Права человека - противоречивая, тревожная

СУДЬБА

1.Право человека – важнейшее звено философского понимания права. После освещение естественного права как первоосновы позитивного права и права как бытия разума, важнейшее звено его философского понимания, выводящее на итоговые выводы философии права, - это группа проблем, объединяемых рубрикой – «право человека».

Замечу сразу – перед нами нечто «другое», философски и практически более значимое, чем традиционно понимаемые «неотъемлемые права человека». Но все же в качестве исходной точки и в известном смысле основы этого (более философски и практически значимого) явления выступают эти самые общеизвестные, традиционно понимаемые права и свободы человека

_{С них и начнем.}

2. Неотъемлемые права человека: поворот в истории. Итак, сначала речь в этой главе пойдет о широко известных, пожалуй, даже модных положениях о «правах человека» как правах личности.

И здесь необходимо со всей определенностью сказать о том, что неотъемлемые права человека в данном значении потому и приобрели характер модных (хотя подчас – общих, декларативных) формул, что они по своей сути действительно имеют качество исторически знаковой категории. Они выражают на языке права отмеченный ранее поворот от традиционных к либеральным цивилизациям, е персоноцентристскому обществу и поэтому приобрели, начиная с эпохи Просвещения, особенно – Французской революции, значение знамени Свободы

_{Самое существенное в рассматриваемом отношении состоит в том, что они не только стали предельно точным и конкретизированным выражением самой сути естественного права в современном его понимании – свободы отдельной, автономной личности, но и представляют собой известную, пусть и относительную, институализацию этой, в целом несколько общей категории – естественного права, его сути, относящейся к личности.}

_{Раскрывая свою естественно-правовую природу в определениях - «неотъемлемые», «прирожденные», они в тоже время изначально «зазвучали» в общепринятом для личности «институционном» понимании – в виде права на жизнь, права на свободу слова, права на творчество, права свободу получения и использование информации, права на частную жизнь и т. д., словом, в виде субъективных прав - возможностей, принадлежащих каждому человеку, «прикрепленных» к отдельному, автономному субъекту, неотъемлемых от данной конкретной личности.}

 

3. Две тенденции. После Французской революции (и утверждения североамериканской демократической государственности в конце ХУШ в.) развитие идей о неотъемлемых правах человека пошло в двух направлениях.

П е р в о е из них – это дальнейшая правовая институализация рассматриваемой категории и приобретение ей все большей юридической значимости. Вслед за провозглашением революционной демократии в конце ХУШ века и утверждения в мировом общественном мнении неотъемлемых прав человека как прав личности - таких, как жизнь, свобода, собственность, безопасность личности, стремление к счастью - подобного рода понимание рассматриваемой гуманитарной категории приобрело общепризнанный характер, получило закрепление и в международных юридических документах и во внутригосударственных конституционных и иных законодательных актах.

_{При этом важно, что изначально, по самой своей первородной сути, неотъемлемые права человека стали символом и адекватным юридическим аналогом индивидуальной свободы человека, его твердой защищенности от произвола власти. И именно в таком изначальном (“первородном”) качестве права человека шаг за шагом получали юридическое закрепление в международном и во внутригосударственном праве демократических стран, обретали свою реальную государственно-правовую жизнь.}

Но есть и в т о р а я линия развития, относящиеся к правам человека, имеющая характер весьма очевидной тенденции. Это – не только упадок, чуть ли ни полное забвение идеологии прав человека во второй половине Х1Х века[331], но и – наряду с отмеченными положительными современными тенденциями – негативные явления сегодняшнего дня, выраженные в нарастающей утрате этой основополагающей гуманитарной и демократической («исторически знаковой») категорией своего истинного и высокого социального значения.

Обратимся к краткой характеристике указанных двух тенденций в развитии идей о правах человека и реального положения дел в этой ключевой гуманитарной области жизни людей.

 

4. Позитивная тенденция. Крупные последствия. В условиях демократического развития, начавшегося в эпоху Просвещения и перешедшего в передовых демократических странах в 1950 -1960 годах в новую фазу, происходят знаменательные изменения в позитивном праве этих стран.

В чем существо таких изменений?

Самое главное здесь это - прямое и глубокое вторжение в позитивное право, в саму его органику, возрожденного естественного права, выраженного в системе общепризнанных неотъемлемых прав человека. Иначе говоря, - это обретение неотъемлемыми правами человека значения и функциями действующей правовой реальности, да причем - такой, когда она становится правовым базисом, юридической основой национальных правовых систем.

