Взаимодействия и сходства окуневской археологической культуры с другими культурами.

 

Несмотря на то, что, как было сказано ранее, окуневцы и афанасьевцы относились к разным антропологическим типам и вряд ли были связаны генетически, нельзя отрицать, что в некоторых деталях обряда и керамики между двумя культурами улавливается определённое сходство. Центральные ямы афанасьевских захоронений не имеют ничего общего с окуневскими, но дополнительные, сооружённые между оградой и центральной ямой, похожи формой, размерами, покрытием, особенно когда над окуневской ямой возводилось каменное куполообразное сооружение, так же, как над афанасьевской. Не идентичны, но близки позы покойников, положение не только ног, но и рук. Дети похоронены не только вместе с взрослыми, но и на специально отведённых местах кладбища: у афанасьевцев – около ограды с большими могилами, у окуневцев – внутри афанасьевских либо уже недействующих собственных оград. Примечательно, что детские погребения в обеих культурах иногда впущены в надмогильные холмики взрослого населения (Вадецкая, 1986).

У стандартных афанасьевских и окуневских сосудов приемы изготовления керамики, форма и орнаментация сильно различаются. При сопоставлении же оригинальных афанасьевских горшков с окуневскими, особенно с уплощённым дном, расхождения между ними сглаживаются за счёт общих мотивов орнамента, его зональности, нанесения по всей поверхности, включая дно. Общими орнаментами являются горизонтальные желобки, шахматный узор, зигзагообразные узоры, нанесённые зубчатым штампом. Особенно похожи курильницы, имеющие одинаковые размеры, пропорции чаш и поддонов, толщину стенок, близкую культовую семантику. Нет сомнения, что афанасьевские курильницы послужили прототипами окуневских. Последние, однако, отличаются от афанасьевских одной деталью – боковым отделением; судя по всему. Оно появилось у сибирских курильниц, как и у западных катакомбных, в процессе эволюции формы данного изделия (Вадецкая, 1986).

При отсутствии генетической близости сходство между ритуальными сосудами и мотивами орнамента на отдельных сосудах, очевидно, объясняется контактом между культурами, точнее говоря – сосуществованием их носителей. С этой точки зрения интересны афанасьевско-окуневские кладбища, на которых афанасьевские и окуневские могилы расположены внутри общих оград; окуневские детские могилки помещены у стенки ограды вместо афанасьевских, и, наконец, афанасьевские материалы встречены в окуневских могилах (Тас-Хазаа, Карасук VIII) и, наоборот, окуневские – в афанасьевских (Афанасьева Гора, захоронения 6, 8). Судя по всему, среди этих могил есть синхронные; в таком случае частое использование окуневцами афанасьевских кладбищ не кажется совпадением. Возможно, некоторые посёлки состояли из представителей разнокультурных племён, хоронивших своих родственников каждый по-своему. Постепенно жившие в этих посёлках афанасьевцы восприняли окуневскую культуру. В археологическом материале это явление отражено в окуневских могильниках, в которых похоронены люди афанасьевского антропологического типа.

Первый такой могильник – Аймырлыг в Туве, черепа из которого сходны с сериями черепов афанасьевской культуры Минусинской котловины и Алтая, хотя и отличаются от них более четко выраженной долихокранией и более высоким лицом (Гохман, 1980).

Второй могильник расположен на севере Минусинской котловины, в Шарыповском районе. Здесь исследованы 2 разрушенных ящика окуневской конструкции. Под головы покойников положены камни. Состав погребённых характерен для окуневцев: взрослый с ребёнком и двое взрослых с ребёнком. Найдены окуневский сосуд и 18 астрагалов косули. Однако, по определению М.П. Грязнова (по Вадецкой), физический тип погребённых более близок к афанасьевскому, чем к окуневскому (Вадецкая, 1986).

Таким образом, можно наблюдать процесс постепенной культурной взаимоассимиляции.

Афанасьевцы-скотоводы жили совместно с окуневцами-охотниками, изменяя их хозяйственный уклад. Возможно, этим участие афанасьевцев в сложении окуневской культуры ограничилось.

Изначальное происхождение окуневской культуры, с одной стороны, достаточно чётко зафиксировано истоками окуневского искусства, а с другой – определяется окружением близких родственных культур. Древнейший пласт искусства составляют образы лесных животных, а приёмы изготовления скульптур указывают на таёжные районы возникновения этого вида памятников (Максименков, 1975). Местная доафанасьевская керамика карасёвского типа имеет сходство как с окуневской, так и с неолитической и энеолитической Западной Сибири и района Красноярска. Очевидно, неолитическая культурная общность явилась единой основой для окуневской и родственных ей культур. Памятники, по различным чертам близкие к окуневским, известны от Прибайкалья (глазковская культура) до Восточного Казахстана. Наибольшая близость прослеживается с западно-сибирскими комплексами – с самусьскими, ростовкинскими и особенно кротовскими. Сходство проявляется в аналогичных изделиях, общих религиозных представлениях и керамике.

В Западной Сибири обнаруживаются самые оригинальные черты окуневского культа: своеобразные захоронения одних черепов либо трупов без головы, оригинальные культовые луновидные подвески, каменные шары, антропоморфные и зооморфные образы «божеств». Сходство керамики проявляется в форме сосудов, расположении орнамента, орнаментации дна. Сосуды более или менее похожи: каждый из сосудов самусьско-кротовской общности, окажись он на Енисее, был бы принят археологами за окуневский. Возможно, что круг родственных сибирских культур (судя по керамике и религиозным представлениям) очерчивает весь пласт протосамодийского населения Сибири. Применительно к окуневцам это предположение основывается и на некоторых других археолого-этнографических сопоставлениях (Вадецкая, 1983).