Преемственность как фактор развития

 

Путь, пройденный человечеством от каменного топора до современного компьютера, от наскальных рисунков до всемирно известных шедевров изобразительного искусства, от примитивного человеческого стада до правового государства, был бы невозможным без существования такого неотъемлемого свойства культуры, как преемственность. В самом общем смысле преемственность — это способность культуры передаваться во времени, приобретая новые качества. При этом имеется в виду не механическое использование духовных и материальных ценностей прошлого, а диалектический процесс, когда они трансформируются грядущими поколениями, переосмысливаются ими и превращаются в нечто новое, обогащенное предшествующим опытом. Преемственность обязательно предполагает критический анализ и творческое преобразование ценностей, унаследованных от наших предков. Вспомним, например, эволюцию основных научных теорий и доктрин от античности до наших дней. Так, вся западная юриспруденция основывается на римском праве; астрономия — на открытии Н. Коперником гелиоцентрической системы мира; у истоков современной биологии лежит дарвинизм XIX в. Весьма наглядны также и постепенные видоизменения различных инструментов и объектов материальной культуры: внешнего вида и технических схем автомобиля или самолета — от сравнительно медленно передвигавшихся угловатых конструкций до новейших обтекаемых моделей с высочайшими скоростями, или развитие форм одежды, предметов быта, жилища и т. п., образующих во времени бесконечные семиотические ряды.

Преемственность в духовной сфере обеспечивается, прежде всего, языком и другими знаковыми системами, в том числе и богатейшей иконографией (рисунки, картины, схемы и т. п.), зародившейся на самых ранних этапах существования человечества. В материальной культуре преемственность осуществляется через отдельные образцы изделий и механизмов, совершенствуемых многими поколениями. В течение тысячелетий сложились и многочисленные социальные институты, обеспечивающие процесс преемственности. В наши дни — это все так называемые учреждения культуры: школы, колледжи, университеты, научно-исследовательские центры, библиотеки, музеи и т. п.

В прямой связи с преемственностью находится и такое понятие, как культурное наследие. Это — сохраняющаяся во времени совокупность общественных отношений, материальных и духовных ценностей прошлых эпох, подлежащих критическому осмыслению, совершенствованию и использованию путем преемственности в интересах поступательного развития человечества. Для культурного наследия и преемственности, как взаимосвязанных категорий, характерны некоторые общие моменты:

 

1. На самых ранних этапах развития культуры — ее синкретизм, т. е. нерасчлененность, неразвитое состояние, когда, например, музыка, танец и поэзия не отделены друг от друга; когда не существуют отдельные науки, а лишь в зародышевом состоянии — «наука наук» — философия, развившаяся из функции первобытных колдунов, шаманов, знахарей, жрецов и т. п. и нашедшая своих служителей в античных ученых без конкретной научной специализации, таких, например, как Аристотель, а в более позднее время — Леонардо да Винчи и М. В. Ломоносов.

2. Наличие в культурном наследии всех времен и народов, во всех формах общественного сознания неких «сквозных» и «вечных» тем и проблем, передающихся в ходе преемственности из поколения в поколение. Это, например, основной вопрос философии об отношении сознания к бытию, духовного и материального вообще, находящий выражение в извечном споре материализма и идеализма; в политике — это ее главная «пружина» — идея социальной справедливости, определяющая ход истории; в искусстве — это его «вечные» общечеловеческие темы: любви, смерти, семьи, общественного долга, веры, безверия и т. п.

3. Постепенное накопление культурного наследия и его интернационализация. Они проявляются в том, что каждое поколение добавляет что-то новое и ценное в общую сокровищницу человеческой культуры, а сама она благодаря развитию письменности, книгопечатания, прессы, радио и телевидения, средств транспорта преодолевает свою временную и локальную изолированность и все больше становится единой во времени и пространстве. Так, например, из культур отдельных народов и стран сложилась европейская цивилизация, а сама она, со временем преодолев Атлантический океан на каравеллах Колумба и сплавившись с древними американскими культурами, стала основой «западной» культуры, ныне активно взаимодействующей с «восточной».

