Естественное право и современность

1. Естественное право и судьба позитивного права. Развитиепозитивногоправа и философских представлений о нем решающим образом определяется развитием цивилизации, переходом – как будет показано в следующей главе - переходом человечества оттрадиционных к либеральным цивилизациям, демократическим переустройством общества.

И вот здесь следует сказатьо том, что в отношении позитивного праватакая смена вех в цивилизационном развитии общества, переход от эпохи запретительно-предписывающего права к эпохе дозволительного права [2.4.4.], обосновывалась как раз началами естественного права – в том его качестве в котором она на основе возрожденческой культуры раскрылось в условиях Просвещения.

 

2. Естественное право и основополагающие процессы и категории современного права. В данном месте – с тем, чтобы не нарушить логику изложения и не забегать далеко вперед при рассмотрении философско-правовой проблематики, необходимо вместе с тем:

во-первых, со всей определенностью зафиксировать то обстоятельство, что именно естественное право сыграло решающую роль в становлении право новой эпохи - дозволительного права, стала основой решающих процессов в его становлении, которые будут рассмотрены в следующей главе - революций в праве [3.3.1.]:

во-вторых, естественное право в современном его виде стало через категории неотъемлемых прав человека самой сутью права, отвечающего требованиям либеральной цивилизации, - права человека [3.5.1-5].

Подробное рассмотрение указанных процессов и категорий – впереди.

А сейчас - замечания И.А. Покровского, которые хотя и относятся к далекому от нас времени – к Х1Х веку, но, кажется, вполне применимы и к настоящей поре, когда после семидесятилетнего коммунистического господства в России естественное право порой по-прежнему воспринимается в качестве феномена, оставшегося в истории.

И.А. Покровский, отметив, что реакция против естественного права вызвала в Х1Х веке «отрицательное отношение ко всякому философскому элементу в юриспруденции», пишет, что сами требования жизни все же потребовали такого рода «элементы» и в конце Х1Х века – начале ХХ начались.поиски «потерянной идеи права», «правильного права». И «эти поиски.. привели не к чему иному, как к возрождению того, что казалось похороненным навсегда – к в о з р о ж д е н и ю е с т е е с т в е н н о г о п р а ва»[222]. А вслед за тем, и именно после возрождения естественного права «дух исканий снова повеял в юриспруденции, Она почувствовала всю свою слепоту и беспомощность без “великих идей“ и “истин “...»[223].

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава третья

ДВА ПОЛЮСА

ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ ПРАВО: ИДЕИ, ЦЕННОСТИ,

РЕАЛЬНОСТИ

1. Предварительное замечание - о некоторых сторонах и критериях развития права. Естественное право на всех этапах становления и развития человеческой цивилизации остается неизменной, активной, «тревожащей» предосновой позитивного права.

Вместе с тем развитие позитивного права в разные эпохи, в различных регионах и странах вплетается в общий исторический процесс, в глобальное и регионально своеобразное движение цивилизации, в котором через хаос, поистине броуновский поток человеческих поступков и страстей все же пробивает себе дорогу «замысел» природы, все более заметным и определяющим становится в жизни людей сила разума, гуманитарных ценностей.

_{Да и само естественное право, выражая поначалу в основном рутинные требования жизнедеятельности (требования «старшинства», «очередности», «око за око»), мало-помалу через мифы, религиозные образы, этические постулаты неизменно двигалось и продолжает двигаться к требованиям разума в его высоком значении и отсюда – к свободе человека как разумного существа, высшего творения природы, Вселенной.}

И вот тут представляется важным обратить внимание на то, что развитие права имеет довольно четкий объективный критерий, заключающийся даже не столько в том, какие материальные и духовные ценности оно выражает и опосредствует (при всей важности этой стороны юридического регулирования), сколько в том месте, которое занимает позитивное право в системе регуляторов внешних практических отношений - средства решении «по праву» возникающих на их основе жизненных ситуаций.