_{Можно высказать весьма серьезное предположение, что как раз в этом обстоятельстве следует видеть своеобразие того варианта прецедентного права, которое характерно для США и которое характеризуется – как и все прецедентное право – доминированием не закона, а непосредственно судебной деятельности, но все же в данном случае – с опорой последней на естественно-правовые категории. Невосприятие бурно развивающейся в конце ХУШ в. государственными образованиями Северной Америки (кроме территории Квебека) всего богатства сложной европейской догматической правовой культуры, которая в условиях средневековья еще не раскрыло своего действительного интеллектуального и демократического значения, привело к тому, что ее «место» в осуществлении судебной деятельности в государственных образованиях Северной Америки во многом заняли положения правосознания, вобравшие категории неотъемлемых прав человека. Отсюда – своеобразие, поистине уникальная самобытность понимания в североамериканском правовом мышлении самого понятия законности, в немалой степени сориентированного на судебные решения и судебный прецедент, которые в свою очередь опираются на судебные интерпретации неотъемлемых прав человека.}

В значительно более позднее время, уже в середине ХХ века, неотъемлемые права человека стали пробивать себе дорогу в реальное юридическое бытие также и европейских странах, при господстве основанной на римском праве догматической правовой культуры, опирающейся на принципы верховенства закона. Именно события ХХ века, унизившие людей бесчеловечной тиранией и поставивших человечество на край тотальной гибели, показали, что нет иного (кроме неотъемлемых прав человека) института, представляющего собой прямое выражение свободы личности, твердой основы ее суверенности, независимости, противостоящей произволу власти и насилию. И именно тогда, в 1950-1960 гг. и началась вторая «революция в праве», и при доминировании европейской догматической юридической культуры общепризнанные права и свободы человека стали приобретать непосредственное юридическое значение.

А это означает, что основные, фундаментальные человеческие права, признанные мировым сообществом, непосредственно, причем независимо от воспроизведения или упоминания о них в национальных законодательных документах, в условиях верховенства закона напрямую входят в содержание действующего права страны и имеют в стране непосредственное юридическое действие.

Более того. Есть и более гуманитарно и юридически существенные явления. Именно категории возрожденного естественного права в виде идей о неотъемлемых правах человека начали приобретать значение центрального звена действующего права как сложного многогранного образования. Того центрального звена, той правовой идеи “в праве”, которая имеет первостепенное значение не только для решения ряда вопросов теории, в том числе для характеристики особого построения всех других слоев, граней правовой материи, но и для практической стороны дела - для решения вопросов законодательства, вопросов юридической практики.

Именно тут нужно искать объяснение тому обстоятельству, что в современных условиях неотъемлемые права человека по своей юридической силе не только не уступают национальным законам всех рангов, но и в принципе имеют по отношению к ним приоритетное юридическое действие.

С точки зрения юридической практики существенно важно, например, - то, что при пробелах в действующем праве, недостаточности или неопределенности действующих законоположений правовой вакуум заполняется, а неопределенность законоположений преодолевается на основе центральной правовой идеи. Значит, права человека в таком случае становятся тем ориентиром, который определяет направление и перспективу решения тех или иных юридических дел.

Одним же из наиболее ярких подтверждений принципиального изменения регулятивного статуса естественного права, выражающих его неотъемлемых прав человека, стало решение в 1996 году Конституционного суда Германии, который признал юридически оправданной ситуацию, с позиций ортодоксальной догматической юриспруденции невозможную, - привлечение к уголовной ответственности руководителей несуществующего государства (ГДР) за причастность к убийствам на границе перебежчиков, т. е. за деяния, которые как будто бы согласовывались с законоположениями ГДР, но противоречили фундаментальным правам человека.

В этой связи замечу - то обстоятельство, что в российском Конституционном суде при рассмотрении конституционной обоснованности актов, положивших в 1994 году начало войне в Чечне, права человека не получили такого признания, - свидетельство того, что в России продолжает господствовать право власти (в лучшем случае - право государства), а не передовое демократическое право, соответствующее требованиям современного гражданского общества.