4. Резкое увеличение за последнее столетие коммуникационных возможностей человечества обусловило невиданное ранее накопление культурных ценностей, ускорение процесса преемственности и его облегчение. Например, благодаря фотографии, кино, аудио- и видеозаписи, современный человек имеет гораздо более богатое и полное представление о культуре предшествующей эпохи (а следовательно, и лучше усваивает ее), чем предыдущие поколения имели понятие о жизни своих отцов и дедов. Глядя на кинохронику, слушая граммофонные пластинки прошлого века, разглядывая старые фотографии, мы имеем гораздо больше возможностей «прочувствовать» культуру наших предков и понять их, чем, скажем, современник А. Пушкина русскую культуру XVIII в.

5. Говоря о преемственности, необходимо отметить, что в таких сферах культуры, как искусство и наука, она осуществляется по-разному. В искусстве каждый автор является индивидуальным создателем и обладателем своего произведения и придает ему законченную форму. Это может быть картина, книга, поэма, песня и т. п. Здесь преемственность можно представить как пунктирную линию, где каждое звено представляет собой отдельное произведение искусства. По-другому обстоит дело с преемственностью в науке и технике. Например, первоначально высказанные американским ученым Норбертом Винером (1894 — 1964) идеи по вычислительной технике со временем превратились в новую науку — кибернетику. Или другой пример: изобретатель первого парового автомобиля француз Жорж Кюньо (1725 — 1804) не мог подозревать, что усилиями многих его последователей — конструкторов и автомобилестроителей — созданное им детище превратится сегодня в современную гоночную машину, развивающую скорость свыше 1 000 км/ч. В науке и технике преемственность, будучи более «коллективной», может быть представлена графически как сплошная линия.

6. Существуют еще два момента, отличающие преемственность в науке и искусстве: в науке каждое эпохальное открытие производит полный переворот в господствовавших ранее представлениях; произведения же искусства живут вечно: созданные в одни исторические эпохи, они имеют способность органически «вписываться» в новую действительность, обнаруживая при этом какие-то ранее неизвестные грани, приобретая новое звучание. Например, и в наше время прекрасно «звучат» картины голландского живописца Рембрандта (1606 — 1669), хотя совсем не «звучит» паровой автомобиль Ж. Кюньо, жившего на 100 лет позднее знаменитого художника.

Будучи основным фактором, обеспечивающим поступательное движение культуры, преемственность может существовать в двух формах — позитивной и негативной. Суть позитивной формы — в сохранении ранее созданных духовных ценностей, например, теоремы Пифагора, созданной 2 500 лет назад, картин и скульптур Микеланджело или творчества А. Пушкина. Но прогресс состоит не только в приумножении достигнутого и опоре на него, но и в отвержении изжившего себя, в учете отрицательного опыта. Огромное значение для науки в свое время имел отказ от гелиоцентрической системы Птолемея, так же как и в наши дни для судеб человечества весьма важен отрицательный опыт построения казарменного социализма в СССР. Совершенно очевидно, что прогресс культуры невозможен как без использования всего положительного, созданного прошлыми поколениями, так и без разумного, ненасильственного освобождения от всего устаревшего, коль скоро оно действительно устарело.

Извечной проблемой культуры, связанной с преемственностью, является вопрос о соотношении в этом процессе традиции и новаторства. Если рассматривать преемственность как диалектическое взаимодействие двух ее ипостасей — сохранения ранее достигнутого и его творческое обновление, — то одна из этих сторон прогресса выступает как традиция, а другая — как новаторство. Между традицией и новаторством должно всегда сохраняться определенное равновесие, ибо преобладание первой ведет К консерватизму, увлечение вторым — к опасному, разрушительному нигилизму. В этом смысле нигилизм тургеневского героя Базарова имеет прямое отношение к новаторским эксцессам русского большевизма.

