А. Ширяевец, П. В. Орешин и др.

 

Как поэтическая школа крестьянская поэзия сформировалась в XIX в. Революционно-демократическое течение ее было представлено прежде всего творчеством НА. Некрасова. Крупнейшими поэтами этой школы были А. Кольцов, И. Никитин, И. Суриков. Они писали о труде и быте русского крестьянина, драматических и трагических коллизиях его жизни. В их творчестве отразилась и радость слияния тружеников с миром природы, и чувство неприязни к жизни душного, шумного, чуждого живой природе города.

Эти традиционные темы и настроения в начале века отразились в творчестве очень популярного в демократической среде поэта, про­шедшего сложный жизненный путь,– Спиридона Дмитриевича Дрожжина (1848–1930). Родился он в семье крепостного, с 1860-х годов скитался по России, переменил множество профессий. В 70-х годах Начал печататься, вскоре стал известен как народный «поэт-самоучка», бытописатель русской деревни, певец душевности, природной чистоты, талантливости русского крестьянства. Дрожжин писал о мастеровых – выходцах из деревни, о нужде и горе народа, всю жизнь сохранял он веру в наступление дней равенства и свободы всех людей («Честньщ порывам дай волю свободную...» и другие стихотворения). Вслед за Некрасовым, в котором он видел идеал поэтического служения народу Дрожжин всегда утверждал гражданский долг искусства (сб. «Поэзия труда и горя», 1901; «Песни старого пахаря», 1913). О задушевных, по-народному напевных стихах его с сочувствием говорили Горький, Короленко, Шаляпин. Но, сохраняя традиции крестьянской поэзии XIX в., Дрожжин в 900-е годы уже по-иному пишет о думах русского крестьянина. В его стихах обостряется и все более напряженно звучит тоска по воле, свободе. Эти настроения с особенной силой проявились в его поэзии эпохи первой русской революции.

 

Ах, не люди ль, люди злые,

Тебя, волю, взяли –

И в тюрьме железной цепью

Крепко приковали? –

 

спрашивал поэт в стихотворении «Воля» (1905).

В 1903–1905-х годах крестьянские поэты объединяются в Суриковский литературно-музыкальный кружок. Кружок издавал сборники, альманахи. Видную роль в нем играли С. Дрожжин, М. Леонов, Ф. Шку­лев, Е. Нечаев.

В годы первой русской революции установились тесные связи суриковцев с пролетарскими поэтами. Некоторые участники кружка позже сотрудничали в большевистских изданиях.

В 1910-е годы в литературу входит новое поколение поэтов из крестьянской среды. В печати появляются книги стихов С. Клычкова, сборники Н. Клюева, первые произведения А. Ширяевца и П. Ореши­на. В 1916 г. выходит сборник стихов С. Есенина «Радуница». Эти поэты были встречены критикой как посланцы в литературу новой русской деревни, выразители ее поэтического самосознания.

Идейно-эстетические идеалы, наследуемые традиции, творческие судьбы этих поэтов были различными. Понятие «новокрестьянская поэзия 1910-х годов», вошедшее в историко-литературный обиход, объединяет названных поэтов условно и отражает только некоторые общие черты, присущие их миропониманию и поэтической манере. Единой творческой школы с единой идейной и поэтической програм­мой они не образовали.

Большое влияние на крестьянскую поэзию 1910-х годов оказали сложившиеся в литературе, но очень различные традиции изображения деревни, русской национальной жизни. Отношение крестьянских по­этов к национальным истокам было противоречивым, во многом обусловленным сложными обстоятельствами русской социальной жиз­ни и идейной борьбы предреволюционного десятилетия.

В годы мировой войны официальная печать, буржуазно-либераль­ная пресса выступила под знаменем «народности», активного национализма. Эти настроения нашли свое отражение в искусстве тех лет – в поэзии, живописи, архитектуре. Влияние националистических идей сказалось на творчестве Бальмонта, Сологуба, акмеистов (Городецкого, Любови Столицы). В среде либеральной художественной интеллиген­ции обострился интерес к «исконным» началам русской национальной жизни, ее «народной стихии». В литературно-художественных кружках и салонах обсуждались вопросы о национальных судьбах России, которые связывались с возрождением «религиозного духа» народной стихии. В этих кругах особое внимание уделялось сектантской литературе и поэзии, древней славянской и русской мифологии. Такие тенденции проявились в художественном творчестве и литературно-философских работах Мережковского, обработках фольклорных произведений Реми­зова, трактовке русской народной культуры в творчестве Городецкого, противопоставлявшего ее разрушительной городской современности (сб. «Русь. Песни и думы», 1910; сб. «Ива», 1913).

