, что его хижина, сделан­ная из травы, не даёт ему защиты. Если на хижи­ну упадёт дерево - или даже большая ветка, - оно проломит соломенную крышу и пришибёт его насмерть. Всю ночь монах не сомкнул глаз. Часто той ночью он слышал, как огромные лес­ные гиганты падали на землю, и тогда его сердце начинало сильно колотиться.

В предрассветные часы, как это часто быва­ет, буря утихла. С первым лучом солнца монах отважился выйти из хижины, чтобы осмотреть разрушения, которые оставил после себя ноч­ной ураган. Множество больших веток, а также два значительного размера дерева упали совсем рядом с его хижиной. Монаху просто повезло, что он выжил. Однако его внимание внезапно привлекло не множество выкорчёванных дере­вьев и упавших веток, которыми была усыпана земля, а огромное количество листьев, густым ковром расстилавшихся по всему лесу.

Как он и ожидал, большинство опавших на землю листьев были старыми коричневыми ли­стьями, которые прожили полноценную жизнь. Среди этой коричневой листвы виднелось много жёлтых листьев. Однако были и зелёные, причём такого свежего и насыщенного зелёного цвета, что монах понял: эти листья могли распустить­ся всего несколько часов назад. В этот момент сердце монаха постигло природу смерти.

Он захотел удостовериться в истинности своего озарения, поэтому пристально стал разглядывать наверху ветки деревьев. Несомненно, из листьев, оставшихся на деревьях, большин­ство составляли молоденькие здоровые и зе­лёные, находящиеся на начальном этапе своей жизни. Однако, несмотря на то что на земле мёртвыми лежали многие новорождённые зелё­ные листочки, некоторые старые, скрученные и сморщенные коричневые листья по-прежнему крепко держались на ветках. Монах улыбнулся; с того дня смерть детей никогда больше не при­водила его в смятённые чувства.

Когда ураганы смерти проносятся через наши семьи, обычно они забирают старых членов се­мьи - покрытые пятнами коричневые листья. Они также забирают многих людей средне­го возраста - жёлтые листья деревьев. Моло­дые люди тоже умирают в самом начале своей жизни, подобно зелёным листочкам. И порой смерть отрывает от жизни небольшое количе­ство малых детей, подобно тому, как в природе буря обрывает с деревьев небольшое количе­ство молодых листочков. Такова природа смер­ти среди представителей рода человеческого, и такова природа бури в лесу.

За смерть ребёнка некого винить и не на кого возлагать вину. Такова природа явлений. Кто может осуждать бурю? Эта история помогает ответить на вопрос о том, почему некоторые дети умирают в столь юном возрасте. По той же причине, по которой некоторые молодые листочки опадают во время бури.

 

Взлёты и падения смерти

Возможно, наиболее эмоциональным во время похорон является момент опускания гроба в могилу или момент нажатия кнопки для удале­ния гроба, если дело происходит в крематории. Кажется, что последнее физическое напомина­ние о любимом окончательно и навеки украдено у осиротевшего человека. Часто в этот момент люди не могут дольше сдерживать слёз.

В некоторых крематориях Перта такие мо­менты являются особенно трудными. Там, после нажатия кнопки, гроб опускается в цокольный комплекс, в котором расположены печи. Под­разумевается, что таким образом имитируется процесс похорон. Однако на подсознательном уровне опускающийся вниз покойник симво­лизирует нисхождение в ад! Потеря любимого человека сама по себе является достаточно серьёзным горем, а в добавление к этому намёк на падение его в преисподнюю часто бывает слишком тяжело пережить.

Поэтому однажды я внёс предложение о таком способе сооружения похоронных за­лов крематориев, чтобы, когда священник нажимает кнопку для предания тела покойного огню, гроб изящно поднимался в воздух. Про­стого гидравлического подъёмника будет доста­точно для этой цели. Достигнув потолка, гроб мог бы исчезать в клубящихся облаках из сухого льда, а затем, через люк, в отверстие на крыше и устремляться вверх, к звукам сладостной небес­ной музыки. Какой замечательный психологи­ческий подъём могут ощутить присутствующие на похоронах!

Однако некоторые, кто был в курсе моего предложения, высказали опасение, что всё это может лишить церемонию честности, особен­но в тех случаях, когда всем присутствующим хорошо известно, что усопший мерзавец, чьё тело лежит теперь в гробу, едва ли отправился на небеса. Поэтому я усовершенствовал свой план, предложив сделать три кнопки для по­хорон, которые будут учитывать все случаи: кнопка «вверх» - только для хороших людей, кнопка «вниз» - для негодяев и кнопка «в сто­рону» - для неоднозначных людей, коих среди нас большинство. Затем в знак признания де­мократических принципов западного общества и с целью возбуждения дальнейшего интере­са к безотрадному во всём остальном обряду я мог бы просить присутствующих на похоронах проголосовать поднятием руки за то, на какую из трёх кнопок нажать! Это превратило бы по­хороны в незабываемое событие, на котором стоит поприсутствовать.