Коренной вопрос здесь – какой социальный регулятор – обычаи, мораль, закон, религиозные догматы, иные идеологические постулаты – имеет в общей системе социального регулирования внешних, практических отношений доминирующее положение? Реализуется ли – как это определила сама логика истории [2..2.4.], тенденция, в соответствии с которой доминантой в социальной жизни все более становится право? Причем – так, что в ответ на требования развивающейся цивилизации раскрывается и логика самого права, заложенные в нем потенции?

При рассмотрении сложных процессов становления и развития философии права пусть этот объективный критерий будет постоянно в поле нашего зрения.

 

2. Переход к либеральным цивилизациям, демократическое переустройство общества и философия права. Теперь – самый знаменательный факт, который предопределил в соответствии с требованиями цивилизации развитие права и философского его осмысления.
Этот факт относится к современному времени, открытой эпохой Просвещения, и состоит в том, что стержнем, духовно-интеллектуальным нервом правового прогресса, происходящего в человеческом обществе с ХУШ – ХХ веков, стала философия г у м а н и с т и ч е с к о г о права.

_{Предпосылки этого доминирующего направления развития философско-правовой мысли возникли еще в античности и в христианстве (в других однопорядковых по общечеловеческим ценностям религиях). Но как особая, самостоятельная и высокозначимая область знаний философия гуманистического права является одним из значительных духовно-интеллектуальных выражений самого крупного, поистине великого в истории человечества перелома - перехода от традиционных к либеральным цивилизациям, европейского Возрождения и его кульминации - эпохи Просвещения, формирования свободной рыночно-конкурентной экономики и связанного со всеми этими процессами демократического переустройства человеческого общества.}

Решающая основа указанных глобальных процессов - переход от традиционных к либеральным, персоноцентристским цивилизациям[224], который, по утверждению А.С. Ахаезера, представляет собой общую, глобальную, всеисторическую закономерность развития цивилизаций, - процесс “исключительной трудности”, в ходе которого каждый народ открывает “какую-то тайну человеческой истории, расплачиваясь за это громадными жертвами, а порой и гибелью”[225].

Непосредственной предпосылкой формирования гуманистической философии права, стало демократическое переустройство общества, которое в своем исторически-первичном виде реализовалось в конце ХУШ века в североамериканской демократической государственности и в конституционно-правовых принципах Французской буржуазной революции.

Оба, только что упомянутые исторические свершения, выражающие переход к либеральным цивилизациям на основе возрожденческой культуры, представляют собой две, связанные между собой стороны начавшегося процесса утверждения в обществе важнейшего элемента либеральных цивилизаций - демократии, глубоких демократических начал в жизни общества.

Если становление демократических правовых начал и парламентаризма в Великобритании, заложенных Великой хартией вольностей (1215 год), создали предпосылки общего демократического переустройства[226], то оба указанных исторических свершения стали первыми шагами демократии в новых исторических условиях, ее государственно-правовыми реальностями. Первое (формирование североамериканской демократической государственности) реализовалось в Конституции США 1787 года, скрупулезно, буква-в-букву воплотившей идею разделения властей в трактовке Ш. Монтескье, и лишь позже, в поправках, образовавших особый “билль”, закрепившей ранее продекларированные права и свободы человека. Второе (обретение принципами свободы непосредственно конституционно-правового значения) реализовалось в Декларации прав человека 1789 года и во Французской Конституции 1791 года, возвысивших права человека, другие правовые начала свободы до высокого конституционно-правового уровня.

Обратимся теперь к центральному звену, которое определило содержание, смысл и значение философии гуманистического права. Оно основано непосредственно на возрожденческой культуре, ценностях эпохи Просвещения.

 

3. Центральное звено. О философских взглядах Иммануила Канта. Временем формирования философии права как закономерного итога развития философской мысли и правоведения стала философско-политическая вершина и кульминация возрожденческой культуры - эпоха Просвещения. Соответственно этому и философское кредо Просвещения, его мирозданческий смысл - Свобода - выступили в качестве самой сути, центрального звена философского обоснования права.