Особенно остро вопрос о традиции и новаторстве стоит в искусстве с его многообразными видами и задачами. Стержнем, на котором держится равновесие между традицией и новаторством, например, в музыке является способность выполнять необходимую для нее коммуникативную функцию; в живописи, прежде всего, визуально-эстетическую; в архитектуре — функциональную; в танце — эмоциональную и т. п. Если то или иное произведение перестает отвечать своему основному назначению, например, роман, который невозможно понять; картина, в которой отсутствует гармония линий и красок; дом, где невозможно жить; музыка, не вызывающая никаких чувств и т. п., то люди просто не воспринимают его как художественное. При этом, естественно, должна быть сделана поправка на субъективность восприятия, ибо вкусы и требования людей различны. Тем не менее у любого новаторства есть естественная граница. При ее переходе произведение искусства теряет смысл, прекращается всякое движение вперед. Самыми устойчивыми в искусстве традициями, о которые разбиваются волны любого новаторства, до сих пор остаются две: реалистическая, знаменующая связь с самой действительностью; и национальная, отражающая связь с собственным народом. Резкое нарушение традиций, далеко не всегда плодотворное, происходит в периоды так называемого «революционного обновления искусства», после которого оно, с потерями и приобретениями, вновь возвращается в реалистическую и национальную «колею», создавая художественную классику.

Существует известное выражение о том, что культура «передается из поколения в поколение». В этой формуле заключен большой научный смысл. Действительно, переход культуры из одного состояния в другое происходит не вдруг, как, скажем, замена монархии на республику. Культурные изменения осуществляются гораздо медленнее, исподволь, по мере того как сменится не одно, а несколько поколений. Именно этим объясняется не только сохранение, но и бурное возрождение русской и других национальных культур нашей страны после многих десятилетий их подавления и насильственного обезличивания. Хотя понятие «поколение» само по себе достаточно расплывчато, в культурологическом отношении оно может быть определено как совокупность сверстников, объединенных общим мироощущением, общими идеалами и общими целями и внесших заметный вклад в историю своего народа. Такими поколениями в нашей истории были, например: поколение, участвовавшее в Великой Отечественной войне или «шестидесятники» в СССР. Классовые, сословные, профессиональные и иные различия между людьми отходят при этом на второй план, и определяющим становится духовное единство данной возрастной группы, которая, как правило, складывается в молодом возрасте.

Если признать, что у большинства людей дети появляются между 20-ю и 30-ю годами, а наиболее плодотворный творческий период длится до 60 лет, то выходит, что примерно через каждые 30 лет в качестве «хозяев жизни», творцов культуры выдвигается новое поколение, которое, в соответствии с извечным конфликтом «отцов» и «детей», далеко не во всем разделяет идеи, взгляды и вкусы своих родителей. Дети всегда хотят чего-то нового, более совершенного, чем смогли им оставить предки. Реализуя свои способности в постоянном споре с «отцами», именно «дети» в конечном счете двигают вперед культуру и историю. Если разрыв между идеалами «отцов» и «детей» слишком велик и непримирим, возникает реальная опасность революции. На этом полубиологическом, полусоциальном законе основана, в частности, известная теория Л.Троцкого, согласно которой главной движущей силой всякой революции является молодежь. Эти же взгляды разделяются и некоторыми современными социологами фрейдистского и левацкого толка. Однако так происходит далеко не всегда и не везде. Чем выше уровень культуры того или иного народа, чем гармоничнее отношения между его поколениями, — а в наиболее цивилизованных странах это так и есть, — тем вероятнее эволюционный, а не революционный путь развития. Примерами могут служить «консервативные» англичане, шведы, другие скандинавские народы. В связи с тем, что всякая революция наносит наибольший ущерб именно культуре, одной из ее важнейших задач становится не противопоставление поколений, а создание нормальных условий для творческого сотрудничества людей всех возрастов, всех социальных слоев и всех рас и народов.

Таким образом, были и все еще сохраняются культуры, где каждое изменение протекает настолько медленно, что деды, держащие в руках новорожденных внуков, не могут представить себе для них никакого будущего, отличного от их прошлого; есть культуры, и сейчас таких большинство, в которых преобладающей моделью поведения людей, принадлежащих к данному обществу, оказывается поведение их современников, и, наконец, начинают возникать и проявляют себя в сильнейших молодежных движениях культуры, целиком ориентированные на менталитет молодого поколения.