Отмеченные крупные изменения в позитивном праве, выражающие глубокое проникновение в саму его органику возрожденного естественного права, - изменения, по должному ни наукой, ни общественным мнением еще не оцененные (и более того - в немалой мере оставшиеся незамеченными), в действительности, по своей масштабности и, особенно, значению для настоящего и будущего ничуть не уступают тому гигантскому сдвигу в правовом прогрессе, которым отмечена эпоха Просвещения, эпоха французской революции. Потому-то они с полным основанием и могут быть обозначены в качестве в т о р о й “революции в праве”.

Новая трактовка права находится в диссонансе со сложившимися и весьма устойчивыми стереотипами о праве, законе, законности, сориентированными на власть. И поэтому переход от понимания права как исключительно и всецело “силового” института, прочно укоренившегося за долгие века взаимоотношений человека с властью, к пониманию его как гуманистического явления, феномена свободы, происходит с трудом. Еще в самом начале ХХ века знаменитый русский правовед П.И. Новгородцев говорил о неоправданном положении вещей, “когда отвергают право как порождение силы и произвола и забывают право как выражение справедливости и свободы, - то право, которое издавна вдохновляло на подвиги и на борьбу и которое всегда почиталось священным достоянием лиц”[332].

Итак, перед нами - самое значительное последствие в позитивном праве, наступающее в условиях возрожденного естественного права, его новой жизни. Оно касается соотношения права и власти, - того соотношения, которое при всех метаморфозах права (его развития от “права сильного” к “праву власти” и “праву государства”) неизменно оставалось силовым институтом, не содержащим каких-либо элементов, так или иначе не зависящих от власти.

Ныне же, в результате второй “революции в праве” такого рода элементы, да притом непосредственно выражающие сами основы человеческого бытия, появились! Появились в виде неотъемлемых прав человека, которые приобрели прямое юридическое действие и заняли (точнее - начали занимать) центральное место во всей юридической системе современного гражданского общества.

А это значит, что впервые за всю историю человечества право стало обретать такое новое качество, которое позволяет ему в о з в ы с и т ь с я н а д в л а с т ь ю и, следовательно, наконец-то решить одну из коренных проблем нашей жизни, истинное проклятие человечества, проблему умирения и “обуздания” политической государственной власти.

Стало быть, в результате недавней “революции в праве” именно сейчас, в наше время, право и власть начали меняться местами И именно сейчас, в наше время, на место права как сугубо силового образования приходит гуманистическое право - право современного гражданского общества[333], действенность которого строится в основном на природной силе естественного права, свободы.

С рассматриваемой точки зрения, быть может, самым верным показателем того, что в данном обществе право занимает достойное и высокое положение, соответствующее формулам “правовое государство”, “правление права”, является способность власти терпеть право, и без колебаний сообразовывать с ним все свои действия. Так относиться к праву, чтобы и в тех случаях, когда существование и действие права не согласуются с интересами власти, безропотно признавать его приоритет, верховенство “над собой” и одновременно - делать все для того, чтобы его требования неукоснительно и полностью проводились в жизнь.

Понятно, процесс формирования права современного гражданского общества даже в передовых демократических странах еще не завершен. Во многих других странах он и не начат. В некоторых странах заметны порой симптомы правового регресса, попятного движения к праву власти, силовым юридическим порядкам.

Что ж, перспектива формирования и развития гуманистического права в тех или иных странах накрепко связана с судьбой демократии на нашей планете, будущим демократических и гуманистических ценностей, словом, с судьбой и будущим на нашей земле цивилизаций либерального типа.

Но как бы то ни было, закладка фундамента юридических систем, способных возвыситься над властью и последовательно реализовать демократические и гуманистические ценности, в истории человечества состоялась.

 

5. Негативная тенденция. Обратимся теперь к другой, уже негативной линии, связанной с развитием идей о неотъемлемых правах человека.

Здесь прежде всего бросается в глаза то обстоятельство, что ныне, на пороге ХХ1 в., идеи прав человека, столь величественные не так давно и столь возвысившиеся по своей сути в наше время, в последние годы все более фактически теряют свой престиж и влияние на умы и дела людей.

Повторяющиеся изо дня в день во всех секторах социальной жизни стереотипные положения, цитаты и заклинания по поводу «прав человека» в представлениях все большего числа людей постепенно переходят на уровень тех лозунгов, которые были в ходу, например, в условиях господства коммунистической идеологии. Кажется, теперь уже никто, вплоть до деятелей откровенно авторитарной политической ориентации, не страшится произносить подобные лозунги и заклинания, вносить их в свои декларации и даже юридические документы, представлять себя в качестве «поборника», а то и «гаранта» прав и свобод человека. Заметна и тяжка тревожная тенденция перехвата властью правозащитных организационных форм - попыток власти, порой небезуспешных, создавать под своей эгидой и своим контролем учреждения «по защите прав человека», что призвано создавать властителям, нередко весьма авторитарного типа, ореол поборников высших гуманитарных ценностей.