Причем, свобода не в усложненных, умозрительных характеристиках (таких как “познанная необходимость”), а в реальном, как этого требовала эпоха, в строгом, общепринятом понимании, согласующемся со здравым смыслом и простым человеческом опытом. То есть как способность или возможность выбора по своему самостоятельному усмотрению, поступать сообразно своей воле и своему интересу, а не по воле и интересу “другого”, тем более - внешней властной силы, политической, государственной власти, хотя бы в них и присутствовала “познанная необходимость”.

_{Но если исходный пункт в понимании свободы общезначим, то дальше, вслед за общезначимым пунктом, в понимании свободы можно видеть широчайший спектр - от «произвола просвещенного правителя» и бескрайней вольницы толпы до “свободного часа” военнослужащего и минут свободной любви раба и рабыни.}

Именно поэтому столь важна философская характеристика свободы, которая опираясь на общезначимое ее понимание, наполнила бы эту категорию глубоким человеческим смыслом. Тем смыслом, которому принадлежит ключевая роль в философии права.

Обращаясь к тем определениям свободы, которые (на основе культуры Возрождения и прежде всего - эпохи Просвещения) провозгласили великие просветители - Ф.М. Вольтер, Ш. Монтескье, Д. Локк, выработаны философской мыслью и образуют важнейшие характеристики самой мировоззренческой основы философии права, хотелось бы привлечь внимание к тем сторонам воззрений великих мыслителей, философов-классиков на право[227], которые (при всем обилии литературных комментариев на этот счет), на мой взгляд, не всегда получают должную оценку и даже точную констатацию. При этом из идей философов-классиков - таких, как Кант, Гегель, Шеллинг, Фихте – представляется важным сообразно философским основам данной работы выделить первое из названных имен - Канта[228].

Почему Канта? И почему – как уже отмечалось [3.1.2.] ранее – философские взгляды этого мыслителя, вместе со взглядами русского правоведа И.А. Покровского, образуют важнейшие, определяющие стороны философской основы настоящей работы в целом?

При ответа на эти вопросы необходимо для начала заметить, что именно “Кант оказался первым из немецких мыслителей, который определил право не просто через понятие юридической свободы, но через понятие свободы именно в философском смысле”[229].А это в свою очередь находит свое объяснение по крайней мере в двух причинах.

Во-первых, в основательности философских взглядах этого родоначальника немецкой классической философии, явившихся основой философской революции, свершившейся на пороге и в начале Х1Х века и представлявший в области философских знаний своего рода «коперниковский переворот». И автор этих строк попытался такое основательное значение кантовских взглядов, по своей глубокой сути не превзойденных и с хранивших свою основательную значимость до настоящего времени, продемонстрировать при освещении естественного права, в понимании его глубинных основ[3. 2.2.].

_{Во-вторых, глубина и ценность философских взглядов Канта на право обусловлена и тем, что его творчество выпало на период самого крупного качественного перелома в истории человечества, когда историческая ситуация «взорвалась» и начался реальный и уже необратимый переход от традиционных к либеральным цивилизациям, - переход, ознаменованный глобальным революционизирующим влиянием на духовную и социальную жизнь людей французской революции}^[230]_{. В противовес с получившим широкое хождение, особенно в обстановке господства марксистской идеологии, изречению Маркса о том, что философию Канта можно считать «немецкой теорией французской революции» (Соч. Т.1. С. 88), концепция Канта должна ставиться в соответствие вовсе не с немецкой, а с эпохальной, общеевропейской политической тенденцией [231]. С учетом ранее изложенных соображений есть основание сказать определеннее: учение Канта, в том числе его взгляды на право, на политическое и правовое устройство общества, вполне могут претендовать на то, чтобы они были признаны основополагающими идеями, заложившими философские основы либеральных цивилизаций, притом – заложившими эти основы в эпоху которых после французской революции реально вступило человечество}[232]_{. Кант территориально отдаленный от французской революции в европейском пространстве, в своем легендарном «кенигсбергском затворничестве»[233] сумел осмыслить впечатляющие последствия революции на основе своего критического метода, «чистых категорий», позволивших обрисовать картину мира, в том числе и по правовой проблематике, в соответствии с просвещенческим мировоззрением в идеальном, истинно-человеческом виде}[234]_{. И именно это – как ни парадоксально – и сделало взгляды Канта по правовым вопросам остро актуальными в нынешнее время кануна третьего тысячелетия, - время, когда развитие либеральных цивилизаций потребовало нового осмысления и практической реализации высоких идеальных представлений о праве – праве человека.}