 

7.2. Культура во времени и пространстве

 

Развитие культуры во времени, рассмотренное нами выше, существенно отличается от ее развития и распространения в пространстве. Если Диахрония — это история роста «культурного древа», открывающая взору его возрастные изменения, то термин синхрония обозначает состояния и процессы, одновременно происходящие в культуре всего человечества на каком-то этапе его развития, в данном случае — на исходе XX в. В известном смысле — это «география» культуры, в отличие от ее «историографии». На развитие культуры заметно влияют природная и географическая среда.

Вопрос о воздействии окружающей среды, прежде всего, климата, на обычаи, нравы и даже на форму правления и другие общественные процессы выдвигали еще античные авторы (Гиппократ, Геродот и др.). Их идеи продолжили французские энциклопедисты XVIII в. (Ш. Монтескье, А. Тюрго и др.), как наиболее поздние поколения ученых, вплоть до наших дней, когда подобные теории получили общее название «географического детерминизма». Немалую дань отдал этим идеям Н. А. Бердяев, утверждавший, что «необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразилось в строении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта».[40]

С появлением марксизма, согласно которому главным фактором, определяющим расцвет того или иного общества, является способ производства, идеи географического детерминизма стали подвергаться растущей критике. Их сторонники обвинялись в том, что они умаляют роль человека как покорителя природы и преувеличивают его зависимость от стихийных сил. Но возникает вопрос: если природа — и «колыбель», и «мать» человечества, то стоит ли так чураться этой зависимости и бездумно бороться против нее? Как бы то ни было, невозможно отрицать: природная среда, наряду с другими факторами, влияющими на становление культур, выступает, а вернее до сравнительно недавнего времени выступала, в качестве едва ли не одного из важнейших. Правда, следует признать, что, по мере роста технологического могущества человека, воздействие среды на культурные процессы неуклонно уменьшается, хотя одновременно ставится под удар и сама природа.

История изобилует наглядными доказательствами зависимости общего облика и судеб той или иной культуры от географических и климатических условий среды. Начнем с того, что древнейшие очаги человеческой цивилизации вообще смогли возникнуть и возникли впервые лишь в наиболее благодатном для жизни климате, подобном, скажем, средиземноморскому или климату нынешнего Ближнего Востока и Китая. Отсюда хорошо известные первоначальные «взлеты» творческой энергии человека именно в этих регионах.

С другой стороны, такой фактор, как географическая изолированность той или иной территории и отсутствие естественных путей общения в виде рек, внутренних морей, равнин, перевалов и т. п., как правило, замедлял развитие и распространение местной культуры. Нельзя отрицать и влияние определенных природных условий на темперамент и характер того или иного народа: южанин совсем не похож на северянина, горец — на жителя равнины, островитянин — на человека, не видевшего моря. Все это до сих пор достаточно наглядно и полно отражается в художественной литературе и во всех видах искусства, не говоря уже об архитектуре. Тесно связаны с природной средой народные обычаи, специфический уклад жизни, питание, праздники и, конечно, такой важный элемент культуры, как одежда. Правда, и это лишнее доказательство растущей независимости культуры от природной среды, все эти чисто национальные проявления теряют свое значение в крупных городах и технологически наиболее развитых странах.

Роль географического фактора как препятствия для выполнения культурой ее важнейших функций, прежде всего информационной и коммуникативной, постепенно сводится на нет, главным образом, в связи с развитием транспорта и средств массовой информации. Благодаря растущему железнодорожному и автомобильному сообщению, развитию авиации, международных телефонных коммуникаций, радио и телевидения, а в последнее время и космической связи, земной шар как бы уменьшается и становится единым. Этот глобальный процесс, вызванный научно-техническим прогрессом, уже необратим и является ныне господствующей тенденцией в развитии мировой культуры.