В этих условиях первые публикации стихов Николая Алексеевича Клюева (1884–1937) и появление поэта в литературных кружках и собраниях сразу же вызвали сочувственные отклики буржуазно-либе­ральной критики, которая усмотрела в его творчестве выражение стихийно-религиозных начал народного сознания, «глубин» нацио­нального духа.

В поэзии Клюева, как и во всей новокрестьянской поэзии тех лет, отразились объективные противоречия крестьянского миропонима­ния: наивность крестьянской массы, ее патриархальные настроения, желание «уйти от мира». Религиозные мотивы поэзии Клюева и других новокрестьянских поэтов имели объективное основание в особенно­стях крестьянского патриархального миропонимания, одной из черт которого был мистицизм. Но для поэтических произведений Клюева, в отличие от других поэтов течения, была характерна и наигранная подчеркнутость «народности», рассчитанная на запросы тех литератур­ных кругов, в которых он оказался, попав в Петербург.

В 1912 г. поэт выпустил книгу стихов «Сосен перезвон». Это были стихи о Руси, о русском народе, благостном и кротком. Русская деревня в стихах Клюева рисовалась «избяным раем»; думы крестьян–о нездешнем и неземном, в «перезвоне» сосен им слышатся перезвоны Церковных колоколов, зовущие в «жилище ангелов».

Мотивы народного гнева и горя, прозвучавшие в стихах Клюева 1905–1906 гг. («Народное горе», «Где вы, порывы кипучие...»), испол­ненных демократических настроений, сменяются мотивами, заимст­вованными из религиозной старообрядческой книжности, духовных стихов. Клюев резко противопоставляет современному «миру железа» патриархальную деревенскую «глухомань», идеализирует вымышлен­ную старую благостную, сытую деревню, ее «избяной» быт с распис­ными ендовами, бахромчатыми платами селян, лаковыми празднич­ными санями. Для него «изба – святилище земли//с запечной тайною и раем».

Стихи второй книги Клюева – «Братские песни» (1912) – постро­ены на мотивах и образах, взятых из сектантских духовных песнопений. Это песни, сочиненные для «братьев по духу».

В бытописи Клюева нет примет реальной жизни новой деревни, разбуженной революцией 1905–1907 гг., общественных помыслов и дум русского крестьянства. Описания деревенского быта, народных обрядов, обычаев, мифологические мотивы, часто развернутые в тему целого стихотворения, существуют в его поэзии вне современности. Защита национальных начал народной жизни от наступающей на Россию бездушной «железной» городской культуры проявляется в стихах Клю­ева как осваивание вековых устоев древнего религиозного миропони­мания, в конечном счете – неприятие социального прогресса:

 

...чует древесная сила,

Провидя судьбу наперед,

Что скоро железная жила

Ей хвойную ризу прошьет,

 

Зовут эту жилу чугункой,–

С ней лихо и гибель во мгле...

(«Пушистые, теплые тучи...»)

 

Или:

 

...заломила черемуха руки,

К норке путает след горностай...

Сын железа и каменной скуки

Попирает берестяный рай.

(«Обозвал тишину глухоманью...»)

 

По стилю, образности стихи Клюева этого периода близки духов­ным песням. Недаром Есенин назовет Клюева «ладожским дьячком».

В историю русской поэзии начала века Клюев вошел, однако, прежде всего как поэт русской природы. Эти стихи сам поэт выделял в особые циклы, подчеркивая их связь с традицией народной поэзии (см. сб. «Мирские думы», 1916). Цикл «Лесные были» открывается характерным стихотворением:

 

Пашни буры, межи зелены,

Спит за елями закат,

Камней мшистые расщелины

Влагу вешнюю таят.

Хороша лесная родина:

Глушь да поймища кругом!..