Наряду с обоснованием свободы как феномена “природы”, сразу же обратим внимание на главный пункт в такого рода определениях, основанных на философии Канта и по ряду характеристик уже рассмотренных в предшествующей главе. Это - понимание свободы как основополагающего элемента бытия к а ж д о г о о т д е л ь н о г о ч е л о в е к а, источника его творчества и инициативы, перевода его деятельности в созидательную активность. А отсюда, как мы видели, - и определение свободы как источника восходящего развития человечества.

Такой подход к свободе продолжен и Гегелем. И самое существенное здесь заключается в том, что по Гегелю право относится к объективному духу - форме реальности, к ”порожденному духом миру, в котором свобода имеет место как наличная необходимость”[235]. Добавим сюда и то, что именно Гегель выделил мысль Канта о том, что “прирожденное право только одно-единственное: свобода... - единственное первоначальное право, присущее каждому человеку в силу его принадлежности к человеческому роду”[236]. “Прирожденное” - значит, данное самой природой. И Гегель говорит: “Такое понимание свободы “большой шаг вперед”, ибо свобода - это “высочайшая вершина, которой ни на что не приходится глядеть снизу вверх, так что человек не признает никакого авторитета, и ничто, в чем не уважается его свобода, его не обязывает”[237].

Итак, продолжая мысли, изложенные ранее, следует сказать с предельной определенностью и жесткостью - свобода вовсе не результат интеллектуального сочинительства, праздного вольнодумства; она действительно “дана” людям самой природой, она, если угодно, - “божий дар”, вселенское откровение, одно из самых высоких проявлений человеческого естества, сути того уникального, что характерно для человека как высшего создания Вселенной. И в этой связи - именно она, свобода, - особенно в условиях утверждения либеральных цивилизаций - выражает смысл человеческой жизни, ее предназначение, самое значительное, что может и должно дать людям действительное счастье, жизненное удовлетворение.

Почему? Ответ на этот вопрос в высшей степени прост. Потому что человек, который неизменно остается существом биологического порядка (единицей из “зоологического мира”, частичкой организованных сообществ живых организмов), одарен самым поразительным и великим из того, что способна породить природа, - р а з у м о м. Разумом, с которым как раз и сопряжен «замысел» природы.

А разум по своей сути и е с т ь с в о б о д а; свобода - его, разума, неотъемлемый и, если угодно, само собой разумеющиеся проявление и атрибут. Разум, поскольку он не является одним лишь инструментом одновариантных биологических импульсов и страстей, “зовом” подсознания, поскольку он не замкнут всецело на них, как раз и представляет собой способность собственного выбора. И значит - способность выйти за пределы жестких, императивных, непререкаемых природных порядков и зависимостей, принимать решения по своему усмотрению, руководствуясь идеальными представлениями, принципами, началами, в том числе – к счастью, высокими духовными идеалами, относящихся к основополагающим моральным ценностям внутреннего духовного мира человека (тех, которые могут быть определены при помощи категорий «по ту сторону» представлений о природе).

И еще - одно соображение. Ведь разум в только что обрисованных характеристиках (в основном по механизмам перевода свободы в активность, в творческую созидательную деятельность человека) - источник не только радостного, светлого и возвышенного в жизни людей, но и по теневым сторонам разума, особенно в случаях его прямой подчиненности биологическим импульсам и страстям, “зовам” подсознания, - источник того, что находится на самой грани негативного в нашей жизни, а подчас и прямо равнозначно злу и бесовщине, - произволу, своеволию, бесчинствам и насилию. Всему тому, что выражается в «полном антагонизме» - столь неотвратимо конструктивного в условиях свободного общества и одновременно – страшного и гибельного.