Как известно, словом «культура» в синхронном плане могут объединяться самые различные группы людей — от весьма малочисленных (культура племени) до миллиардных (культура Запада). При этом объединяющими могут быть расово-этнические, языковые, хозяйственные факторы, образ жизни, территория, общий менталитет и многие др. Ни один из них, взятый в отдельности, недостаточен для образования культурного единства, но и необязателен для его фактического осуществления. Так, негритянское происхождение автоматически не делает человека представителем африканской культуры; владение английским языком совсем необязательно привязывает его к культуре Великобритании или США; китаец, живущий в Москве, не перестает быть китайцем, а его восточное мировосприятие остается восточным и в условиях самой «западной» страны. В то же время культура может быть полиэтнической, как, например, культура Эквадора, гае одновременно представлены белые, индейцы и негры; многоязычной, да культура Швейцарии с равноправием в ней французского, немецкого и итальянского языков; многоукладной, подобно культуре Индии; объединяющей несколько народов с различными нравами и обычаями, как это имеет место в любой многонациональной стране, не имеющей вообще никакой обшей территории, как цыганская, или, до недавнего времени, еврейская культуры.

Признавая широчайшие возможности применения объединяющего понятия «культура» к самым различным человеческим общностям, выделим, однако, из них наиболее определенно очерченные, широко употребляемые и «ощущаемые» как понятия в науке и на бытовом уровне: расово-этническая культурная общность; национально-культурная общность; регионально-историческая культурная общность; культурная дихотомия «Восток и Запад»; Мировая культура. Рассмотрим каждую из них.

Расово-этнические культурные общности изначально имеют биологическую природу и являются самыми древними, восходя к доисторическим временам. В их основе лежат общие наследственные психофизиологические особенности людей, связанных единством происхождения, а на ранних этапах и определенной областью обитания. В мире наиболее отчетливо по внешнему виду выделяются три основные расовые группы: европеоидная, негроидная и монголоидная, которые принято называть «большими» расами. Некоторые исследователи выделяют и четвертую группу — австралоидную, к которой принадлежит коренное население Австралии, имеющее сходство с африканцами. Несмотря на то, что к настоящему времени в результате многовековых войн, походов и миграций (вспомним хотя бы массовый завоз негров в Америку в эпоху работорговли) человеческие расы на земном шаре значительно перемешались как в биологическом, так и в территориальном плане, нельзя не заметить, что в психологии, религиозных взглядах, нравах иобычаях, составляющих устойчивую основу всякой культуры, эти расовые группы имеют много общего, независимо от места нынешнего расселения. Определенная расово-духовная солидарность, так или иначе, часто подсознательно, всегда объединяет людей с одним разрезом глаз и одним цветом кожи. Так, американские негры сохраняют определенное внутреннее родство со своими африканскими соплеменниками, российские татары — с монголоидными народами Средней Азии, а нынешние белые австралийцы — со своими европейскими предками и собратьями. До сих пор и в быту, и в науке широко используются понятия: «африканская культура», «афроамериканская культура», «культура австралийских аборигенов» и т. п., хотя, в силу расовой неоднородности населения Азии, понятие «азиатская культура» обычно не употребляется.

В отличие от расовой, этническая культурная общность менее всеобъемлюща и более определенна. Она может включать в себя отдельное племя, небольшую народность, этнически единый народ. Отличительным признаком здесь остается наследственно-биологический, что отчетливо видно, например, когда мы вкладываем разное содержание в слова «русский» и «россиянин». Этническая обусловленность человеческих общностей находит выражение, прежде всего, в определенном этническом самосознании и в таких недвусмысленных и ярких признаках культуры, как повседневный быт, фольклор, этикет, характер пищи, нравы и обычаи, домашняя утварь, одежда, жесты и т. п., отнюдь не совпадающие у всех «россиян». При этом, чем малочисленнее и однороднее этнокультурная группа, тем настойчивее защищаются перечисленные нами ценности. В эпоху палеолита, видимо, еще не было разных этнических культур, хотя и существовали расы. По причине крайней бедности и примитивности тогдашняя «культура» могла считаться общечеловеческой. По мере обогащения в разных природных условиях происходила ее дифференциация. Так появились местные, «локальные» культуры, тесно связанные с ландшафтом, географическими и климатическими условиями жизни людей на данной территории.

