Глобализация и проблемы России

Под влиянием глобализации фундаментальные процессы дифференциации сегодня уже затрагивают не только индивидов, корпорации, классы, но и целые государства и регионы.

В свою очередь процесс становления национального государства и легитимирующей его идеологии (национализма) неравномерен. Это обстоятельство отражено в концепции четырех "часовых поясов Европы" Э. Геллнера. И если страны Запада, по Геллнеру, относятся к первому "часовому поясу", то Россия — к четвертому, и проблема построения национального государства здесь не снята с повестки дня, причем это только один из возможных вариантов ее дальнейшего развития. Большинство же стран "Третьего мира" и сегодня не созрели для реализации данного политического проекта, чисто внешне восприняв в эпоху деколонизации политические институты стран-метрополий, ставших национальными государствами еще на рубеже XIX—XX вв.

Нынешний этап глобализации, начавшийся с окончанием "холодной войны", характеризуется большой степенью неопределенности векторов дальнейшего движения человечества. С одной стороны, под напором процессов экономической, финансовой и информационной глобализации усиливается взаимосвязь и взаимозависимость мира, одновременно под воздействием глобальных проблем растет озабоченность проблемой выживания человечества. С другой стороны, становится все более ясным, что старые национальные формы существования социальных общностей в странах первого и второго "часовых поясов" переживают кризис, о чем свидетельствуют и процессы наднациональной экономической и политической интеграции, особенно в Европе, и одновременное обострение здесь проблем мультиэтничности и мультикультурности, появление сепаратистских и региональных движений, локального национализма и массовый протест против глобализации.

В свою очередь в странах третьего и четвертого "часовых поясов" (Центральная и Восточная Европа, Россия и большая часть государств СНГ) процессы глобализации, накладываясь на процессы нациестроительства, попадают "в резонанс", что приводит к взаимоусилению противоречий и кризисов, неизбежно их сопровождающих. Об этом свидетельствуют многочисленные и острые этнополитические конфликты, одновременная актуализация проблемы национального самоопределения и сохранения государственной целостности, болезненное внимание к проблемам национальной идентичности и государственного суверенитета и др. Наконец, многие страны "Третьего мира" отвергают проект национального государства, здесь растет политическая роль фундаменталистских движений, особенно в исламских странах.

"Парадокс современной глобализации заключается в том, что, отнюдь не размывая идентичности... она их заново проявляет и ужесточает до такой степени, что они принимают форму этнического национального и религиозного фундаментализма", — пишет французский политолог Ж.-Л. Амселль.

Современная глобальная мир-система, согласно И. Валлерстайну, включает три типа государств:

- ядерные высокоразвитые государства, обладающие эффективной политической организацией, занимающие господствующие позиции в мир-экономике и извлекающие максимальную выгоду из созданной их усилиями международной системы разделения труда;

- периферийные государства, служащие преимущественно сырьевой базой и "помойкой" мир-экономики, управляемые слабыми нестабильными правительствами и экономически зависимые от "ядра" (большая часть Африки, Латинской Америки, некоторые страны Азии);

- полупериферийные государства, занимающие промежуточное положение по степени политической автономии внутри мир-системы, производящие менее технологичную и наукоемкую продукцию, не способные конкурировать со странами "ядра". И потому зависимые от них экономически (государства Центральной и Восточной Европы, в том числе Россия, быстро развивающиеся страны Юго-Восточной Азии и др.).

Важно отметить, что в отличие от государств "ядра" полупериферийные и периферийные государства являются объектами, а не субъектами глобализации.

По мнению американского ученого Н. Хомского, Россия, как и все постсоветское пространство, сегодня "в значительной степени возвращается к традиционной обслуживающей роли, в значительной степени — под руководством бывших коммунистических бюрократов и других местных компаньонов зарубежных предприятий наряду с криминальными синдикатами. Эта модель знакома "Третьему миру", да и результаты тоже".

В данной исторической ситуации российская политическая элита вынуждена решать чрезвычайно сложные и во многом противоположные задачи. Как отмечает российский политолог Г. С. Батыгин: "Постсоветская трансформация замыкает Россию в мир собственных проблем в том отношении, что приходится думать о собственных проблемах, а не, скажем, мировом революционном процессе. Но эти собственные проблемы могут решаться только на мировых рынках".