Потому-то (и именно тут раскрывается величие кантовской мысли) “сам” разум ввиду указанной, и тоже - вселенской, опасности не может не упорядочить себя, не может не породить такую, истинно человеческую свободу, которая находит свое выражение в институте своего строгого и точного “определения границ” и “обеспечения”. То есть - в праве.

4. Свобода и право. Из кратко изложенных философских соображений вытекает одно из решающих теоретических положений, имеющее первостепенное значение для понимания правовых вопросов, - возможно, вообще одно из наиболее существенных в философии права. Именно право по своей исходной сути представляет собой образование из жизни людей, которое логически и исторически предназначено быть институтом, призванным реализовать свободу – свободу каждого человека, придавать ей определенность и обеспеченность, а отсюда - человеческое содержание, истинно человеческую ценность.

Именно позитивное право оказывается тем нормативно-ценностным регулятором, свойства которого прямо (точка в точку) отвечают социальным потребностям, вытекающим из необходимости раскрыть созидательный, творческий потенциал свободы и одновременно - устранить негативные стороны “полного антагонизма”. Более того, заложенные в праве потенции, характерная для него логика (логика права) раскрывается, как показывает подробный анализ [2.6.4.], в том, что сложные юридические конструкции, типы и механизмы регулирования «ведут» к обеспечению тех идеалов и ценностей, которые соответствуют идеалам и ценностям либеральных цивилизаций. Припомним при этом подробно рассмотренные при освещении логики права положения о том, что решающее правовое начало цивилизации - дозволение (в отличие от позитивных обязываний и запретов) вообще находит реальную жизнь и фактическую реализацию именно в позитивном праве, в системе весьма сложных юридических средств и механизмов.

Вот здесь-то и раскрывается определяющая роль позитивного права в социальной жизни. Определяющая роль - не в смысле ущемления, ущербности свободы, а в смысле самого ее реального бытия, придания ей необходимого качества, при которой простор для человеческой активности согласуется с разумом, духовными ценностями и - что не менее важно - с активностью всех других людей, всего человеческого сообщества. Тем более, что также по «природной предопределенности» право воплощает и начала строгой организованности, иерархической соподчиненности людей.

Все это - свидетельства того, что праву (притом сообразно самой его логике) уготована роль верховного, высшего регулятора в обществе, что в соответствии с требованиями социальной жизни, на известной стадии развитии цивилизации ему, неизбежно должен восторжествовать принцип верховенства права, его безусловно доминирующая роль в области внешних практических отношений людей, его монополия при рассмотрений ситуаций, требующих решений «по праву».

Слов нет, юридическая система, существующая в обществе, регулирует всю сумму складывающихся в нем общественных отношений во всем их многообразии, исторической и ситуационной специфике.

При этом, вполне понятно, в юридических установлениях и практике их применения находят выражение разнообразные основания и условия жизнедеятельности данного сообщества, прежде всего - экономические, хозяйственные (что стало доминирующим постулатом марксистской коммунистической доктрины, придавшей всепоглощающую значимость воздействию на право “экономического базиса”). Велико и прямое персональное или узкогрупповое воздействие на право людей, делающее юридическую систему инструментом власти, средством решения идеологических задач.

Но при всем при том, не упуская из поля зрения ни один из экономических, политических, этнических и иных факторов, воздействующих на позитивное право, учитывая при этом значительную зависимость юридических установлений и практики их применения от произвола власти, диктата идеологии, личностно-группового произвола, принимая во внимание все это, следует всё же при истолковании феномена права исходить в первую очередь из философского его видения. Из того исторического (в известном смысле - мирозданческого) предназначения права, которое состоит в конечном итоге в утверждении в жизни людей свободы каждого человека в ее глубоком, истинно человеческом смысле и значимости.