Расовые и этнические различия человеческих общностей и их культур, к сожалению, становятся причиной искусственно разжигаемой вражды, иерархизации по признаку так называемых «высших» и «низших» этносов, рас и народов. При этом чаще всего имеется в виду не только и не столько разница в их уровнях «цивилизованности», сколько якобы разный уровень их умственных возможностей. Подобная стыдливо скрываемая мысль присутствует, например, в слове «дикарь», так же как ранее содержалась в слове «варвар» или даже «немец» (немой), отражая, так или иначе, высокомерное и недоверчивое отношение одного народа к другому. На таком подходе, в конечном счете, основан современный расизм, а также весьма важное для культурологии понятие этноцентризма.

Этноцентризм — это свойство сознания определенной этнической общности (племени, народности, народа) воспринимать себя в качестве некоего образца, «пупа земли», находящегося в центре видимой вселенной. Если между членами этой человеческой группы царят товарищество и солидарность, то в отношении к другим подобным образованиям преобладают подозрительность и вражда. Другими словами, этноцентризм — это объединяющее народ чувство «мы» (или «наши») перед лицом враждебного ему мира. Это групповой эгоизм, а с фрейдистской точки зрения — групповая закомплексованность. С одной стороны, чем малочисленной, а потому и более подвержена разного рода опасностям та или иная этническая группа, тем явственней проявляется ее этноцентрическая природа. Этим, уже на более высоком, национальном уровне, объясняется и тот широко известный факт, что чем меньше народ, тем острее он реагирует на угрозу своей духовной суверенности. Такие болезненные процессы, в частности, происходят со многими этносами и народами, входившими ранее в состав СССР. С другой стороны, в тяжелых природных условиях и при ухудшении социальной обстановки чувства, связанные с этноцентризмом, также усиливаются и, наоборот, у процветающих народов проявляются менее отчетливо. Не этим ли во многом объясняется и вся сложность наших сегодняшних национально-этнических проблем?

Национально-культурная общность — образование гораздо более позднее, связанное с появлением наций, хотя и имеющее в своей основе определенную расово-этническую общность. Понятие «нация» не следует отождествлять с понятием «народ», несмотря на то, что оба слова нередко употребляются как синонимы. Подчеркивая, что «ни раса, ни территория,,ни язык, ни религия не являются признаками, определяющими национальность, хотя все они играют ту или иную роль в ее определении», и что «национальное единство глубже единства классов, партий и всех других преходящих исторических образований в жизни народов», Н. А. Бердяев называл рацию сложным единством, которое «формируется в результате кровного смешения рас и племен, многих перераспределений земель, с которыми она связывает свою судьбу, и духовно-культурного процесса, созидающего ее неповторимый духовный лик». [41]Как видно из этой цитаты, акцент в понимании нации неизменно делался русским философом на наличии некоего чисто духовного, «иррационального» стержня, объединяющего всю национальную жизнь. «Душа Франции средневековья и Франции XX века, — писал он, — одна и та же национальная душа, хотя в истории изменилось всё до неузнаваемости».[42]

Соглашаясь во многом с Н. А. Бердяевым, следует отметить, что в его вышеприведенных рассуждениях отсутствует и еще один, едва ли не самый важный фактор, лежащий в основе формирования наций, а именно фактор экономический. Иными словами, нация, будучи категорией исторической и уже не только этнической, представляет собой общность людей, складывающуюся преимущественно на экономической основе в процессе обретения ими единой территории, единого литературного языка и некоторых общих особенностей духовной жизни, культуры и характера. Несмотря на то, что в основе понятия «национальная культура» продолжают оставаться такие естественные цементирующие силы, как один и тот же язык, определенная однородность этноса, сходство психики людей и их образа жизни, на первый план, однако, выдвигаются и другие признаки, прежде всего, единый хозяйственный организм и вытекающая из него единая государственность.

