Телемская обитель Рабле как утопия.

Телемское аббатство — первая утопия, созданная французской литературой. Телемское аббатство описано Франсуа Рабле в первой книге романа «Гаргантюа и Пантагрюэль», в главах с LII по LVII.

 

В XVI веке Франсуа Рабле в своем романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» использовал слово «Thélème», французский аналог греческого глагола θέλημα. Так называлось аббатство, обитатели которого руководствовались принципом «делай, что желаешь» (fais çe que voudrais — фр.) в произведении Франсуа Рабле. Франсуа Рабле был монахом францисканцем, а позже бенедиктианцем и жил в XVI столетии. Со временем он оставил монастырь и начал изучать медицину в Лионе в 1532 году. Именно там он и написал «Гаргантюа и Пантагрюэль» и ещё несколько подобных книг. Повесть рассказывает о приключениях гиганта Гаргантюа. История написана в экстравагантном, сатиричном и даже юмористическом ключе. Однако за юмором скрывается утопическая идея нового общества.[10]

В книге Рабле рассказывает о Телемском аббатстве, построенном гигантом Гаргантюа. Этим произведением Рабле высмеивает институт монашества. Телемское аббатство Рабле строилось по принципам, противоположным принципам монашества[11].

 

Многие исследователи считают, что Франсуа Рабле писал свое произведение исключительно с христианской точки зрения, хотя по многим пунктам он не был согласен с церковью.[17] Александр Поцетто из Колледжа Святого Франциска Саленского в Аллентауне (США) считает, что на взгляды Рабле сильно повлиял Мартин Лютер. Он проводит много параллелей между Рабле и Франциском Саленским.[21] М. А. Скреч, исследовавший творчество Рабле, находит, что он высмеивает православие.[19] Другой источник свидетельствует, что Рабле высмеивает церковь Мартина Лютера и реформаторов:

 

«Неформальность встреч адептов Телемского Аббатства Рабле показывает его согласие с Эразмом, который осуждал формализованный ритуал Римской Католической Церкви и называл его „иудейским“. Многие гуманисты и реформаторы отвергли ежедневное фиксированное и общеконфессионное празднество тайной вечери, называя это идолопоклонничеством. По мнению исследователей, Рабле считал, что мессу должны заменить дружеские встречи пантагрюэльцев между собой, сопровождаемые „хлебом“ и „вином“».[20]

 

Эрих Ауэрбах в 1946 году не согласился ни с одним мнением предшествующих ему исследователей и написал о взглядах Рабле со своей точки зрения:

 

«Это не оппозиция христианству, но свобода видения, чувства и мысли, которая входит в непрерывную связь со всеми остальными вещами и которая действует в согласии с миром и его богатством разнообразия. В одном можно быть уверенными: Рабле имеет четкую позицию и эта позиция, будучи, на первый взгляд, анти-христианской, для него является проявлением сущности добра и естественного течения жизни».

 

Брат Жан просит создать аббатство, не похожее ни на какое другое. Поэтому в Телемском аббатстве нет окружающей его стены, нет никакого расписания, в него принимают только «таких мужчин и женщин, которые отличаются красотою, статностью и обходительностью»[1]. Женщинам запрещено избегать мужского общества, аббатство можно покинуть в любое время. Вместо обетов целомудрия, бедности и послушания его обитателям «надлежит провозгласить, что каждый вправе сочетаться законным образом, быть богатым и пользоваться полной свободой»[2]. И вообще, единственное правило устава аббатства гласит «Делай, что хочешь»[3]! Ему же соответствует название аббатства, которое происходит от греческого слова θέλημα, что значит «воля, желание».

 

Аббатство и его обитатели представляют собой самый что ни на есть утопический идеал. Роскошное здание аббатства насчитывает «девять тысяч триста тридцать две жилые комнаты, при каждой из которых была своя уборная, кабинет, гардеробная и молельня...»[4]. Помимо книгохранилищ и галерей с фресками оно имело ристалище, ипподром, театр, бассейн, бани, парк со зверями, сад с плодовыми деревьями и манежи для игры в мяч[5]. Под стать аббатству (в переводе Н. Любимова «обитель») и те, кто там живёт:

 

Все это были люди весьма сведущие, среди них не оказалось ни одного мужчины и ни одной женщины, которые не умели бы читать, писать, играть на музыкальных инструментах, говорить на пяти или шести языках и на каждом из них сочинять стихи и прозу. Нигде, кроме Телемской обители, не было столь отважных и учтивых кавалеров, столь неутомимых в ходьбе и искусных верховой езде, столь сильных, подвижных, столь искусно владевших любым родом оружия; нигде, кроме Телемской обители, не было столь нарядных и столь изящных, всегда веселых дам, отменных рукоделиц, отменных мастериц по части шитья, охотниц до всяких почтенных и неподневольных женских занятий.