Приведенные определения свободы, построенные на воззрениях Канта, могут быть дополнены суждениями других великих мыслителей.

Здесь, на мой взгляд, прежде всего следует сказать о взглядах по рассматриваемому вопросу Шеллинга. И в них, во взглядах Шеллинга, есть ключевой пункт, который нельзя упускать из поля зрения. Если позитивное право через свое предназначение “определять и обеспечивать” становится необходимым для свободы, дающий простор “полному антагонизму”, то оно не может быть случайным, неустойчивым и зыбким, не преграждающим произвол эгоистических влечений и не зависящим от какой-либо иной объективной необходимости. Вот что пишет на этот счет Шеллинг: ”Для самой свободы необходима предпосылка, что человек, будучи в своем действовании свободен, в конечном результате своих действий зависит от необходимости, которая стоит над ним и сама направляет игру его свободы... Посредством моего свободного действования для меня должно возникнуть также нечто объективное, вторая природа, правовое устройство”[238].

Эти мысли философа о “второй природе”, характеризующие назначение права в отношении свободы, весьма существенны для понимания того, что “определению границ” и “обеспечение” свободы не сводится к одному лишь установлению для нее ограничений (как подчас комментируются соответствующие слова И. Канта) - оно состоит в том, что должно быть надлежащее правовое устройство общества, и это правовое устройство (позитивное право), определяющее и обеспечивающее свободу, должно существовать как “вторая природа”, стало быть, как твердая объективная реальность, и в таком качестве, наряду со всем другим, направлять и г р у с в о б о д ы человека.

С конца ХУШ - первых десятилетий Х1Х века начался относительно долгий, многоступенчатый, порой мучительный процесс обретения складывающейся философией права необходимых для нее материалов с “юридической стороны”, накопления в реальной действительности правовых данных, объективно, в силу логики жизни адекватных существу указанных философских разработок.

Здесь уместно напомнить ту принципиально существенную черту философии права как науки, утверждающейся в области правоведения, в соответствии с которой ее исходные философские идеи находятся в единстве и во взаимодействии с развитием “самого” права. И кстати, изложенные, весьма существенные философские положения, связанные с философски-утонченным пониманием свободы, вовсе не предопределили еще то, в общем закономерное (но зависимое от правового материала) их развитие, которое привело в конечном итоге к формированию философии права в ее современном виде, т. е. в виде философии гуманистического права.

Еще одной предпосылкой сложного процесса формирования философии гуманистического права стал переломный, глобальный переворот в правовой культуре, осмысленный в российской юридической литературе последнего времени, - переход от социо(системно-)центристской к персоноцентристской правовой культуре[239], выводы о которой по философской и правовой проблематике стала предвестниками и, пожалуй, в чем-то опережающими положениями в отношении взглядов об утверждении в современном мире либеральных цивилизаций.

 

5. Персоналистические философские взгляды. Возрождение и его кульминация – Просвещение, разработки философов-классиков, прежде всего – Канта, заложили исходные основы такой социальной и правовой культуры, которая поставила в центр общественной жизни и прежде всего в центр мира юридических явлений отдельного, автономного человека - персону.

Но – заложили именно «основы», далеко не всегда и не во всем утверждавшиеся в научном и общественном мнении, в жизненной практике, тем более – реальной правовой жизни. Даже основательные, опередившие время выводы Фихте о свободе и правах людей[240] - потому, наверное, и не оказались в единении с развитием правовых реалий, не изменили господствующего в то время общего, по своей основе социоцентристского видения явлений правовой действительности. Потребовалось почти столетие, прежде чем были предприняты научные разработки, с необходимой понятийной строгостью обозначившие новый высокий статус личности (персоны).

Выдающуюся роль в таких разработках сыграла русская философия. И в первую очередь - замечательный русский философ Н.А.Бердяев. Он писал: “Священно не общество, не государство, не нация, а человек”, и добавлял - принцип личности - “принцип высшей ценности, ее независимости от общества и государства, от внешней среды”[241].