Кроме внутренних институционально-структурных преобразований, связанных с изменением базовых институтов в экономике, политике, социальной сфере и культуре, политическая элита должна искать адекватные ответы на вызовы, связанные с включением России в глобальные процессы. Наряду с большей открытостью страны и вхождением ее в различные международные политические и экономические организации разного уровня, причем зачастую на правах младшего партнера, происходит также втягивание многих сфер жизни в малоконтролируемые, а по некоторым параметрам и совсем не контролируемые российскими правительственными и неправительственными агентами процессы.

Роль элиты как институализирующего, стабилизирующего и интегрирующего фактора в этой ситуации чрезвычайно противоречива.

С одной стороны, перед ней по-прежнему стоит задача построения российского национального государства — сильного и независимого, с другой — включение в процессы глобализации, вступление в наднациональные международные организации, действие которых неизбежно распространяется и на территорию России, ограничивая ее национальный суверенитет.

С одной стороны, она должна создать эффективную национальную рыночную экономику, с другой — включить ее в глобальный рынок, в рамках которого доминируют другие экономические акторы.

С одной стороны, задача сохранения территориальной целостности страны, с другой — фрагментация российского пространства, дробление его на совокупность "островов модернизации" и деградирующую периферию, происходящие, в том числе и под воздействием процесса глобализации.

С одной стороны, ориентация на создание институтов современной западной либеральной демократии, с другой — "сопротивление материала", бюрократическое выхолащивание демократических процедур при молчаливом согласии общества.

С одной стороны, декларации о необходимости вхождения России в новое "информационное общество", с другой — неспособность государственного руководства и политической и экономической элиты страны дать адекватные ответы на вызовы постиндустриального глобализирующегося мира.

Россия воспроизводит в 1990-е гг. все основные признаки зависимого экономического развития: преобладание в экспорте сырья, внешний государственный долг, иностранное владение промышленностью и застой в сельском хозяйстве. По мнению ученых, причины усиливающейся интеллектуальной маргинализации России в ситуации динамичного повышения спроса на знания и научно-творческие кадры связаны не с научно-промышленной отсталостью страны, а как раз с неготовностью политических элит, крупных компаний и органов государственного управления к рациональному взаимодействию с субъектами интеллектуальной экономики и эффективному применению импортируемых информационных технологий, с непониманием сущности новой информационной экономики и ее производительных сил, запаздыванием в осуществлении "революции управления" на всех уровнях.

В этой "патовой" ситуации почти неизбежно возникало искушение самоизоляции, "опоры на собственные силы" и возвращения к традиционным и испытанным имперским структурам и методам властвования. Правда, это происходило преимущественно на символическом уровне. Российская власть монополизировала право на публичную интерпретацию государственной символики, акцентируя внимание не на историческом значении используемых ею символов, а на необходимости этих символов для работы по консолидации общества, объединению граждан, принадлежащих к разным поколениям и потому являющихся носителями разного исторического опыта, вокруг сильного имперского государства.

В результате и в 2000-е гг., несмотря на постоянно декларируемые призывы модернизировать экономику, не произошло качественного изменения параметров экономического развития страны.

Таким образом, Россия, прежде всего на элитарном уровне, оказалась не готова к превращению из объекта в субъект глобализации, а постоянно растущая российская бюрократия препятствует реализации важнейших политических решений и росту эффективности экономики (по некоторым данным, только на взятки в России ежегодно тратится от 100 до 240 млрд долл.). Западные исследователи пишут о так называемом "ресурсном проклятии" России, поскольку слишком большие запасы природных ресурсов, за счет которых по преимуществу формируется национальное богатство, а также сохранение государственного контроля над ними, создают очень серьезные препятствия в процессе осуществления экономических и политических преобразований страны.

Высокие цены на энергоносители в 2000-е гг. позволили серьезно укрепить и увеличить объем бюджета страны и повысить уровень жизни населения. Однако это богатство, по мнению авторов доклада для Трехсторонней комиссии, "принесло с собой самоуспокоенность, размягчение и самодовольство. Отказ после 2003 г., от настойчивого продолжения структурных реформ уже оказал отрицательное воздействие на рост ВВП, который начинает замедляться. Неэффективность использования мощностей тормозит экономический рост, и это обязательно будет все более острой проблемой"^[1]. Сегодня, в условиях мирового экономического кризиса это стало особенно очевидным.