 

24. Отец и сын в трагедии «Гамлет» (Полоний и Лаэрт) Возможно, недостаточно для полного ответа.

 

Первая из речей Полония наиболее значительна, и произносит он ее внушительно. Это его знаменитые наставления сыну о том, как надо вести себя в обществе и на людях:

 

Держи подальше мысль от языка,

Л необдуманную мысль - от действий.

Будь прост с другими, но отнюдь не пошл.

Своих друзей, их выбор испытав,

Прикуй к душе стальными обручами,

По не мозоль ладони кумовством

С любым бесперым панибратом. В ссору

Вступать остерегайся, но, вступив,

Так действуй, чтоб остерегался недруг.

Всем жалуй ухо, голос - лишь немногим;

Сбирай все мненья, но свое храни.

Шей платье по возможности дороже,

Но без затей, - богато, но не броско:

По виду часто судят человека;

Л у французов высшее сословье

Весьма изысканно и чинно в этом.

В долг не бери и взаймы не давай;

Легко и ссуду потерять и друга,

А займы тупят лезвие хозяйства.

Но главное: будь верен сам себе;

Тогда, как вслед за днем бывает ночь,

Ты не изменишь и другим.

Советы Полония имеют давнюю традицию, начиная с античной Греции. В современной Шекспиру Англии было много подобных предписаний. Примеры этого есть в письмах высокопоставленных и знатных лиц эпохи Шекспира, а также в сочинениях современников Шекспира Джона Лили, Томаса Лоджа, Роберта Грина. Полоний учит, как соблюдать достоинство в обществе, где каждый живет сам по себе, стремясь к своей выгоде. Почти каждое из предписаний проникнуто недоверием к людям и рекомендует осторожность в общении е окружающими. В целом весь этот кодекс житейских правил характерен для индивидуалистической среды. В нем совершенно отсутствуют элементы общественного или гражданского характера. Нет ни слова о сочувствии или помощи другим людям. Житейская «мудрость» Полония помогает увидеть его характер, взгляды на жизнь, отношение к людям.

 

Полоний, правда, не уверен в том, что Лаэрт выполнит его заветы, и посылает Рейнальдо проверить, как ведет себя сын в Париже. Есть, однако, в трагедии персонаж, который следует некоторым из советов Полония. Он скрывает свои мысли, прост с окружающими; к нему напрашиваются в друзья, но он хорошо разбирается в людях и умеет отличить притворство от искренности; остерегается раньше времени вступать в ссору, а потом действует так, что бояться его начинает недруг. Читатель уже догадался так ведет себя Гамлет!

 

Полоний, однако, верен тем понятиям, которым поучает сына. Его главная забота, чтобы сын и дочь соблюдали внешнюю честь и достоинство. Понятия Полония о чести иные, чем у Гамлета. Полонию достаточно внешнего ее соблюдения: не столько быть честным, сколько казаться им. Между его проповедью внешней добропорядочности и действительным поведением наблюдается резкое расхождение. Со своим подручным Рейнальдо Полоний откровенен. Поучая его, как узнать о поведении сына посредством лживых обвинений, он сводит свой урок к еще одному правилу, не вошедшему в «официальный» кодекс:

 

Приманка лжи поймала карпа правды;

Так мы, кто умудрен и дальновиден,

Путем крюков и косвенных приемов,

Обходами находим нужный ход...

Вот в чем существо «мудрости» Полония! Это мудрость царедворца, изощренного в интригах, идущего к цели не прямыми путями, умеющего действовать тайком, скрывая истинные намерения. Если гуманисты создали идеал «придворного» как человека большой культуры, то Полоний придворный реальный, такой, какими были приближенные монархов но нес времена. Еще раз надо обратить внимание на глубокие значения, таящиеся в шекспировском тексте. Слова Полонии- сентенция или афоризм, претендующие на обобщение. Для Полония вообще характерно выражаться поучительными фразами. Но в данном случае мы встречаемся с речью-бумерангом. Именно торопится с выводами и ошибается Полоний. Что же касается второй части его сентенции, то ее оправдывает не только горячность Лаэрта, но и поспешность Гамлета, причем его поспешный необдуманный удар оказался роковым для 11олония.