Чем все этом можно объяснить?

Может быть тем, не менее тревожным обстоятельством, что звучащие ото всех и повсюду шаблонные положения и заклинания по правам человека по большей части (во всяком случае – во многих странах) фактически по главной своей сути, во всей своей полноте и реальной значимости не проводятся в жизнь?

Что ж, здесь, конечно же, дает о себе коварство и изощренность власти, носители и служители которой во все века использовали благообразные лозунги и модные, престижные формулы для того, чтобы прикрыть свою истинную суть, представить себя в наилучшем свете.

Достойно внимания и то обстоятельство, что даже авторитарные режимы власти уживаются с формально провозглашенными началами естественного права, лозунгами и формулам и о правах человека. И.А. Покровский убедительно показал, например, что в ХУШ в. возникло «своеобразное сочетание естественного права с монархизмом, которое мы имеем в называемом п р о с в е щ е н н ом а б с о л ю т и з м е с его системой всесторонней правительственной опеки над подданными», т. е. «сочетание» «идеи естественного права с идеей полицейского государства», когда «абсолютизм стремится спасти себя, взяв на себя функцию общего просвещенного благодетеля и руководителя»[334]. Подтверждением такого положения дел служит и нынешнее состояние российского государства, в котором выражения о правах человека в самых различных вариациях, пронизывают тексты законодательных и иных официальных документах, наличествуют в названиях многих инстанций и общественных образований, и все это уживается с фактами вопиющего нарушения элементарных человеческих прав, практикой пыток, массовым уничтожением десятков тысяч людей, истреблением имущества и губительным поражением природной среды во имя «наведения конституционного порядка» на территории одного из субъектов Федерации.

Приходиться вновь делать ударение на том, что фактическое состояние дел в области права (и по-видимому, прежде всего в области прав человека) решающим образом сопряжено с действительным утверждением в общественной жизни начал либеральной цивилизации, персоналистической культуры, истинной демократии, всех элементов развитой юридической системы.

Вместе с тем, на мой взгляд, существенное значение в рассматриваемой области принадлежит и «самим» проблемам прав человека, складывающимся по этой проблематике представлениям, направлениям и перспективам их разработки.

 

 

 

 

 

ПРОБЛЕМЫ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА

1. «Размытая» категории. Первая и, думается, весьма острая проблема, затрагивающая неотъемлемые права человека, – это их, так сказать, «первоприрода», истинная суть, и в это связи тревожный процесс - обескровливание, размывание данной категории в лозунговой политической жизни и, увы, в науке.

Основание для такого «размывания» - как это нередко бывает - дали реальные процессы, происходящие в Х1Х-ХХ веках в человеческом обществе в связи с гигантским научно-техническим, общественным прогрессом и с расширяющимся переходом общества от традиционных к либеральным цивилизациям.

Эти процессы потребовали, совершенствования и углубления либеральных воззрений, и в этом отношении - развития начал солидаризма (об этом более подробный разговор - дальше), обеспечения достойного уровня жизни людей, выработки форм социальной, в том числе - государственной деятельности, направленной на “общественное служение”. С достаточной полнотой такого рода тенденции и линии общественного развития нашли отражение в ряде теорий неолиберализма, в теории солидаризма Л.Дюги[335] и - что весьма примечательно - в разработках русских правоведов-философов[336].

Но, спрашивается, каким образом, через какой категориальный юридический аппарат можно перевести указанные тенденции в плоскость прав людей?

Как это ни покажется неожиданным, а на деле в полном согласии с марксисткой тактикой “перехвата идей”, решение указанного вопроса было дано на принципиально иной, чем либерально-гуманистическая, философско-политической основе, на основе марксистской доктрины, причем - в ее большевистской, сталинской интерпретации. В советской Конституции 1936 года, призванной по замыслу ее отцов-разработчиков (сначала Бухарина, затем - Сталина) возвестить о торжестве “социалистической демократии”, были закреплены “великие социально-экономические права трудящихся”: “право на труд”, “право на отдых”, “право на образование”, “право на социальное обеспечение” и т. д.