Несомненно, авторы доклада Трехсторонней комиссии правы и в том, что "большинство россиян возвращению в 1990-е гг. предпочли бы традиционный, русского разлива авторитаризм, но отсюда не следует, что таков их идеал. Есть основания полагать, что русские хотели бы лучшей демократии (приспособленной к российским условиям), а не меньше демократии. Они хотели бы иметь современную Россию, а не отсталую Россию. Они хотели бы видеть Россию на достойном месте в ряду передовых стран мира, а не пребывающим в изоляции, лишенным уважения второразрядным государством.

Если руководство намерено, опираясь на народную поддержку, достичь им самим поставленной цели, авторитарные учреждения и традиции..., должны быть приспособлены к требованиям времени и создана среда, позволяющая демократии расти снизу вверх, восходя от широких низов к вершинам власти, как это имело место в других краях"^[2].

· [1] Ватанабэ К., Лайн Р., Тэлбот С. Взаимодействие с Россией. Следующая фаза. Доклад для Трехсторонней комиссии. М., 2007. С. 213.

· [2] Ватанабэ К., Лайн Р., Тэлбот С. Взаимодействие с Россией. Следующая фаза. Доклад для Трехсторонней комиссии. М., 2007. С. 210.

 

 

"Третий мир" в условиях глобализации

Взаимообусловленные процессы глобализации и регионализации влекут за собой дальнейшее обострение противоречий по оси "Север — Юг". Складывающаяся система мировой экономики приводит к одностороннему обогащению государств, транснациональных корпораций и других игроков, представляющих благополучные регионы Европы и Северной Америки, в то время как "южная периферия" — страны и народы бывшего "Третьего мира" — все более отстают от их уровня развития, превращаясь в заложников системы. И, разумеется, не везде это вызывает лишь молчаливый протест. Собственно, в этом и заключается одна из основных причин многих социально-экономических и политических потрясений, в том числе и современного международного терроризма. Большинство террористических движений имеют либо антиглобалистскую направленность, либо в целом антизападную, тем самым четко позиционируя себя в мировом политико-идеологическом пространстве.

В эпоху глобализации цели терроризма также глобальны: противостояние западной цивилизации или ее сегменту (например, федерализации ЕС) опирается на антизападные идеологические штампы, которые используются для более эффективного привлечения сторонников. Пропаганда радикальных взглядов и терроризма как метода политической борьбы широко использует возможности глобального охвата и "эффекта присутствия", предоставляемые современными СМИ.

Ярко выражен транснациональный характер современного терроризма. Эта его черта является прямой производной глобализации как таковой. Не только терроризм, но и социальные конфликты, финансовые и торговые отношения, культурные и образовательные контакты все чаще пересекают государственные границы без контроля, а порой и без ведома правительств этих государств. Данный процесс не во всех регионах протекает одинаково стихийно, но все же примеры таких "черных дыр" на политической карте мира, как Чечня 1991—1999 гг. и Афганистан, Ирак, Сомали свидетельствуют о том, что концентрация и активность террористических организаций сильнее там, где отсутствует эффективная государственность.

С точки зрения И. Валлерстайна, преодоление указанных противоречий в рамках капиталистической мир-экономики невозможно без ее разрушения.

Преобладание свободного рынка квалифицированного труда в центре и несвободного рынка менее квалифицированного труда на периферии — это фундаментальная характеристика капиталистической мир-экономики, поскольку неравенство и неравномерность развития входящих в нее элементов становятся важнейшим условием ее функционирования и основой для системной интеграции. Наложение и взаимоусиление проблем и противоречий, по рожденных "эффектом одновременности" процессов модернизации, нациестроительства и глобализации, превращают большинство стран "периферии" и "полупериферии" мира, живущих в иных "часовых поясах", чем "ядерные" страны промышленно развитого Запада, в экономических и политических аутсайдеров.

Растущая неэффективность государства под прессингом глобальной экономической рационализации, всеобщей финансовой зависимости, резкого сокращения ресурсов для осуществления государственной социальной и экономической политики и воздействием навязываемых СМИ западных потребительских стандартов, недостижимых для населения большинства стран, но вызывающих "революцию растущих ожиданий" и др., не только делают проблематичным осуществление цели "догоняющей" модернизации — "догнать и перегнать Запад", но и порождают массовую фрустрацию, преодолеть которую проще всего с помощью формирования "образа врага" в национальной, цивилизационной и (или) конфессиональной "упаковке", поскольку социальные общности "держатся вместе" при наличии внешних угроз и (или) консолидирующей идеологии.