Эти два фактора накладываются на веками сложившееся расселение и распределение людей на земле, разделяя естественно образовавшиеся и духовно единые племена и народы таможнями и границами. Хорошо, если государственные и хозяйственные границы совпадают с этнокультурными или попросту демонтируются, как это происходит сейчас в Западной Европе. Но такое бывает далеко не везде и не всегда. Латинская Америка, например, несмотря на то, что она представляет собой значительное языковое и культурное единство, по экономическим, политическим и лишь отчасти этническим причинам до сих пор разделена на многочисленные нации, не говоря уже об арабском мире, раздираемом национальными противоречиями.

Следует признать, что во времени, с точки зрения своей монолитности и прочности, национально-культурные общности менее устойчивы, чем расово-этнические. Действительно, государства, империи и различного рода общественно-политические формации — порождение лишь экономических и социальных законов — могут существовать десятки, в лучшем случае, сотни лет, в то время как племена, народы и расы, спаянные единством крови и традиций, связанных с природой, сохраняются в течение многих веков и тысячелетий.

Будучи образованием не столь долговечным, национальная культура должна быть предметом пристального изучения, ибо мы живем на таком этапе развития человечества, когда оно представляет собой пеструю мозаику органически связанных национальных культур. Никакая международная деятельность, в том числе и экономическая, невозможна без учета их специфики. При этом нельзя забывать, что каждая национальная культура выступает одновременно и как проявление, и как органическая часть общечеловеческой культуры. Иными словами, в каждой национальной культуре, наряду с ее неповторимым своеобразием, есть и огромное общечеловеческое гуманитарное «ядро». Задача каждой подлинно культурной личности — знать, понимать и изучать все то ценное, что дали миру другие нации, населяющие нашу планету. Об этом пишет и Д. С. Лихачев: «Культура личности формируется в результате деятельности памяти одного человека, культура семьи — как результат семейной памяти, культура народа — народной памяти. Но мы уже давно вступили в эпоху, когда для общей культуры отдельного человека, общества и народа нужна деятельная, творческая память всего человечества. И подобно тому, как культура семьи не уничтожает, а совершенствует культуру личностную, так и культура всего человечества совершенствует, возвышает, обогащает культуру каждого отдельного народа». [43]

Регионально-историческая культурная общность представляет собой определенную духовную близость нескольких народов одной расы с родственными этносами и языками, обычно смежной территорией, переплетающейся историей, сходными культурными и региональными хозяйственными связями. По перечисленным признакам обычно выделяют следующее группы народов: романские, англосаксонские, славянские, скандинавские, арабские, тюркские, латиноамериканские, народы «черной» Африки, народы Китая и т. п. Надо сказать, что внутри этих условных культурно-языковых групп степень близости может быть весьма различной, так же как и отношения между ними. Так, например, с исторической точки зрения в муллу англосаксонских народов должны входить англичане и немцы, ибо первые, как народ, выросли из англосаксонской народности, сложившейся на территории нынешней Великобритании после ее завоевания в V—VI вв. Миланскими племенами. Однако расхождения между современной английской и современной немецкой культурами, так же как и расхождения между двумя языками, весьма велики, хотя и не исключают определенных сходных элементов. Довольно сильно разошлись между собой по признаку языка и культуры и некоторые романские народы, скажем французы и румыны. В то до время весьма близки испанцы и португальцы, а в славянской «семье» — болгары и русские. Если говорить о более молодых латиноамериканских нациях, то практически почти неразличимы для чужого восприятия аргентинцы и уругвайцы. Одним словом, регионально-историческая культурная общность — категория гораздо менее определенная и не столь однородная, как национальная. Тем не менее, ее существование косвенно подтверждается жизнеспособностью таких устойчивых, «объединительных» течений международной общественной мысли, как панарабизм, пантюркизм, латиноамериканизм и почти изжившие себя пангерманизм и панславизм, апологетами которого в России были Н.Я.Данилевский и К.Н.Леонтьев. Принимая во внимание, что генетически связанные и близкие по духу народы, подобно членам одного родового клана в человеческом обществе, выступают на мировой арене с определенной долей взаимного тяготения и взаимной симпатии, необходимо помнить: ни внешняя политика, ни международные культурные связи, ни процессы взаимообогащения культур невозможны без учёта регионально-исторической принадлежности той или иной страны.