Эти социально-экономические права были сразу же объявлены коммунистической пропагандой “социалистическими”, намного превосходящими формальные буржуазные права, некие абстрактные права человека, политические и гражданские права, служащие интересам эксплуататорских классов (хотя они частично тоже были закреплены в сталинской Конституции, но в марксисткой обработке - как второстепенные и в своем применении непременно увязываемые с «интересами социализма»). И вот именно эти социально-экономические права долгое время, вплоть до крушения коммунизма в России, служили - а порой служат и сейчас - своего рода знаменем побед социализма, показателем невиданных преимуществ социалистической демократии.

А теперь коренной вопрос: что же представляют собой такого рода социально-экономические права (в том виде, в каком они были закреплены в сталинской Конституции) со строго юридической стороны? И мне представляется, если руководствоваться общепринятыми научными критериями, наиболее корректным, научно строгим ответ на поставленный вопрос таков: перед нами не права, имеющие непосредственно юридическое значение, действие и охрану, а идеолого-политические категории, которые представляют собой идеалы, намерения, лозунги-задачи и которые в их реальном значении могут обозначаться как принципы деятельности государства, выступающего в качестве института “общественного служения”. В отношении граждан они под известным углом зрения могут быть обозначены как общие публичные права[337] - права именно в политическом ракурсе, т.е. возможности требовать от государства через политико-правовые институты его действий в области “общественного служения” в соответствии с принципами социальной солидарности: по обеспечению граждан достойным уровнем существования (реально - прожиточным минимумом), по охране здоровья, по созданию условий для обучения, по другим реальным компонентам «права на существование».

При этом для того, чтобы эти принципы, идеалы, публичные права получили реальное, не общеполитическое, а непосредственно-юридическое значение, действие и охрану в отношении граждан, необходимо по крайней мере наличие двух непременных условий:

во-первых, само общество должно достигнуть достаточно высокого уровня материального и духовного развития, богатства[338];

и во-вторых, принципы, идеалы, общепубличные права должны быть, по выражению Л.Дюги, переведены на уровень конкретных юридических прав и обязанностей (например, в области образования, гарантирования условий труда, правил приема на работу, обеспечения прожиточного минимума и др.), которые могут быть реализованы при помощи юридических средств, обеспечены государственно-правовыми институтами, прежде всего - институтами правосудия.

Этих условий, особенно в обстановке конца 1930 годов, в Советском Союзе не существовало. Реальность по всем этим двум пунктам была негативная, со знаком минус. Лишь на очень ограниченных участках реальной жизни они были переведены на уровень конкретных прав и обязанностей (например, при приеме на работу беременных женщин). И потому указанные широковещательные “права” в социалистическом обществе не только не работали в их действительном значении (т.е. как принципы, идеалы и даже как политические права), но по сути дела представляли собой характерные для “общества социализма” демагогию, мифы и ложь - прямой обман, грубую мистификацию, а по сути - дискредитацию конституционно-правовых институтов. Словом - то, что плоть от плоти марксистской революционной идеологии и прямо вписывается в ущербное советское социалистическое право.

А дальше с категорией социально-экономических прав случилось нечто странное, с гуманитарной и юридической сторон невообразимое, и если угодно, печальное и трагическое для всей проблематики неотъемлемых прав человека, до сих пор ни в науке, ни в общественном мнении до конца, на мой взгляд, не оцененное. С конца 1940 годов гордость социализма - социально-экономические права внезапно, сказочным образом превратились в “неотъемлемые права человека”, их “второе поколение”.

Как и почему это случилось?

На первый взгляд, во второй половине 1940 годов произошло, казалось бы, закономерное высокозначимое явление - международно-правовое признание социально-экономических прав. Во Всеобщую декларацию прав человека 1948 года, в ряде последующих ооновских документах в состав прав человека были включены, с известными коррективами и с большими – нежели в советской конституции - акцентами юридического характера (насколько это оказалось возможным) социально-экономические права, которые и были обозначены правами человека “второго поколения”.

Надо прямо сказать - это было, так сказать, легкое, неадекватное решение на указанные ранее требования времени, не учитывающее сложность соответствующих проблем, тех упомянутых ранее социальных и юридических условий их конституирования и действительной реализации.