Прослезилася смородина,

Травный слушая псалом. <...>

 

В этих стихах Клюев виртуозно использует образы, приемы фоль­клорного творчества, богатство и многоцветие русского народного языка. Но примечательно, что в устном народном творчестве наиболее близкими ему оказываются самые древние традиции – народных по­верий, обрядовой поэзии. В стихах Клюева, опиравшихся на народную поэтику (в построении образов, композиции, широком использовании приема психологического параллелизма, песенной символики), одна­ко, ощущался привкус нарочитости, стилизации. Часто поэт терял чувство меры, нагнетая «народные» элементы, диалектизмы. Кроме того, «социальные, трудовые и нравственные стороны жизни совре­менной деревни Клюеву словно бы неизвестны. Многовековой патри­архальный уклад, нашедший эстетическое выражение в народной поэзии, разрушался, сам Клюев был «продуктом» этого распада, а в поэзии его картинно пела, любила и страдала Русь, поэтизировались языческие поверья»[177].

Основные приемы клюевской метафоризации, черты его поэтиче­ской лексики выразились в широкоизвестном в свое время стихотво­рении цикла «Лесные были»:

 

Галка-староверка ходит в черной ряске,

В лапотках с оборой, в сизой подпояске.

Голубь в однорядке, воробей в сибирке,

Курица ж в салопе – клевание дырки.

Гусь в дубленой шубе, утке ж на задворках

Щеголять далося в дедовских опорках.

 

В галочьи потемки, взгромоздясь на жердки,

Спят, нахохлив зобы, курицы-молодки,

Лишь петух-кудесник, запахнувшись в саван,

Числит звездный бисер, чует травный ладан.

 

На погосте свечкой теплятся гнилушки,

Доплетает леший лапоть на опушке,

Верезжит в осоке проклятый младенчик...

Петел ждет, чтоб зорька нарядилась в венчик. <...>

(«Галка-староверка»)

 

Национальный колорит поэзии Клюева, богатство использованных поэтом народных художественных элементов привлекали внимание С. Есенина, который одно время принял поэтическую позицию Клюева за подлинно народную.

В начале 1910-х годов появились стихи другого крестьянского поэта – Сергея Антоновича Клычкова (псевд., наст. фам. –Лешенков, 1889– 1941). Основными темами его сборников «Песни» (1911) и «Потаенный сад» (1913) была русская природа, сельские пейзажи. Клычков, как и Клюев, испытал влияние поэтики Блока и раннего Городецкого. Через восприятие символистской и акмеистической поэзии и осваивались им традиции народного поэтического творчества.

Сюжеты, пейзажи стихов Клычкова обычно условны, стилизованы декоративны. Образность их связана с поэтической символикой ел? вянской мифологии.

 

Встал в овраге леший старый,

Оживают кочки, пни...

Вон с очей его огни

Сыпятся по яру...

Лист пробился на осине,

В мох уходит лапоток,

А у ног его поток,

Сумрак синий-синий!..

(«Встал в овраге леший старый...»)

 

Воссоздаваемый поэтом мир сельской жизни, как правило, не имеет связей с реальными социальными обстоятельствами своего времени. В одном из писем к Клычкову Блок очень точно подметил отвлечен­ность его поэзии от насущной реальности: «Поется вам легко, но я не вижу насущного».

Большинство стихов Клычкова представляет собой обработку сла­вянских мифов и легенд о Ладе – богине весны и плодородия, сестре ее Купаве, Деде, который правит жизнью природы. Поэта интересует прежде всего эстетическое содержание сюжетов и образов мифов, таящийся в них загадочный, «потаенный» смысл. Это стихи о челове­ческой душе, таинственном, уединенном, скрытом от других людей.

В то же время в каждом стихотворении Клычкова – неиссякаемая любовь к родному краю, нежность к природе, человеку, зверю, расте­нию. Все стихи поэта – в песенной стихии, он буквально жил народ­ной песней.

 

Я все пою – ведь я певец,

Не вывожу пером строки.

Брожу в лесу, пасу овец

В тумане раннем у реки,–

 

писал он в стихотворении «Пастух».

«Все его песни, – сказал о стихах Клычкова В. Львов-Рогачевский,–подслушаны в родной деревне. Много в них чуткости, тонко­сти, стыдливой влюбленности в природу. Богатый русский язык, оригинальные эпитеты...»[178]. В «Песнях» передано бодрое настроение, «чувствовалось, что в полях и лесах стаивает снег и сквозь печаль полей пробивается юная радость. Голубым подснежником казался этот сбор­ник, воплотивший в нежно звучащие песни, как свирель пастуха на заре, любимые народные образы»[179].

С. Есенин в «Ключах Марии» (1918) назвал Клычкова истинно прекрасным народным поэтом.