Впрочем - досадно, что именно Н.А.Бердяев, наряду с идеями персонализма, обосновавший, как никто другой, божественную природу свободы, имеющей - как мы видели - ближайшее отношение к праву, придавал остро негативное звучание всему тому, что сопряжено с легализмом и “законничеством”[242]. Тем более, что во взглядах Н.А. Бердяева есть глубокие суждения об ограниченности демократии в ее упрощенном понимании и о том, что “отвлеченно-демократическая идеология сняла ответственность с личности, с духа человеческого, а потому и лишила личность автономии и неотъемлемых прав”[243].

Попутно следует заметить, что эта беда коснулась не только философов, но и других обществоведов, в том числе - как это ни странно - самих правоведов. Даже такой видный правовед, как Б.А. Кистяковский, говорит о миссии права в знаменитых “Вехах” со многими оговорками, как бы извиняясь, относит право к “формальным ценностям”, уступающим “нравственному совершенству” и “личной святости”[244], а на будущее приветствует соединение права с социалистическими порядками[245] (что в первые же дни Октябрьского переворота 1917 года было опровергнуто большевиками-ленинцами).

В этом отношении на должной высоте (опережающей господствующую философскую мысль) оказались суждения ряда передовых русских правоведов-цивилистов, и прежде всего правоведа-мыслителя, поставленного автором этих строк рядом с Кантом, - И.А. Покровского. Он, также как и Н.А.Бердяев, обосновывал идею персонализма, но в отличие от него, что особо существенно, обосновывал вместе с другими юристами в связи с правом, с пониманием его уникальных достоинств. И.А. Покровский пишет, что основное значение в поиске «верховной идеи», «которая могла бы ориентировать нас в нашей оценке всех отдельных правовых норм»,.имеет та раскрытая в литературе антиномия, которую можно обозначить как «противоположность между п е р с о н а л и з м о м и т р а н с п е р с о н а л и з м о м»[246]. А потому, продолжает И.А. Покровский, «нравственный прогресс может быть только делом индивидуальной свободы, и высшим назначением права может быть лишь создание такого социального порядка, в котором эта творческая свобода находила бы себе наилучшие условия для своего осуществления»[247]. Более конкретный и яркий вид противоположность между этими двумя воззрениями, продолжал правовед, «приобретает в известном вопросе между личностью и государством с точки зрения пределов власти этого последнего»[248].

На мой взгляд, упомянутое выше отношение к праву как к «легализму», а отсюда и ущербность в понимании философии права, стало в немалой степени продуктом обожествления гегелевских схем и в не меньшей мере - эйфории социализма, точнее - социалистических иллюзий, охватившей Россию и другие страны в конце Х1Х - начале ХХ века (к счастью, такая эйфория из числа упомянутых русских мыслителей миновала И.А. Покровского, а также ряда других передовых русских правоведов, например, В.Н.Дурденевского). Только кровавый ужас братоубийственной гражданской войны в России, а затем советского тоталитаризма двадцатых-пятидесятых годов, взращенного на насильственно внедряемых социалистических представлениях, привел во второй половине ХХ века к распаду социалистических иллюзий и верований, к краху философских основ коммунистической идеологии.

Известную завершенность (на данное время) философских взглядов на свободу как мировоззренческую основу философии права придала современная теория либерализма (неолиберализма). В контексте разработок персоналистической философии, получившей вслед за разработками русских мыслителей значительное распространение на Западе[249], идеалы свободы конкретизированно раскрылись в идее правозаконности - центрального, определяющего - как видно теперь - звена современной либеральной теории, сочетаемого с идеей человеческой солидарности (а также гуманистической философии права), да и всей - смею думать - либеральной цивилизации с ее идейной, духовной стороны. По справедливому замечанию Ф. Хайека, “концепция правозаконности сознательно разрабатывалась лишь в либеральную эпоху и стала одним из ее величайших достижений, послуживших не только щитом свободы, но и отлаженным юридическим механизмом ее реализации”[250].