При этом линии этнических и религиозных разломов в отличие от экономических до поры бывают незаметны. "Кровь и происхождение — в душе, а не в теле. Вопрос не в том, "кто принадлежит к нам", а в том, что само понятие "мы" часто означает нечто существенное, но невидимое другим".

Причем осознание реальности этих разломов может быть использовано для обоснования интересов безопасности государств Запада и призыва к единению перед лицом новой угрозы. Как, в частности, пишет Я. Н. Питерсе: "Концепция С. Хантингтона ("раскола цивилизаций" — прим. авт.) — это политическое восприятие культуры, изложенное стандартным языком национальной безопасности. Культура политизирована, разложена в цивилизационные пакеты, совпадающие с геополитическими единицами... Очевидно, в основу положен образ "нового врага". На деле Хантингтон соединяет два нынешних дискурса о врагах — "угрозу фундаментализма" ислама и "желтую опасность", и вся новизна заключается в этой комбинации".

Существует устойчивая корреляция между подъемом национализма и религиозного фундаментализма и переходным состоянием общества. Американский политолог Д. Снайдер обращает внимание еще на одну зависимость: практически всегда рост массового национализма бывает обусловлен ростом демократии и расширением свободы слова и прессы. Незрелость и неэффективность институтов демократии, неизбежные на начальном этапе транзита, создают благоприятные предпосылки для подъема национализма.

Периоды радикальных перемен — это периоды всеобщей неуверенности, и потому люди, проигрывающие от перемен, испытывающие страх перед новым незнакомым и глобализирующимся миром, обращаются к "заветным" фундаментальным ценностям — этническим и религиозным. "Люди спасаются от экономической неуверенности своего реального мира, — пишет Л. Туроу, — отступая в уверенность какого-нибудь религиозного мира, где им говорят, что если они будут повиноваться предписанным правилам, то будут спасены".

Свой способ спасения предлагает и национализм, поскольку берется компенсировать издержки "процесса освобождения", порожденного модернизацией и глобализацией. При этом ни один из порожденных национализмом конфликтов не был, по мнению Снайдера, логическим следствием длительной культурной вражды или военной необходимости. Они возникали в результате использования политическими элитами националистических лозунгов для обретения массовой поддержки на "начальном этапе демократизации, когда институты, регулирующие политическое участие, находились еще в зачаточном состоянии".

По сведениям Д. Снайдера, вероятность вспышки националистических конфликтов в результате демократизации особенно велика в тех случаях, когда элиты воспринимают быстрые политические перемены как угрозу собственному положению, когда расширение политического участия масс предшествует созданию институциональных структур гражданского общества и когда массовая политическая мобилизация осуществляется на основе дискриминации по этническому признаку. В свою очередь к факторам, которые препятствуют возникновению этнических конфликтов, он относит политику элит, направленную на создание и укрепление либеральных институтов, а также формирование "гражданского национализма". Причем второй фактор способствует успеху демократических трансформаций даже при слабых либеральных институтах.

Символичен практический вывод Д. Снайдера. Вместо того чтобы неосмотрительно подталкивать "сомнительные страны" к скорейшему внедрению атрибутов "электоральной демократии" и "свободы прессы", международному сообществу следует проводить более осторожную и опосредованную политику, преследуя прежде всего долгосрочные цели создания социально-экономических условий либерализации и институциональных предпосылок гражданской демократии, что отодвигает мечту о глобальной демократизации и "конце истории" в неопределенно далекое завтра.

Антизападный мятеж в "третьем мире" все чаще направляется также против секулярного национального государства, оставшегося чуждым институтом для большинства незападных культур.

В Азии и Африке за фасадом заимствованных и слабых политических институтов и национальных символов скрывается традиционный мир племен и народностей, который не смогло трансформировать квазинациональное государство. Многие государства, возникшие в результате освобождения от колониальной зависимости, являются, по сути, псевдогосударствами, у которых отсутствуют устоявшиеся институциональные структуры, внутреннее единство и, наконец, национальное самосознание. "Рост популизма, манипуляции неотрадиционалистскими символами, развитие авторитаризма — все это отличительные особенности не столько развития политического процесса, сколько состояния напряженности между импортированным продуктом и общественными структурами — носителями иной политической лексики", — отмечают П. Бади и П. Бирнбаум.