Жизнелюбием, связью с современностью проникнуто творчество А. Ширяевца (псевд., наст, имя – Александр Васильевич Абрамов; 1887–1924)–поэта, очень близкого по искренности лирического чувства, непосредственности поэтического восприятия мира С. Есени­ну, который всегда испытывал к Ширяевцу самое доверительное расположение и любил его стихи. Ширяевец писал о деревне, русской старине, широко пользовался образами народных песен и сказаний, сам сочинял песни по типу народных. Основной пафос его поэзии – приятие жизни, стремление к воле, любование раздольем русских просторов. Мотив жизнелюбия, вольности Ширяевец вносил и в обработки фольклорных тем («Метелица», «Ванька-Ключник» и др.). Демократическая настроенность поэзии, подчеркнутое стремление вложить современное содержание в фольклорную традицию сообщает фольклоризму Ширяевца иное, чем у Клюева или Клычкова, звучание. В далях старины он видел стремление человека к свободной, вольной жизни, наделял прошлое чертами современности. Из всей группы новокрестьянских поэтов 1910-х годов Ширяевец наиболее глубоко воспринял поэтические традиции А. Кольцова.

В традициях А. Кольцова и Н. Никитина в те годы начал писать о жизни родной деревни Петр Васильевич Орешин (1887–1943), ранние стихи которого были собраны в книге «Зарева» (1918). Орешину, как и Ширяевцу, свойствен интерес к жизни современной деревни, облик которой всегда проступал и в мифологических, и в фольклорных образах его поэзии. В стихах Орешина ощутима традиция поэзии Некрасова. На пейзажную лирику Орешина, поэтическую образность его стиха, особенности восприятия фольклорных мотивов оказало влияние творчество Есенина. В рецензии на сборник «Зарева» Есенин отметил близкий ему «тон красок» стихов Орешина, «простоту» и «теплоту» его слов; он процитировал четверостишие, явно навеянное Орешину его, есенинскими стихами:

 

Месяц ушел в облака

За туманный плетень,

Синие чешет бока

За лачугами день.

 

Знание крестьянского быта, устного поэтического творчества на­рода, глубоко национальное ощущение близости к родной природе составляют сильную сторону лирики новокрестьянских поэтов. Но их представления о путях развития народной жизни были далеки от реальной современности. Истинно народное виделось в прошлом. Недаром и в устном народном творчестве эти поэты искали отражение давно ушедших в прошлое обычаев и настроений, не разграничивая подчас консервативных и прогрессивных начал ни в народной жизни, ни в народном искусстве.

С.А. ЕСЕНИН (1895–1925)

 

В 1910-е годы в среде новокрестьянских поэтов начался творческий путь С. Есенина. «Крестьянская тема» в его творчестве стала темой национальных судеб, образы деревни – образом России, Родины. Поэтический горизонт Есенина отличался от кругозора Клюева или Клычкова, замкнувших мир своей поэзии в эстетизированной архаике старой деревни,– он был неизмеримо большим. Революцию поэт встретил, по его собственному признанию, «с крестьянским уклоном», но смысл «крестьянского» восприятия им Октября был иным, чем восприятие революции Клюевым.

Родился Сергей Александрович Есенин в крестьянской семье на Рязанщине, окончил сначала земское училище, затем учительскую школу. В 1912 г. жил в Москве, служил конторщиком, позже – помощником корректора в типографии издательского товарищества И.Д. Сытина, где впервые познакомился с рабочими и революционной интеллигенцией. Есенин посещал публичные лекции в университете А.Л. Шанявского, в котором читали прогрессивно настроенные про­фессора. Тогда же он сблизился с участниками Суриковского литера­турно-музыкального кружка. В 1914 г., бросив службу, целиком отдался поэтическому творчеству.

В это время поэтический мир Есенина еще ограничен картинами детства, проведенного в рязанской деревне. Многие стихи раннего Есенина проникнуты ощущением неразрывной связи с жизнью при­роды («...Родился я с песнями в травном одеяле.//3ори меня вешние в радугу свивали»). Характер его поэтических образов, чувственно-кон­кретных олицетворений явлений окружающего мира связан с таким мировосприятием:

 

Улыбнулись сонные березки,

Растрепали шелковые косы,

Шелестят зеленые сережки.

 

Горький отметил это, рассказывая позже о встрече с поэтом в Берлине, о чтении Есениным «Песни о собаке»: «Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое – более всего иного – заслужено человеком»[180].