И плюс к тому мало кто при этом принял во внимание то обстоятельство, что подобное расширение общепризнанной гуманитарной категории имело политизированный характер - произошло в ООН в результате прямого и настойчивого идеологического и дипломатического воздействия советского государства, руководящие инстанции которого преследовали цель лишить категорию прав человека “буржуазной” трактовки и напротив, сообщить ей “социалистический” характер, “обогатить” ее достижениями сталинской Конституции, постулатами марксисткой идеологии.

В обстановке почтительной эйфории, которая была характерна для отношения к Советскому Союзу после его победы над гитлеровским фашизмом в первые послевоенные годы (а также настойчивости и ухищрений советских дипломатов и идеологов, перетянувших на свою сторону многих представителей стран “третьего мира”), и возникли предпосылки, на основе которых, наряду с причинами объективного порядка, и было достигнуто включение в состав неотъемлемых прав человека при записи соответствующих положений в ооновских документах социально-экономических прав “второго”, а потом и “третьего” поколений[339].

Такого рода нарастающий, идущий волна за волной процесс “обогащения” и расширения категории неотъемлемых прав человека и вызывает тревогу и в интеллектуально-мировоззренческом, гуманитарном, строго правовом и практическом отношениях.

Во избежание недоразумений скажу еще раз - сообразно с крупными социальными изменениями, происходящими в мире в связи с переходом человечества к либеральным цивилизациям, социально-экономические, трудовые, пенсионные и им аналогичные права имеют все более возрастающую значимость в жизни людей и должны реализоваться в принципах социальной солидарности, в реальных юридических отношениях. Они, как политические принципы и идеалы, нуждаются в конституционном и ином законодательном закреплении, в государственном обеспечении. Но они в своем реальном (а не фразеологическом обозначении) - принципиально иные явления, и даже при наличии указанных ранее условий, в том числе - экономических[340], а также при переводе рассматриваемых явлений в систему реальных юридических отношений, представляют собой принципиально другие правовые феномены, нежели неотъемлемые права и свободы человека.

Почему? Не только потому, что они являются в основном декларациями, идеалами, принципами, особыми публичными и притом юридически «слабыми» правами публичного порядка, требующими правовой конкретизации, перевода на уровень конкретных гражданских прав, и в этом отношении - развернутой юридической регламентации, во многом к тому же зависимой от переменных величин - уровня развития экономики, социальной сферы, культуры данного общества, политики государства. И не только потому, что в этой связи они как таковые не могут быть предметом непосредственной судебной защиты и государственного обеспечения (плюс к тому, выступая в политической сфере как общие публичные права и политические обязанности государства, они в практическом применении - коль скоро не выражены в конкретных юридических отношениях, защищаемых судом, - ставят человека в зависимость от органов власти, должностных лиц, чиновников, их усмотрения). И в силу всего этого они изначально лишены тех необходимых свойств, которые бы позволили рассматривать их в качестве неотъемлемых субъективных прав.

Главное здесь - соображения принципиального порядка, относящиеся к самой сути прав человека, их исконной природе. Даже без проникновения в теоретические глубины, с одной лишь опорой на сложившееся в реальной жизни понимание данной категории, практику ее применения должно быть ясным, что неотъемлемые права человека призваны утверждать независимо от состояния общества высокое достоинство и свободу человека, высокие духовные и нравственные начала личности и в этом отношении прежде всего защищать человека как высокодуховное существо от произвола самой могущественной силы в обществе – от произвола власти, ее стремления господствовать над личностью.

Те же социально-экономические и иные “права”, которые относятся ко “второму” и “третьему” поколениям, ставят человека не только в зависимость от уровня развития общества, его богатства, но и в зависимость от власти, от ее состояния и усмотрения чиновников.

Принципиально важно и то, что закрепление в конституциях демократических стран основных, неотъемлемых прав человека (в отличие от фиксации в конституционных текстах всей суммы гражданских прав, в том числе и переведенных в юридическую плоскость социально-экономических прав) имеет особый высокогражданственный юридический смысл. Именно основным, фундаментальным правам человека - как это сделано в ряде конституций западноевропейских стран - придано в конституциях “повышенно-конституционное” политико-юридическое значение (они помещены на первое место в тексте, им сообщено непосредственно-юридическое действие, качество “неприкасаемости” и др.) - все то, что вообще резко возвышает права человека в обществе, делает их непреложной основой общественной жизни, непосредственной юридико-регулятивной реальностью, которая призвана поставить в строгие рамки государственную власть.