Ведя освободительную борьбу, страны "Третьего мира" ставили своей целью получение статуса национальных государств и принятия их в международное сообщество в качестве суверенных и полноправных членов. В начале третьего тысячелетия высказываются сомнения относительно того, сохранится ли и в наступившем столетии международный порядок, созданный по западным стандартам.

С точки зрения нынешних исламистов, неудачи и недостатки современных исламских стран вызваны тем, что последние переняли чуждые понятия и обычаи. Они отделились от истинного ислама и таким образом утратили свое былое величие. Поэтому исламисты отрицают секулярное национальное государство и требуют вернуться к идее халифата — "исламского идеального государства". Отсюда рост политического влияния исламского фундаментализма, который тотально отвергает западную модель политического развития. Однако причина кроется не в исламе как религии, а в повсеместной утрате иллюзий, особенно среди молодежи, охватившей население стран, уже вкушающих соблазнительные плоды модернизации, но неспособных обеспечить ими всех граждан.

Более того, государства Азии и Африки и, прежде всего, мусульманские, переживают сегодня процесс запаздывающей модернизации и этнизации одновременно, а в большинстве мусульманских стран модернизация оказалась направленной и против секуляризации, что, в частности, и породило феномен исламского фундаментализма. "На Западе, — писал Э. Геллнер, — национализм возникает в результате того, что высокая культура — культура грамотного меньшинства — распространяется до границ всего общества и становится отличительным признаком принадлежности к нему каждого члена. То же самое происходит и в исламе, только здесь это находит выражение скорее в фундаментализме, чем в национализме, хотя порой эти два течения объединяют свои усилия. Для масс высокая форма ислама служила сертификатом, подтверждающим их новый статус, пропуском в число горожан. Она также определяла их в отличие от пришельцев, с которыми пришлось столкнуться в ходе колониальных конфликтов (новые колониальные нации складывались зачастую просто из всех мусульман, проживающих на произвольно выделенной территории, и не имели до этого никакой коллективной идентичности)".

Действительно, на Ближнем и Среднем Востоке границы были проведены благодаря дипломатическим соглашениям, временным успехам армий, а, не исходя из общности культур или желаний народов региона. "Ни одно из этих государств не было однородным; языки, религии, культуры перемешались как в Сирии, так и в Ливане или Ираке. В Палестине рост численности еврейского меньшинства начал постепенно порождать скрытую гражданскую войну, которую уполномоченные властью не могли усмирить, ни пресечь. Арабские государства похожи на прошлые мусульманские государства, созданные с помощью оружия и населенные разными племенами, но не имеют эквивалента средних классов Европы, состоявших из буржуа, чиновников или интеллигенции, способных взять на себя ответственность за конституционное государство", — писал Р. Арон.

Политические реформы, осуществленные в ряде исламских государств в 1990-е гг.: выборы, расширение парламентского представительства и создание неправительственных организаций в подавляющем большинстве случаев имеют целью кооптацию во власть представителей патримониальных структур ради поддержания национальной консолидации "без размежевания". Однако реально действующими социальными организациями, которые могут обеспечить лояльность индивидов, служить надежными сетями политической коммуникации и участвовать в урегулировании возникающих конфликтов, остаются мусульманские общины. Поэтому именно этническая и конфессиональная солидарность приходит в мире ислама на смену национально-государственной идентичности, заимствованной у бывших стран — метрополий.

Глобализация, в формах, навязываемых Западом, воспринимается в этом регионе мира как угроза дальнейшему существованию, которая преодолевается посредством призыва к возвращению к традиционным формам общности — религиозной и этнической. "Арабский мир, — отмечает С. Амин, — остается пленником концепций деспотического государства: он восхваляет деспота за то, что он "истинный", а не за то, что "просвещенный"...Политический ислам призывает к подчинению, а не к эмансипации". Тем самым, с одной стороны, укрепляется легитимность авторитарных режимов региона, а с другой, обостряется цивилизационный конфликт между исламскими странами и Западом. Пример Сомали, Ирака, Ирана, Судана и Афганистана наглядно доказывает правоту данного утверждения.

При этом агрессивная энергия этнополитической и фундаменталистской мобилизации может быть канализирована в следующих основных направлениях:

- против поддающихся идентификации меньшинств, проживающих среди большинства;

- против соседних этнотерриториальных образований с целью пересмотра границ;

- против имперского центра или главенствующей национальной группы;

- против соседнего народа (страны), принадлежащего к другой цивилизации (конфессии);

- против персонификации "зла глобализации" — Соединенных Штатов Америки и Запада в целом.