 

6. В потоке событий. Революция и право. Развитие философско-правовых взглядов, их огранка, восхождение на новые, более высокие ступени сопровождалось “своим”, развивающимся временем, когда происходило становление, формирование и упрочение свободного гражданского общества, его демократических институтов, права.

Характеризуя же саму механику соединения юридических и философских знаний, нужно постоянно держать в поле зрения то существенное обстоятельство, что право - по своей основе институт практического порядка, функционирующий в самой гуще жизни, а правоведение в этой связи - наука по своей основе прагматическая.

С этих позиций важно видеть и то, что прогремев громким набатом в годы демократических революций, прежде всего - французской[251], идеи свободы не сразу нашли достаточно полное и развернутое выражение в действующем праве стран, вставших на путь демократического развития. И не сразу, надо добавить, складывающаяся на основе идей свободы система философских взглядов обрела свой достаточно определенный облик, выступила в качестве гуманистической философии.

И в этой связи примечательно то, что История тут же вслед за счастливыми мгновеньями озарения, героики и славных свершений демократических революций (увы, во многом наносных, иллюзорных), преподнесла людям горькие уроки, продемонстрировав, наряду со всем другим, противоречивость и глубокую порочность самого феномена “революция”.

Пожалуй, самым жестоким уроком для демократии в славное героическое время первых буржуазных революций стало то обстоятельство (весьма существенное для понимания миссии права), что сами по себе лозунги свободы, даже получившие превосходное воплощение в словесных формулах исторических документов - Декларациях, Конституциях и в сентенциях ряда властителей дум той поры - таких, как Жан-Жак Руссо, - сами по себе не только не обеспечивают фактическую реализацию свободы на практике, но - и к несчастью - служат каким-то стимулом и чуть ли не безотказным оправданием, индульгенцией для бесчеловечных кровавых дел, революционных драм.

Такой драмой еще в обстановке восторга, вызванного французской революцией, стала страшная якобинская диктатура, показавшая, что лозунги “идеального государства”, “власти народа”, “свободы и братства”, причем сопровождаемые практикой свободных выборов, могут прикрывать жесточайшее своеволие вождей - вожаков толпы и стихии. И именно эти годы сделали еще более очевидным тот неумолимый “социальный закон” (он, кажется, так и не дошел до ума людей на опыте предшествующих революционных сломов), что всякая революция неотделима от насилия. Насилия - тем более страшного, что оно, прикрытое героикой и революционным восторгом, благообразными формулами и фанатизмом, глубоко проникает в недра общества и уже в последующем долго-долго дает о себе знать.

Революции поэтому, сколь бы ни были значительны их причины, объявленные цели и романтически обаятельна революционная героика, всегда жестоко бьют по людям, - нередко прежде всего - по ее верным сынам и служителям (отсюда и знаменитая формула о том, что революция “пожирает своих детей”).

Судя по всему, кровавая якобинская диктатура в те далекие годы не поколебала общего революционного настроя, порожденного революцией, долгое время воспринималась как некоторая оправданная издержка бурных революционных события, простительная для фанатов-революционеров. Тем более, что в то и в последующее время работал, казалось, чуть ли не единственный институт, будто бы обеспечивающий незыблемость демократии, - свободные выборы. И пожалуй, только в нынешнее время, в ХХ-ХХ1 век, когда идеологи наиболее жестоких в истории человечества коммунистических режимов открыто называли якобинцев своими прямыми предшественниками, стало ясным, как чудовищный монстр революционного насилия и террора ворвался в жизнь людей и затаился в ожидании новых жертв и потрясений.

Другой урок того же времени - это наполеоновское правление во Франции тех лет. И здесь, под обаянием революционных лозунгов и революционной эйфории, в жизнь общества – наряду с рядом позитивных сторон (издание Гражданского кодекса – одна из них) вошли как бы родные сестры бескрайней революционной диктатуры - “революционная война” и “империя”.