Рассмотрим теперь весьма важный вопрос о культурной дихотомии «Восток - Запад». Современная «западная» цивилизация во многих отношениях явилась преемницей греко-романской античной культуры, которая издавна противопоставляла себя так называемому «Востоку», т. е. всему тому, что лежало за ее восточными пределами. С тех пор, с теми или иными вариациями, представления о «Востоке», как о совершенно ином мире, сохраняются и до наших дней. Одно из наглядных доказательств этого — существование такой специфической и многоотраслевой науки, как востоковедение.

И, в самом деле, при знакомстве с восточными странами даже человеку непосвященному бросается в глаза их своеобразие и непохожесть на то, что мы привыкли наблюдать в Европе или Америке. Здесь — все иное: и архитектура, и одежда, и еда, и образ жизни, и искусство, и строй языков, и письменность, и фольклор, одним словом, — наиболее очевидные слагаемые всякой культуры. Правда, для европейского глаза Восток предстает как нечто однородно «восточное», хотя в действительности различия между странами этого региона порой весьма велики. В художественной литературе XX в. наиболее ярким выразителем идеи о противостоянии западной и восточной культур стал известный английский писатель Редьярд Киплинг (1865—1936), творчество которого в значительной мере было призвано показать, что Восток есть Восток, а Запад есть Запад, и что им никогда не понять друг друга.

Различия между Востоком и Западом, хотя и сглаживаются под напором современной технотронной цивилизации, но пока еще остаются весьма значительными. Это не в последнюю очередь объясняется и определенным «восточным» типом мышления, тесно связанным с восточными религиями, которые, за исключением ислама, представляются более веротерпимыми, более склонными к пантеизму, т. е. обожествлению природы, и более «вписанными» в саму материю культуры. На Востоке, в частности в Индии, религия и культура практически совпадали на протяжении тысячелетий. Для восточного человека, в отличие от европейца, характерны: большая интроверсия, т. е. сосредоточенность на самом себе и собственной внутренней жизни; меньшая склонность к восприятию противоположностей, которые нередко отрицаются; большая вера в совершенство и гармонию окружающей Вселенной, а отсюда и ориентация не на ее преобразование, а на приспособление к некоему «космическому ритму». В Индии преуспели в развитии одной фазы человека, на Западе — в другой и поэтому необходимо соединение обеих фаз. В целом, восточный тип мышления по отношению к окружающему миру более пассивен, более уравновешен, более независим от внешней среды и ориентирован на единство с природой. Можно предположить, что именно эти «компенсационные» качества восточного мировосприятия в наше бурное время стали причиной наблюдаемого ныне в Европе, Америке, а в последнее время и в России, увлечения восточными религиями, йогой и другими подобными верованиями, направленными не на «покорение» природы, а на освоение тайн самого человека.

Когда мы говорим о мировой культуре, то вопрос стоит так: существует ли вообще некая «мировая культура»? И если да, то что под ней понимать? Вокруг этой проблемы велось и ведется немало споров. Сохранение в историческом и географическом измерениях огромного количества самых разнообразных, не похожих одна на другую «больших» и «малых» культур с разным уровнем развития и с разной судьбой, на первый взгляд, дает определенное основание усомниться в правомочности термина «мировая культура». Слишком пестра и фрагментарна общая панорама культурного бытия человечества. Но, с другой стороны, и первобытной, и современной культурой движет один и тот же человеческий фактор, а с течением времени наблюдается тенденция к неуклонному сближению культур и к их постоянному взаимообогащению. Как же совмещается при этом «национальное» и «вселенское»? Ответ на этот вопрос, как и на мн