Природа у Есенина антропоморфна: березки уподобляются девуш­ке, месяц – ягненку, который «гуляет в голубой траве», и т. д. Вместе с тем образ природы строится в его стихах на ассоциациях из деревен­ского крестьянского быта («синий плат небес», «страна березового ситца»), а мир человека раскрывается обычно через ассоциации с жизнью природы.

 

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

 

С алым соком ягоды на коже,

Нежная, красивая, была

На закат ты розовый похожа

И, как снег, лучиста и светла.

 

Зерна глаз твои осыпались, завяли,

Имя тонкое растаяло, как звук,

Но остался в складках смятой шали

Запах меда от невинных рук.

 

В тихий час, когда заря на крыше,

Как котенок, моет лапкой рот,

Говор кроткий о тебе я слышу

Водяных поющих с ветром сот. <...>

(«Не бродить, не мять в кустах багряных...»)

 

Поэтика раннего Есенина связана прежде всего с традициями народного творчества. Свой творческий путь поэт и начал с подражания фольклору. В автобиографии он вспоминал: «Стихи начал писать, подражая частушкам. К стихам расположили песни, которые я слышал кругом себя...»[181]. В это время поэтический образ Есенина предельно прост, ясен, чувственно-конкретен:

 

Ты поила коня из горстей в поводу,

Отражаясь, березы ломались в пруду. <...>

 

Или:

 

Сыплет черемуха снегом,

Зелень в цвету и росе.

В поле, склоняясь к побегам,

Ходят грачи в полосе. <.. >

 

Есенинская метафора в стихах тех лет также основана прежде всего на фольклорной метафоризации. Черты стиля поэта проявились в стихах «Подражание песне», «Хороша была Танюша, краше не было в селе...» и др. С устной народной поэзией связана и поэма Есенина «Песнь о Евпатии Коловрате».

Восприятие жизни природы роднит Есенина и с народной, и с классической поэтической традицией XIX в. Картины природы уже в ранних стихах поэта сливались в единый образ России, воплотивший его национальное патриотическое чувство, которое в эпоху творческой зрелости Есенина станет чувством глубоко гражданским. Широко обобщенный смысл в стихах поэта обретает образ деревни. Это вся деревенская Русь с ее радостями и печалями, красотой природы, мужицкой нищетой и горем:

 

<...> Воют в сумерки долгие, зимние

Волки грозные с тощих полей.

По дворам в догорающем инее

Над застрехами храп лошадей. <...>

(«Русь»)

 

Но патриотическое чувство поэта было в то время стихийным, идейно не осознанным. Поэтому, попав в 1915 г. в Петрограде в литературные круги, в которых его хотели представить выразителем «исконно рус­ских» начал в современной поэзии, он оказался незащищенным против влияний, чуждых и его миропониманию, и его таланту.

В символистских салонах Есенин охотно стилизовал свое поведение под «крестьянскую экзотику», которой от него ждали, но внутренне относился к этому маскараду с явной насмешкой. В письмах к друзьям он ядовито отзывался о вечерах у Мережковских. Несколько позже, в 1917 г., как бы оглядываясь на этот период своей литературной жизни, Есенин писал Ширяевцу, что сближение с Мережковским для него было невозможно, и иронически описывал сцену представления его 3. Гиппиус[182].

В 1915 г. С. Городецкий и А. Ремизов попытались объединить крестьянских писателей в поэтическую группу «Краса». В нее вошли Н. Клюев, С. Есенин, С. Клычков, А. Ширяевец. Начинающий Есенин почувствовал в поэтическом мышлении Клюева родственное, о чем сразу же сказал ему. Но характерна оговорка, которую он сделал в первом же письме Клюеву: «...у нас,– писал Есенин,– есть с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своем рязанском языке». Эта оговорка («на своем... языке») приме­чательна. Позже, в автобиографии, вспоминая о дружбе с Клюевым, Есенин упомянул и о «внутренней распре» с ним. Очевидно, истоки этой «распри» были очень глубокими, начиналась она еще с первых дней их поэтического содружества, и причина ее... в «своем», есенин­ском восприятии мира, отличном от мировосприятия Клюева.