Сегодня, однако, капиталистическая мир-экономика достигла в своем развитии той точки, которая делает, по мнению И. Валлерстайна, неизбежной скорую гибель капитализма. Большая часть причин связана с издержками последней стадии эволюции этой мир-системы, т.е. с глобализацией как процессом всепланетного торжества капитализма.

Среди этих причин, ограничивающих дальнейшие возможности ускоренного накопления капитала, такие как: необратимое исчерпание ресурсов дешевой рабочей силы (сельского населения); долгосрочная тенденция к росту доли оплаты труда в стоимости продукции, ставшая результатом постепенной демократизации политических режимов и, соответственно, увеличение политического влияния представителей наемного труда — тенденция, ведущая к предельному уменьшению нормы прибыли, что усугубляется обострением экологических проблем и издержек, поскольку в глобальном мире все меньше мест, где можно было бы "бесплатно" сбрасывать токсические отходы капиталистического затратного производства, и др.

И если даже не соглашаться со взглядом И. Валлерстайна на современный этап глобализации как последнюю "летальную" стадию капиталистической мир-системы, то нельзя тем не менее отрицать неизбежность радикальных перемен мирового масштаба в не столь отдаленном будущем. "И это будет не просто перестройка, — на что, в частности, не раз указывал академик Н. Н. Моисеев, — а реконструкция общего планетарного порядка". Только вот нет согласия о плане этой глобальной реконструкции.

 

 

Глоссарий

 

Глоссарий курса «Политическая глобалистика».

Архитектура глобального мира - совокупность элементов иерархии, каркаса и структуры глобального мира составляет целостную его систему.

Глобалистика - междисциплинарная наука, предметом которой является глобальное развитие. Глобалистика – новая интегративная область научного знания, которая включает в себя как теоретические (философские, гуманитарные, естественно-научные, технические), так и прикладные (экономические, политические, экологические и др.) аспекты изучения глобальных явлений.

Глобализационные процессы это процессы, под влиянием которых происходит структурная трансформация всего мирового порядка; они направлены на устранение препятствий для обменов, а также рост числа и многообразия различных акторов и увеличение взаимозависимостей между ними в сфере экономики, политики, культуры и т.п.

Глобальная держава – это держава, которая является глобальным или мировым лидером, государство, обладающее многократным военным, экономическим и политическим превосходством над остальными.

Глобальная регионализация – объективный процесс, сопровождающийся делением глобального мира на крупные макрорегионы или региональные системы. Глобальная регионализация - это процесс выделения географических ареалов или региональных систем, в которые входят несколько сопредельных государств, имеющих тесные экономические, политические, социокультурные взаимосвязи, общие регулирующие и координирующие их институты, а также страну-лидера данных интеграционных процессов.

Глобальная регионализация – это регионализация международных отношений, происходящая на глобальном уровне. Это процесс фрагментации мира, виртуального деления его на крупные самодостаточные экономические и политические сегменты и последующее встраивание их в глобальную иерархию.

Глобальный регионализм – это, с одной стороны, результат процесса глобальной регионализации. С другой стороны – это политика взаимоотношений крупных межгосударственных объединений с глобальным миром и его акторами.

Глобальная политическая система – это система глобальной стратификации акторов мировой политики, совокупность взаимодействующих и/или взаимозависимых глобальных институтов политической власти и управления. Это есть система элементов глобального политического порядка со своей структурой (архитектурой) и иерархией.

Глобальное развитие - совокупность взаимосвязанных и коэволюционирующих глобальных процессов и систем.

Глобальные исследования - анализ событий, деятельности, идей, процессов и потоков, которые являются транснациональными или могут повлиять на все регионы мира. В глобальных исследованиях производится особая форма междисциплинарного научного знания (в том числе и политического), отображающего все глобальные процессы и системы, существующие и развивающиеся на планете Земля в контексте общепланетарной целостности и значимости.

Глобальные политические проблемы - негативные последствия воздействия глобальных политических процессов на социосферу и на глобальный политический порядок (в том числе, на систему международных отношений). Глобальные политические проблемы имеют общепланетарный характер и затрагивают интересы как человечества в целом, так и каждого человека в отдельности.

Глобальные процессы - последовательные изменения состояния природных и социальных систем, имеющих общепланетарное распространение и значение.