 

Еще одно изречение Полония должно привлечь наше внимание. Решив, что безумие Гамлета вызвано любовью к его дочери, Полоний изрекает:

 

Здесь точно исступление любви,

Которая себя ж убийством губит

И клонит волю к пагубным поступкам,

Как и любая страсть под небесами,

Бушующая в естестве.

Может будто царедворец согласен с мыслью Гамлета о том, что идеальный человек не должен быть рабом страстей. Гамлет мечтает о гармоничном человеке, а для Полония страсти - помеха в стараниях обеспечить успех и благополучие в свете, где каждый старается обмануть другого или использовать в своих целях. Шекспир вкладывает в уста Полония слова, ясно показывающие, чему он посвятил свою жизнь:

 

Свой долг и душу я блюду пред богом

И пред моим высоким королем...

Он советовал сыну быть верным самому себе и был в этом отношении последователен. Он служил своему монарху верой и правдой и, можно сказать, погиб на посту, приняв на себя удар, предназначавшийся королю.

 

Образ Панурга

 

Сообразно этимологии своего имени (др.-греч. πανοῦργος — «неразборчивый в средствах, способный на все; хитрый, коварный; плут, мошенник»), Панург обрисован очень изворотливым и пронырливым; он не пренебрегает плутнями, даже воровством, хвастает своей храбростью, а при случае первый трусит, отличается цинизмом и бесстыдством, думает лишь о своём благополучии, ведёт беспорядочную жизнь, лишён идеальных влечений, порой выказывает жестокость. Но, с другой стороны, он олицетворяет здравый смысл, наделён юмором и сатирической жилкой, искусно подмечает и осмеивает людские слабости.

 

Пантагрюэль встречает его в Париже, и с этой поры Панург играет видную роль в романе; его предстоящая женитьба делается поводом к знаменитому путешествию Пантагрюэля (сюда относится известный эпизод с «панурговым стадом», вошедшим в поговорку). Антипод Панурга в романе — брат Жан.

 

При создании типа Панурга Рабле отчасти подражал итальянскому писателю Фоленго (его макароническим поэмам). Некоторые критики (Теофиль Готье, Жебар) видели в Панурге поэта Франсуа Вийона — что едва ли справедливо; другие считают его предком Маскариля, Жиль Блаза и т. д.; Стапфер сравнивает его с Фальстафом.

 

Панург — один из центральных персонажей романа. Его имя означает «все могущий» или «все делающий». Согласно характеристике, которую дает Панургу Рабле, это «озорник, шулер, кутила, гуляка и жулик». Однако, перечисляя всевозможные пороки П., Рабле, который откровенно симпатизирует своему герою, его бьющей через край энергии и дерзкому неистребимому жизнелюбию, добавляет: «а в сущности, чудеснейший из смертных». П. становится другом Пантагрюэля, и вместе они составляют, как говорит Пантагрюэль, «неразлучную пару, как Эней и Ахат». Пародийно-комический характер этой пары подчеркивается их полным внешним несходством: рядом со своим другом великаном П., будучи среднего роста и нормального телосложения, кажется потешным карликом. Стихия П. — игра, которую он любит ради нее самой. Бескорыстная страсть к игре побуждает его совершать нелепые и безрассудные поступки, за которые он часто терпит жестокие побои и преследования. Но П. не унывает и живет, радуясь каждой минуте так, словно она — последняя. Когда Пантагрюэль после победы над дипсодами дарит другу поместье Рагу, беспечный П. проматывает все доходы с него на три года вперед. Пантагрюэль уговаривает его быть бережливее, но тот со смехом заявляет: «Будьте жизнерадостны, веселы и довольны — иного богатства мне не надобно». Парадоксальное поведение П., которому ненавистно все догматически косное, устоявшееся, трезвое и незыблемое, символизирует неустанный поиск человеческого духа, которому свойственно сомневаться во всем ради того, чтобы обрести еще большую глубину. Но эта глубина — не по ту сторону земной жизни, в ней нет ничего сухого и отвлеченного. Ибо вся полнота смысла, по мнению Рабле, состоит в том, чтобы наполнить каждый миг бесстрашным и всепобеждающим весельем, упраздняющим химеры унылой и мрачной схоластической серьезности. Именно так и поступают все его герои.