Следствием сближения с Клюевым в 1915–1916 гг. была определенная усложненность религиозной символики стихов Есенина тех лет. Религиозная образность была присуща и юношеским произведениям поэта, что сам Есенин объяснял «дедовским воспитанием». В дед познакомил его с церковной книжностью, читал ему старообрядческие книги, бабушка водила по окрестным монастырям. Но, как потом писал Есенин, он «в бога верил мало». Религиозная символика привлекала его тогда своей поэтической образностью. Теперь же из-под его пера появляются стихи иной тональности, в них религиозный символ становится источником поэтического образа. Если раньше сравнения и олицетворения поэта (ива-монашка, стога-церкви и др.) не имели ничего общего с религиозным восприятием мира («У лесного аналоя воробей псалтырь читает», «Закалили дымом над росою рощи»), то теперь в стихах Есенина (от которых он позже хотел бы, как говорил сам, отказаться) описания живой природы часто подменяются условной религиозной символикой. Образ теряет пред­метность, становится абстрактным, очень усложненным символом («Скупались звезды в невидимом бреде...», «Алый мрак в небесной черни...» и др.). Усложняется есенинская метафора, обычно наглядно прозрачная:

 

И придем мы по равнинам

К правде сошьего креста

Светом книга голубиной

Напоить свои уста.

 

Само название первой книги стихов Есенина – «Радуница» – было взято из религиозного календаря. В композиции книги, подборе стихов первого ее раздела – «Русь» –явно чувствовалась рука Клюева, уча­ствовавшего в подготовке издания. (Примечательно, что в последую­щих изданиях Есенин решительно изменил структуру цикла.) Лирическим героем некоторых стихов Есенина того периода стал странник, идущий на богомолье, «смиренный инок», «ласковый по­слушник».

Под влиянием Мережковских, с которыми свел Есенина Клюев, их мистических взглядов на судьбы России и русского народа, поэт и создавал такие стихи, как «Я странник убогий...», «Тебе одной плету венок...». Есенинское восприятие России в последнем явно навеяно мистиками-символистами:

 

... И хоть сгоняет твой туман

Поток ветров, крылато дующих,

Но вся ты –смирна и ливан

Волхвов, потайственно волхвующих

 

Однако эти мотивы не поглотили таланта поэта, который напряженно искал свою позицию в жизни и искусстве. Связи поэта с живой Реальностью не разрываются, наоборот, в творчестве его все чаще ^Звучат гражданские мотивы борьбы за свободу:

 

Верю, родина, я знаю,

Что легка твоя стопа,

Не одна ведет нас к раю

Богомольная тропа

 

Там настроены палаты

Из церковных кирпичей;

Те палаты-казематы

Да железный звон цепей.

 

Не ищи меня ты в боге,

Не зови любить и жить..

Я пойду по той дороге

Буйну голову сложить

(«Наша вера не погасла...»)

Одним из первых оценил талант Есенина, его лирическую поэтич­ность А. Блок. Он принял горячее участие в литературной судьбе поэта. Есенин учился у Блока «лиричности», он осваивал блоковские прин­ципы образного выражения эмоционального состояния лирического героя. Несмотря на то, что дореволюционная поэзия Есенина была ограничена рамками чисто лирического восприятия мира и лишена, в отличие от поэзии Блока, широких социально-философских обобще­ний, по своему пафосу она близка поэзии Блока. И прежде всего в решении главной темы – России, Родины. Идеал Есенина не «избяной рай» патриархального смиренного благолепия. Его Россия –нищая, неустроенная, но не смиренная, а мятежная, ищущая. В стихах Есенина о России всегда звучат мотивы тревожного ожидания, нарастающего острого протеста, решительного душевного разлада со всем старым. Основание этого нарастающего духовного конфликта в поэзии Есенина было более глубоким, чем противоречие между городом и деревней, которое усматривала в его творчестве критика. В нем своеобразно отразился общий социальный конфликт, который определил развитие русской жизни этой эпохи. В ранних поэмах Есенина («Песнь о Евпатии Коловрате», «Марфа Посадница»), несмотря на определенную стилизацию древних мотивов, пробивалось ощущение рождения в русской современной истории чего-то нового. Недаром на поэтической системе этих произведений лежит печать настроений и образов «Слова о полку Игореве». Горький предполагал опубликовать «Марфу Посад­ницу» в журнале «Летопись», но поэма не прошла цензуру. Горького привлекало в ней резкое осуждение поэтом деспотизма московского царя, восторженное прославление новгородской вольницы.

Дореволюционное творчество Есенина при всех его противоречиях развивалось в идейном русле общедемократического движения, но окрашенного крестьянскими идеалами и мотивами. Это был пролог к послеоктябрьскому творчеству поэта, когда он, трагически переживая судьбы России, станет великим национальным поэтом.