Глокализация (термин Р. Робертсона) означает взаимопроникновение и взаимоприспособление глобальных и локальных тенденций в развитии мировой экономики, политики и культуры.

Иерархия глобального мира – совокупность его структурных элементов: центров силы, претендентов на центр силы, полюсов, глобальные державы, региональные державы.

Каркас глобального мира – совокупность его геоэкономических и геополитических осей.

Локальные политические процессы - изменения, происходящие в региональных системах или макрорегионах глобального мира.

Макрорегион - интегрированная социально-экономическая, политическая система, обладающая геоцивилизационной целостностью, социокультурной близостью и скрепленной рядом наднациональных политических институтов.

Модели глобального мироустройства: однополярный, биполярный и многополярный мир.

Объект политической глобалистики – глобальные политические проблемы, процессы и системы.

Политическая глобализация - глобальный динамичный нелинейный политический процесс усиления и усложнения взаимозависимости между всеми элементами глобальной политической системы.

Политическая глобалистика - одно из междисциплинарных направлений глобальных исследований, раздел «общей» глобалистики, изучающий глобальные политические процессы и проблемы в их взаимовлиянии и взаимодействии, тенденции глобального политического развития, а также механизмы формирования и эволюции глобальной политической системы.

Полицентричный мир – это глобальный мир, состоящий из нескольких центров силы, аккумулирующих в себе несколько видов полюсов.

Предмет политической глобалистики - глобальное политическое развитие, т.е. вся совокупность взаимосвязанных и коэволюционирующих глобальных политических процессов и систем.

Претенденты на центр силы – страны, которые объединяют свои ресурсы и находятся на пути создания экономического, политического и военно-стратегического союза.

Регион - структурообразующая единица и элемент трехуровневой системы глобального мира. Данный термин используется либо для обозначения внутригосударственной административной единицы и (субрегион внутри государства); либо для обозначения группы государств (макрорегион), либо понятие «регион» отожествляется с понятием.

Региональная держава - региональный лидер, который является центром притяжения для других стран в своем регионе; страна, обладающая признаками двух и более видов полюсов.

Региональные системы образуют сопредельные государства, объединяющиеся вокруг регионального лидера, обладающего характеристиками нескольких видов полюсов и инициирующего интеграционные процессы. Региональная система глобального мира характеризуется наличием общего геополитического пространства (геополитического поля) и общей геополитической стратегии, которая в свою очередь включает в себя геополитическую цель, задачи и реализуется на данном геополитическом пространстве.

Региональные подсистемы – (с точки зрения политической глобалистики) это части крупных региональных систем или совокупность сопредельных государств, иногда их пограничные регионы.

Региональный лидер – это геополитический, экономический и военно-стратегический центр региональной системы, который имеет в себе параметры экономического и (или) политического и (или) военного и т.д. полюса глобального мира.

Структурные элементы глобального мира: центр силы, претендент на центр силы, полюс, глобальная держава, региональная держава.

Центр силы - совокупность военных, экономических, политических, социокультурных (цивилизационных) ресурсов государства, наличие которых характеризует его геостратегический, геоэкономический, геополитический и социокультурный потенциал и позволяет активно участвовать в управлении процессами глобального мира.

Цивилизационая матрица представляет собой базовые, наиболее древние основы или ядро существования современных цивилизаций, которые запечатлены в сознании людей на уровне их генетической памяти, архетипов и стереотипов сознания; совокупность цивилизационных кодов этноса, определяемых ими архетипов национального сознания, которые задают содержание и направление цивилизационных алгоритмов. Цивилизационная матрица есть доминантный интеграл социальной, экономической и культурной сферы жизнедеятельности данного общества.

Цивилизационные алгоритмы – структурные элементы цивилизационной матрицы, которые формируют структуру данной цивилизации.

Цивилизационные барьеры – механизмы, которые производят отбор, «отбраковку» экономических, политических и социокультрных феноменов, наиболее неаутентичных для цивилизационной матрицы данной страны.

Цивилизационные фильтры - это механизмы интерпретации и адаптации экспортируемых извне экономических, политических и социокультурных феноменов, которые, хотя и являются неаутентичными для данной цивилизационной матрицы, однако отдельные элементы могут входить в резонанс с цивилизационными алгоритмами, и, значит, могут быть адаптированы к ним.

Цивилизационный код - совокупность стереотипов и архетипов данного этноса (народа, нации), сложившихся и закрепившихся в сознании и поведении людей на прот