Замечу при этом, что конституирование социально-экономических прав в качестве «неотъемлемых прав человека», наряду с другими, уже отмеченными несообразностями, предполагает усиление императивной государственной деятельности, пусть терминологически облагораживаемой при помощи категории «социальное государство».

Так что, казалось бы, благое дело - расширение каталога прав человека на деле обескровливает эту основополагающую гуманитарную категорию. Приводит, если угодно, к устойчивому настроению по дискредитации самой категории прав человека – процесс, происходящий в результате включения в нее с помощью международно-правовых документов и научных деклараций все новых «поколений», вплоть до «права на самообразование», «права на сон» и др.

И если у советских идеологических стратегов был в конце 1940 годов расчет на то, чтобы лишить категорию прав человека их истинной, первородной духовной и юридической силы, то этот расчет (увы, с помощью истинных правозащитников, нас, юристов, в том числе либеральной ориентации) в немалой степени практически осуществился. С этой точки зрения требуют известных корректив утверждения о том, что “бывший Советский Союз был первым государством мира, который конституционно закрепил достаточно широкую систему экономических прав” и что “отрицать роль Советского государства в формулировании системы экономических прав было бы неправильным”[341].

Итак, представляется в высшей степени важным строго разграничить основные неотъемлемые права человека, направленные на обеспечение свободы и достоинства каждого человека (они имеют основополагающее и абсолютное значение в обществе, ставшем на путь демократического развития), и весь обширный комплекс прав гражданина данного государства. С этой точки зрения вполне оправданно первую из указанных группу прав так и именовать - “права человека”, а вторую (весь обширный комплекс гражданских прав) именовать по-иному - “права гражданина данного государства”. Или, как это делает ряд современных европейских Конституций (в том числе - Германии, Испании), обозначить общепризнанные неотъемлемые права человека термином “основные права”.

 

2.Необходимость углубления теоретической разработки. Еще раз о И. Канте и И.А. Покровском. Вопросы прав человека требуют не только своеобразного восстановления рассматриваемой категории в ее исконном, истинном, первородном значении, но и ее углубления, развития

И вот здесь (знаменательно! – прежде всего именно здесь, по данной группе вопросов) вновь следует сказать о тех философско-правовых разработках, теперь о теоретических положениях о правах человека, которые в разное время и независимо друг от друга, но в одном и том же направлении, в одном ключе выдвинуты великим немецким философом Иммануилом Кантом и замечательным русским правоведом-цивилистом Иосифом Алексеевичем Покровским.

_{И хотя решающий пункт итоговых положений, относящихся к содержанию данной главы (о праве человека как объективном праве) будет обозначен в качестве кантовской идеи, мне все же представляется важным обратить повышенное внимание на мысли нашего отечественного ученого, А. И. Покровского. Они не только по отмеченному решающему пункту, притом в конкретизированном виде, совпали с идеями немецкого философа, но – главное – в своей совокупности представляют собой развернутую теорию прав человека, отвечающую передовым либеральным представлениям современного периода – времени конца ХХ – начала ХХ1 века.}

Ведь сейчас, особенно после 1950-1960 гг., когда произошло резкое возвышение прав человека и вся публицистическая литература, весь «эфир» до предела насыщен разговорами о них, казалось бы, в гуманитарной науке должен был бы царить подлинный бум по глубокой научной разработке теории этой, действительно, требующей основательного научного углубления проблемы. Но в действительности этого нет, если не считать разработок по сугубо конкретизированным вопросам, общих деклараций, да тупиковых по моему мнению, попыток простого расширения рассматриваемого понятия, включения в него новых «поколений» с весьма скромными, политизированными выводами на этот счет^[342].

А вот А. И Покровский задолго до указанного времени, в начале ХХ века, в условиях, когда само понятие «неотъемлемые права человека» признавалось большинством гуманитариев с известной осторожностью (сам автор выражение «неотъемлемые права» нередко заключает в кавычки), выдвинул на основе конкретных юридических данных по вопросам прав человека ряд основательных взаимосвязанных соображений. Да к тому же - таких соображений, которые заложили, по моему убеждению, философские основы современной теории неотъемлемых прав человека, в полной мере раскрывающей свою научную и практическую значимость именно сейчас, в наши дни.

 

4. Личность и государство. Первое из соображений русского правоведа, которое представляется важным выделить, - это мысль о соотнесении неотъемлемых прав человека не с «органами власти», а с государством в целом.